Неточные совпадения
Из-за двери еще на свой звонок он услыхал хохот
мужчин и лепет женского голоса и крик Петрицкого: «если кто из злодеев, то не пускать!» Вронский не
велел денщику говорить о себе и потихоньку вошел в первую комнату.
Пониже дачи Варавки жил доктор Любомудров; в праздники, тотчас же после обеда, он усаживался к столу с учителем, опекуном Алины и толстой женой своей. Все трое
мужчин вели себя тихо, а докторша возглашала резким голосом...
В день похорон с утра подул сильный ветер и как раз на восток, в направлении кладбища. Он толкал людей в спины, мешал шагать женщинам, поддувая юбки, путал прически
мужчин, забрасывая волосы с затылков на лбы и щеки. Пение хора он относил вперед процессии, и Самгин,
ведя Варвару под руку, шагая сзади Спивак и матери, слышал только приглушенный крик...
Крылатая женщина в белом поет циничные песенки, соблазнительно покачивается, возбуждая, разжигая чувственность
мужчин, и заметно, что женщины тоже возбуждаются,
поводят плечами; кажется, что по спинам их пробегает судорога вожделения. Нельзя представить, что и как могут думать и думают ли эти отцы, матери о студентах, которых предположено отдавать в солдаты, о России, в которой кружатся, все размножаясь, люди, настроенные революционно, и потомок удельных князей одобрительно говорит о бомбе анархиста.
— Сбоку, — подхватила Пелагея Ивановна, — означает
вести; брови чешутся — слезы; лоб — кланяться; с правой стороны чешется —
мужчине, с левой — женщине; уши зачешутся — значит, к дождю, губы — целоваться, усы — гостинцы есть, локоть — на новом месте спать, подошвы — дорога…
Еще на год отодвинулось счастье! Обломов застонал болезненно и повалился было на постель, но вдруг опомнился и встал. А что говорила Ольга? Как взывала к нему, как к
мужчине, доверилась его силам? Она ждет, как он пойдет вперед и дойдет до той высоты, где протянет ей руку и
поведет за собой, покажет ее путь! Да, да! Но с чего начать?
— А ты не слушай его: он там насмотрелся на каких-нибудь англичанок да полячек! те еще в девках одни ходят по улицам, переписку
ведут с
мужчинами и верхом скачут на лошадях. Этого, что ли, братец хочет? Вот постой, я поговорю с ним…
— Да взгляните же на меня: право, посватаюсь, — приставал Нил Андреич, — мне нужна хозяйка в доме, скромная, не кокетка, не баловница, не охотница до нарядов… чтобы на другого
мужчину, кроме меня, и глазом не
повела… Ну, а вы у нас ведь пример…
Я видел наконец японских дам: те же юбки, как и у
мужчин, закрывающие горло кофты, только не бритая голова, и у тех, которые попорядочнее, сзади булавка поддерживает косу. Все они смуглянки, и куда нехороши собой! Говорят, они нескромно
ведут себя — не знаю, не видал и не хочу чернить репутации японских женщин. Их нынче много ездит около фрегата: все некрасивые, чернозубые; большею частью смотрят смело и смеются; а те из них, которые получше собой и понаряднее одеты, прикрываются веером.
Когда подводы тронулись, Нехлюдов сел на дожидавшегося его извозчика и
велел ему обогнать партию с тем, чтобы рассмотреть среди нее, нет ли знакомых арестантов среди
мужчин, и потом, среди женщин найдя Маслову, спросить у нее, получила ли она посланные ей вещи.
— А я все-таки знаю и желаю, чтобы Nicolas хорошенько подобрал к рукам и Привалова и опекунов… Да. Пусть Бахаревы останутся с носом и любуются на свою Nadine, а мы женим Привалова на Алле… Вот увидите. Это только нужно
повести дело умненько: tete-a-tete, [свидание наедине (фр.).] маленький пикник, что-нибудь вроде нервного припадка… Ведь эти
мужчины все дураки: увидали женщину, — и сейчас глаза за корсет. Вот мы…
Утром рано подходит офицер и всех
мужчин забрал, и вашего папеньку тоже, оставил одних женщин да раненого Павла Ивановича, и
повел их тушить окольные домы, так до самого вечера пробыли мы одни; сидим и плачем, да и только.
