Неточные совпадения
«И полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь;
А то бы согнала со света
Меня покойница свекровь». —
«Да как же ты венчалась, няня?» —
«Так, видно, Бог
велел. Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет,
А было мне тринадцать лет.
Недели две ходила сваха
К моей родне, и наконец
Благословил меня
отец.
Я горько плакала со страха,
Мне с плачем косу расплели
Да с пеньем в церковь
повели.
Милка, которая, как я после узнал, с самого того дня, в который занемогла maman, не переставала жалобно выть, весело бросилась
к отцу — прыгала на него, взвизгивала, лизала его руки; но он оттолкнул ее и прошел в гостиную, оттуда в диванную, из которой дверь
вела прямо в спальню.
После обыкновенного приступа, [Приступ — здесь: вступление.] он объявлял ему, что подозрения насчет участия моего в замыслах бунтовщиков,
к несчастию, оказались слишком основательными, что примерная казнь должна была бы меня постигнуть, но что государыня, из уважения
к заслугам и преклонным летам
отца, решилась помиловать преступного сына и, избавляя его от позорной казни,
повелела только сослать в отдаленный край Сибири на вечное поселение.
— Извините — он пишет и никого не
велел пускать. Даже
отцу Иннокентию отказала.
К нему ведь теперь священники ходят: семинарский и от Успенья.
Но все это ни
к чему не
повело. Из Михея не выработался делец и крючкотворец, хотя все старания
отца и клонились
к этому и, конечно, увенчались бы успехом, если б судьба не разрушила замыслов старика. Михей действительно усвоил себе всю теорию отцовских бесед, оставалось только применить ее
к делу, но за смертью
отца он не успел поступить в суд и был увезен в Петербург каким-то благодетелем, который нашел ему место писца в одном департаменте, да потом и забыл о нем.
Когда он подрос,
отец сажал его с собой на рессорную тележку, давал вожжи и
велел везти на фабрику, потом в поля, потом в город,
к купцам, в присутственные места, потом посмотреть какую-нибудь глину, которую возьмет на палец, понюхает, иногда лизнет, и сыну даст понюхать, и объяснит, какая она, на что годится. Не то так отправятся посмотреть, как добывают поташ или деготь, топят сало.
Абелло пошел
к своему
отцу и, воротясь,
велел закладывать карету.
Старца Зосиму, как уже и всем известно было сие, не любил
отец Ферапонт чрезвычайно; и вот и
к нему, в его келейку, донеслась вдруг
весть о том, что «суд-то Божий, значит, не тот, что у человеков, и что естество даже предупредил».
К тому же еще
велел передать Катерине Ивановне и только что происшедшую у
отца сцену.
— Я нарочно и сказал, чтобы вас побесить, потому что вы от родства уклоняетесь, хотя все-таки вы родственник, как ни финтите, по святцам докажу; за тобой, Иван Федорович, я в свое время лошадей пришлю, оставайся, если хочешь, и ты. Вам же, Петр Александрович, даже приличие
велит теперь явиться
к отцу игумену, надо извиниться в том, что мы с вами там накутили…
Но едва успел он выехать со двора, как
отец ее вошел и напрямик
велел ей быть готовой на завтрашний день. Марья Кириловна, уже взволнованная объяснением князя Верейского, залилась слезами и бросилась
к ногам
отца.
Старика отнесли в спальню. Он силился с ним разговаривать, но мысли мешались в его голове, и слова не имели никакой связи. Он замолчал и впал в усыпление. Владимир поражен был его состоянием. Он расположился в его спальне и просил оставить его наедине с
отцом. Домашние повиновались, и тогда все обратились
к Грише и
повели в людскую, где и угостили его по-деревенскому, со всевозможным радушием, измучив его вопросами и приветствиями.
Мой
отец по воспитанию, по гвардейской службе, по жизни и связям принадлежал
к этому же кругу; но ему ни его нрав, ни его здоровье не позволяли
вести до семидесяти лет ветреную жизнь, и он перешел в противуположную крайность. Он хотел себе устроить жизнь одинокую, в ней его ждала смертельная скука, тем более что он только для себя хотел ее устроить. Твердая воля превращалась в упрямые капризы, незанятые силы портили нрав, делая его тяжелым.
В 1851 году я был проездом в Берне. Прямо из почтовой кареты я отправился
к Фогтову
отцу с письмом сына. Он был в университете. Меня встретила его жена, радушная, веселая, чрезвычайно умная старушка; она меня приняла как друга своего сына и тотчас
повела показывать его портрет. Мужа она не ждала ранее шести часов; мне его очень хотелось видеть, я возвратился, но он уже уехал на какую-то консультацию
к больному.
