Неточные совпадения
Только что прошел обильный дождь, холодный ветер, предвестник осени, гнал клочья черных облаков, среди них ныряла ущербленная луна, освещая на секунды мостовую, жирно блестел булыжник, тускло, точно оловянные,
поблескивали стекла окон, и все вокруг как будто подмигивало. Самгина обогнали два человека, один из них шел точно
в хомуте, на плече его сверкала медная труба — бас, другой, согнувшись, сунув
руки в карманы, прижимал под мышкой маленький черный ящик, толкнув Самгина, он пробормотал...
Самгин подвинулся к решетке сада как раз
в тот момент, когда солнце, выскользнув из облаков, осветило на паперти собора фиолетовую фигуру протоиерея Славороссова и золотой крест на его широкой груди. Славороссов стоял, подняв левую
руку в небо и простирая правую над толпой благословляющим жестом. Вокруг и ниже его копошились люди, размахивая трехцветными флагами,
поблескивая окладами икон, обнажив лохматые и лысые головы. На минуту стало тихо, и зычный голос сказал, как
в рупор...
— Слышали? — спросил он, улыбаясь,
поблескивая черненькими глазками. Присел к столу, хозяйственно налил себе стакан чаю, аккуратно положил варенья
в стакан и, размешивая чай, позванивая ложечкой, рассказал о крестьянских бунтах на юге. Маленькая, сухая
рука его дрожала, личико морщилось улыбками, он раздувал ноздри и все вертел шеей, сжатой накрахмаленным воротником.
Зарево над Москвой освещало золотые главы церквей, они
поблескивали, точно шлемы равнодушных солдат пожарной команды. Дома похожи на комья земли, распаханной огромнейшим плугом, который, прорезав
в земле глубокие борозды, обнаружил
в ней золото огня. Самгин ощущал, что и
в нем прямолинейно работает честный плуг, вспахивая темные недоумения и тревоги. Человек с палкой
в руке, толкнув его, крикнул...
Самгин сквозь очки исподлобья посмотрел
в угол, там, среди лавров и пальм, возвышалась, как бы возносясь к потолку, незабвенная, шарообразная фигура, сиял красноватый пузырь лица,
поблескивали остренькие глазки,
в правой
руке Бердников ‹держал› бокал вина, ладонью левой он шлепал
в свою грудь, — удары звучали мягко, точно по тесту.
Все более неприятно было видеть ее
руки, —
поблескивая розоватым перламутром острых, заботливо начищенных ногтей, они неустанно и беспокойно хватали чайную ложку, щипцы для сахара, чашку, хрустели оранжевым шелком халата, ненужно оправляя его, щупали мочки красных ушей, растрепанные волосы на голове. И это настолько владело вниманием Самгина, что он не смотрел
в лицо женщины.
Лютов возвратился минут через двадцать, забегал по столовой, шевеля
руками в карманах,
поблескивая косыми глазками, кривя губы.
Над столом висит лампа, за углом печи — другая. Они дают мало света,
в углах мастерской сошлись густые тени, откуда смотрят недописанные, обезглавленные фигуры.
В плоских серых пятнах, на месте
рук и голов, чудится жуткое, — больше, чем всегда, кажется, что тела святых таинственно исчезли из раскрашенных одежд, из этого подвала. Стеклянные шары подняты к самому потолку, висят там на крючках,
в облачке дыма, и синевато
поблескивают.
Тиунов вскочил, оглянулся и быстро пошёл к реке, расстёгиваясь на ходу, бросился
в воду, трижды шумно окунулся и, тотчас же выйдя, начал молиться: нагой, позолоченный солнцем, стоял лицом на восток, прижав
руки к груди, не часто, истово осенял себя крестом, вздёргивал голову и сгибал спину, а на плечах у него
поблескивали капельки воды. Потом торопливо оделся, подошёл к землянке, поклонясь, поздравил всех с добрым утром и, опустившись на песок, удовлетворённо сказал...
Его вялые губы сложены цветком, он тихо и тщательно высвистывает странный и печальный мотив, длинные пальцы белой
руки барабанят по гулкому краю стола — тускло
поблескивают ногти, — а
в другой
руке желтая перчатка, он отбивает ею на колене такт.
Он исчез, юрко скользя между столов, сгибаясь на ходу, прижав локти к бокам, кисти
рук к груди, вертя шершавой головкой и
поблескивая узенькими глазками. Евсей, проводив его взглядом, благоговейно обмакнул перо
в чернила, начал писать и скоро опустился
в привычное и приятное ему забвение окружающего, застыл
в бессмысленной работе и потерял
в ней свой страх.
После завтрака он разбирал
в кабинете доставленную из города корреспонденцию. Хмуро и рассеянно,
поблескивая очками, он разбирал конверты, одни откладывая
в сторону, другие обрезая ножницами и невнимательно прочитывая. Одно письмо
в узком конверте из дешевой тонкой бумаги, сплошь залепленное копеечными желтыми марками, подвернулось под
руку и, как другие, было тщательно обрезано по краю. Отложив конверт, он развернул тонкий, промокший от чернил лист и прочел...
Весело и мерно хрустело
в сумраке от дружного жевания пяти лошадей.
В пустом стойле
поблескивала золотистая солома.
В соломе пищали и шевелились розовые мышата, захваченные с омета вместе с соломою. Степан стоял
в проходе — сгорбленный, с висящими вниз
руками. Он слушал, как дружно жевали лошади, и скрытая улыбка светилась
в глазах. Вместе с радостно топотавшими лошадьми он, тайно от меня, как будто тоже радостно переживал что-то.