Оставя жандармов внизу, молодой человек второй раз пошел на чердак; осматривая внимательно, он увидел небольшую дверь, которая
вела к чулану или к какой-нибудь каморке; дверь была заперта изнутри, он толкнул ее ногой, она отворилась — и высокая женщина, красивая собой, стояла перед ней; она молча указывала ему на
мужчину, державшего в своих руках девочку лет двенадцати, почти без памяти.
Был великий шум и скандал, на двор к нам пришла из дома Бетленга целая армия
мужчин и женщин, ее
вел молодой красивый офицер и, так как братья в момент преступления смирно гуляли по улице, ничего не зная о моем диком озорстве, — дедушка выпорол одного меня, отменно удовлетворив этим всех жителей Бетленгова дома.
Павел задумался; в продолжение всей этой сцены он
вел себя как бы солиднейший
мужчина.
— По натуре своей, — продолжал Вихров, — это женщина страстная, деятельная, но ее решительно не научили ничему, как только любить, или, лучше сказать,
вести любовь с
мужчиной.
Я сказала сейчас, что женщины любят то, что в порядочном обществе известно под именем causerie. [легкой беседы (франц.)] Наедине с женщиной
мужчина еще может, a la rigueur, [в крайнем случае (франц.)] ограничиться вращением зрачков, но в обществе он непременнодолжен уметь говорить или, точнее, — занимать. Поэтому ему необходимо всегдаиметь под руками приличный сюжет для разговора, чтобы не показаться ничтожным в глазах любимой женщины. Ты понимаешь, надеюсь, к чему я
веду свою речь?
Сзади меня, на крыльце одинокого домика, не защищенного даже двором, сидело двое
мужчин в халатах, которые курили папиросы и
вели на сон грядущий беседу.
Он отличался непоколебимым апломбом в обращении с
мужчинами и наглой предприимчивостью — с дамами и
вел большую, всегда счастливую карточную игру, но в не офицерском собрании, а в гражданском клубе, в домах городских чиновников и у окрестных польских помещиков.
Я, например, очень еще не старый человек и только еще вступаю в солидный, околосорокалетний возраст
мужчины; но — увы! — при всех моих тщетных поисках, более уже пятнадцати лет перестал встречать милых уездных барышень, которым некогда посвятил первую любовь мою, с которыми, читая «Амалат-Бека» [«Амалат-Бек» —
повесть писателя-декабриста А.А.Бестужева (1797—1837), выступавшего в печати под псевдонимом А.Марлинский.], обливался горькими слезами, с которыми перекидывался фразами из «Евгения Онегина», которым писал в альбом...
Адуев не совсем покойно вошел в залу. Что за граф? Как с ним
вести себя? каков он в обращении? горд? небрежен? Вошел. Граф первый встал и вежливо поклонился. Александр отвечал принужденным и неловким поклоном. Хозяйка представила их друг другу. Граф почему-то не нравился ему; а он был прекрасный
мужчина: высокий, стройный блондин, с большими выразительными глазами, с приятной улыбкой. В манерах простота, изящество, какая-то мягкость. Он, кажется, расположил бы к себе всякого, но Адуева не расположил.
К ней, конечно, пристали и
мужчины, которым я говорю: «Вы, господа, конечно, можете разорвать меня на кусочки, но вам же после того хуже будет!» Это бы, конечно, их не остановило; но, на счастие мое, вышел Тулузов и говорит мне: «Я не желаю
вести этого дела».
И вот сижу я однажды в"Эльдорадо", в сторонке, пью пиво, а между прочим и материал для предбудущего нумера газеты сбираю — смотрю, присаживается она ко мне. Так и так, говорит, гласную кассу ссуд открыть желаю — одобрите вы меня? — Коли капитал, говорю, имеете, так с богом! — Капитал, говорит, я имею, только вот у мировых придется разговор
вести, а я, как женщина, ничего чередом рассказать не могу! — Так для этого вам, сударыня, необходимо
мужчину иметь! — Да, говорит,
мужчину!
Войдя мягкими, поспешными шагами в гостиную, он извинился перед дамами за то, что опоздал, поздоровался с
мужчинами и подошел к грузинской княгине Манане Орбельяни, сорокапятилетней, восточного склада, полной, высокой красавице, и подал ей руку, чтобы
вести ее к столу.
И, наконец, в-пятых, сверх всего этого, несмотря на то, что ты будешь находиться в самых дружественных сношениях с людьми других народов, будь готов тотчас же, когда мы тебе
велим это, считать тех из этих людей, которых мы тебе укажем, своими врагами и содействовать лично или наймом разорению, ограблению, убийству их
мужчин, жен, детей, стариков, а может быть, и твоих одноплеменников, может быть, и родителей, если это нам понадобится.
Одежда на ней висела мятыми складками, словно сейчас только вынутая из туго завязанного узла, где долго лежала скомканная. Жила Грушина пенсиею, мелким комиссионерством и отдачею денег под залог недвижимостей. Разговоры
вела попреимуществу нескромные и привязывалась к
мужчинам, желая найти жениха. В ее доме постоянно занимал комнату кто-нибудь из холостых чиновников.
Кривой
повёл Кожемякина в городской манеж на концерт в пользу голодающих: там было тесно, душно, гремела военная музыка, на подмостки выходили полуголые барыни в цветах и высокими, неприятными голосами пели то одна, то — две сразу, или в паре с
мужчинами в кургузых фраках.
Жадный, толстогубый рот Натальи возбуждал в нём чувство, близкое страху. Она
вела себя бойчее всех, её низкий сладкий голос тёк непрерывною струёю, точно патока, и все
мужчины смотрели на неё, как цепные собаки на кость, которую они не могут достать мохнатыми лапами.
Я слышал сам, как она рассказывала, что в первые минуты совсем было сошла с ума; но необычайная твердость духа и теплая вера подкрепили ее, и она вскоре решилась на такой поступок, на какой едва ли бы отважился самый смелый
мужчина: она
велела заложить лошадей, сказавши, что едет в губернский город, и с одною горничною девушкой, с кучером и лакеем отправилась прямо в Парашино.
Лаптев сам побежал в столовую, взял в буфете, что первое попалось ему под руки, — это была высокая пивная кружка, — налил воды и принес брату. Федор стал жадно пить, но вдруг укусил кружку, послышался скрежет, потом рыдание. Вода полилась на шубу, на сюртук. И Лаптев, никогда раньше не видавший плачущих
мужчин, в смущении и испуге стоял и не знал, что делать. Он растерянно смотрел, как Юлия и горничная сняли с Федора шубу и
повели его обратно в комнаты, и сам пошел за ними, чувствуя себя виноватым.
Он
повел ее под руку вверх по лестнице, потом по коридору сквозь толпу каких-то
мужчин и женщин. В передней тоже было тесно, пахло ладаном.
Разумеется, сначала не заметно было и тени соперничества между матерью и Ниной, — дочь
вела себя скромно, бережно, смотрела на мир сквозь ресницы и пред
мужчинами неохотно открывала рот; а глаза матери горели всё жадней, и всё призывней звучал ее голос.
Вам ничего не нужно, кроме сущности, вы и берете ее, но с тех пор, как вы начитались
повестей, вам стало стыдно брать, и вы мечетесь из стороны в сторону, меняете очертя голову
мужчин и, чтобы оправдать эту сумятицу, заговорили о ненормальностях брака.
Закрыв глаза, простоял ещё несколько времени, потом услышал шаги, звон шпор, понял, что это
ведут арестованных
мужчин, сорвался с места и, стараясь не топать ногами, быстро побежал по улице, свернул за угол и, усталый и облитый потом, явился к себе домой.
Возьмут меня,
поведут в церковь… потом оставят одну с
мужчиною — уф!
Я бы им, этим волхвам,
велел исполнять должность тех женщин, которые, по их мнению, необходимы
мужчинам, что бы они тогда заговорили?
Хозяин
повел княгиню Зорину; прочие
мужчины повели также дам к столу, который был накрыт в длинной галерее, увешанной картинами знаменитых живописцев, — так по крайней мере уверял хозяин, и большая часть соседей верили ему на честное слово; а некоторые знатоки, в том числе княжны Зорины, не смели сомневаться в этом, потому что на всех рамах написаны были четкими буквами имена: Греза, Ван-дика, Рембрандта, Албана, Корреджия, Салватор Розы и других известных художников.
Двинулись Муся и Цыганок. Женщина шла осторожно, оскользаясь и, по привычке, поддерживая юбки; и крепко под руку, остерегая и нащупывая ногою дорогу,
вел ее к смерти
мужчина.
Мы встали и пошли бродить по комнатам. В конце анфилады их широкая дверь
вела в зал, назначенный для танцев. Желтые шелковые занавески на окнах и расписанный потолок, ряды венских стульев по стенам, в углу залы большая белая ниша в форме раковины, где сидел оркестр из пятнадцати человек. Женщины, по большей части обнявшись, парами ходили по зале;
мужчины сидели по стенам и наблюдали их. Музыканты настраивали инструменты. Лицо первой скрипки показалось мне немного знакомым.
Хозяйство Деренковых
вела сожительница домохозяина-скопца, высокая худощавая женщина с лицом деревянной куклы и строгими глазами злой монахини. Тут же вертелась ее дочь, рыжая Настя; когда она смотрела зелеными глазами на
мужчин — ноздри ее острого носа вздрагивали.
—
Мужчинам? О, нет! Они гораздо свободнее; они могут быть тем, чем хотят, а мы бываем тем, чем нам
велят.
Надежда. Ну, не кривляйся. (
Ведёт её за собой.) Ты становишься небрежной; имей в виду, что
мужчины терпеть этого не могут…
— Здесь позвольте мне отвечать вам, — заметил европеец (так мы будем называть нестриженого), — у нас вообще и по шоссе, и по проселочным дорогам женщина не получила того развязного права участия во всем, как, например, во Франции; встречаются исключения, но всегда неразрывные с каким-то фанфаронством, — лучшее доказательство, что это исключение. Женщина, которая бы вздумала у нас
вести себя наравне с образованным
мужчиной, не свободно бы пользовалась своими правами, а хотела бы выказать свое освобождение.
Вот г. Колбасин, например, овладел идеею, что «все
мужчины изменщики и истинной любви не понимают»: он и написал на эту тему с полдюжины
повестей из быта всех европейских наций.
Надя. Я держу себя, как должна себя держать девушка в моем положении, так
велит рассудок. Не забывайте, кто я. Сирота служанка. Кто вступился бы за меня? У кого достанет совести не наговорить мне дерзостей, подлостей? Благородная девушка может и дружиться с
мужчинами, и шутить с ними. А я, — только взгляни на
мужчину, — и посыпались на меня обиды. Пусть же лучше говорят обо мне, что я и безжизненная, и бессмысленная. Вы должны понимать это и стыдно вам смеяться за то надо мною.
Видит, в углубленье меж холмов, под ветвистым дубом, сидит человек с десяток
мужчин и женщин: не поют, не читают, а о чем-то тихонько беседу
ведут. Возле них небольшой костер сушникá горит. Тускло горит он, курится — дымится, и нет веселья вокруг… то не купальский костер.
Когда к таитянам приехал натуралист Коммерсон со своим слугою, таитяне
повели носами, обнюхали слугу и объявили, что он — не
мужчина, а женщина; это, действительно, была возлюбленная Коммерсона, Жанна Барэ, сопровождавшая его в кругосветном плавании в костюме слуги-мужчины.
И наоборот, отвержение заповеди рождения
ведет к гинекократии в смысле господства самки над женщиной и
мужчиной (причем выдвигается весь арсенал косметики и моды), к разнообразным формам блуда, гетеризма и сексуальных эксцессов.
Раскольников любит Соню Мармеладову. Но как-то странно даже представить себе, что это любовь
мужчины к женщине. Становишься как будто двенадцатилетнею девочкою и начинаешь думать, что вся суть любви только в том, что
мужчина и женщина скажут друг другу: «я люблю тебя». Даже подозрения нет о той светлой силе, которая
ведет любящих к телесному слиянию друг с другом и через это телесное слияние таинственно углубляет и уярчает слияние душевное.
Неуместный прием этот, которым мы по неопытности своей подражали взошедшему перед нами другу дома, обратил на нас всеобщее внимание, — и я, шедший впереди лобызающей руки шеренги, видя смущение девиц и насмешки
мужчин, не знал, как мне остановиться и куда
вести за собой свой гусек.