Широко и весело зажила Вера Ивановна на Пречистенке, в лучшем из своих барских особняков, перешедших
к ней по наследству от
отца. У нее стали бывать и золотая молодежь, и модные бонвиваны — львы столицы, и дельные люди, вплоть до крупных судейских чинов и адвокатов. Большие коммерческие дела после
отца Вера Ивановна
вела почти что лично.
На ученической квартире, которую после смерти
отца содержала моя мать, я был «старшим». В этот год одну комнату занимал у нас юноша Подгурский, сын богатого помещика, готовившийся
к поступлению в один из высших классов. Однажды директор, посетив квартиру, зашел в комнату Подгурского в его отсутствии и
повел в воздухе носом.
Эта вера в «книгу и науку» была вообще заметной и трогательной чертой в характере
отца, хотя иной раз
вела к неожиданным результатам.
На следующий вечер старший брат, проходя через темную гостиную, вдруг закричал и со всех ног кинулся в кабинет
отца. В гостиной он увидел высокую белую фигуру, как та «душа», о которой рассказывал капитан.
Отец велел нам идти за ним… Мы подошли
к порогу и заглянули в гостиную. Слабый отблеск света падал на пол и терялся в темноте. У левой стены стояло что-то высокое, белое, действительно похожее на фигуру.
Отец сам рассказал нам, смеясь, эту историю и прибавил, что верят этому только дураки, так как это просто старая сказка; но простой, темный народ верил, и кое — где уже полиция разгоняла толпы, собиравшиеся по слухам, что
к ним
ведут «рогатого попа». На кухне у нас следили за поповским маршрутом: передавали совершенно точно, что поп побывал уже в Петербурге, в Москве, в Киеве, даже в Бердичеве и что теперь его
ведут к нам…
По городу грянула
весть, что крест посадили в кутузку. У полиции весь день собирались толпы народа. В костеле женщины составили совет, не допустили туда полицмейстера, и после полудня женская толпа, все в глубоком трауре, двинулась
к губернатору. Небольшой одноэтажный губернаторский дом на Киевской улице оказался в осаде.
Отец, проезжая мимо, видел эту толпу и седого старого полицмейстера, стоявшего на ступенях крыльца и уговаривавшего дам разойтись.
Соловьева энергия пола в любви-эросе перестает быть рождающей и
ведет к личному бессмертию, он — платоник; у Н. Федорова энергия пола превращается в энергию, воскрешающую умерших
отцов; у В.
Кончается же оппозиция том, что на суровый отказ
отца невеста отвечает: «Воля твоя, батюшка», — кланяется и отходит
к матери, а Коршунов
велит девушкам петь свадебную песню…
— Матушка! Королевна! Всемогущая! — вопил Лебедев, ползая на коленках перед Настасьей Филипповной и простирая руки
к камину. — Сто тысяч! Сто тысяч! Сам видел, при мне упаковывали! Матушка! Милостивая!
Повели мне в камин: весь влезу, всю голову свою седую в огонь вложу!.. Больная жена без ног, тринадцать человек детей — всё сироты,
отца схоронил на прошлой неделе, голодный сидит, Настасья Филипповна!! — и, провопив, он пополз было в камин.
— И тоже тебе нечем похвалиться-то: взял бы и помог той же Татьяне. Баба из последних сил выбилась, а ты свою гордость тешишь. Да что тут толковать с тобой!.. Эй, Прокопий, ступай
к отцу Акакию и
веди его сюда, да чтобы крест с собой захватил: разрешительную молитву надо сказать и отчитать проклятие-то. Будет Господа гневить… Со своими грехами замаялись, не то что других проклинать.
Отец Акакий уже знал, в чем дело, и опять не знал, что посоветовать. Конечно, воротить Феню можно, но
к чему это
поведет: сегодня воротили, а завтра она убежит. Не лучше ли пока ее оставить и подействовать на мужа: может, он перейдет из-за жены в православие.
Девочку возмущало, что
отец вернулся с фабрики
к семи часам, как обыкновенно, не торопясь напился чаю и только потом
велел закладывать лошадей.
Желание
отца было приведено в исполнение в тот же день. Нюрочка потащила в сарайную целый ворох книг и торжественно приготовилась
к своей обязанности чтицы. Она читала вслух недурно, и, кроме Васи, ее внимательно слушали Таисья и Сидор Карпыч. Выбор статей был самый разнообразный, но Васе больше всего нравились
повести и романы из русской жизни. В каждой героине он видел Нюрочку и в каждом герое себя, а пока только не спускал глаз с своей сиделки.
Но черемуховая палка Тита, вместо нагулянной на господских харчах жирной спины Домнушки, угодила опять на Макара. Дело в том, что до последнего часа Макар ни слова не говорил
отцу, а когда Тит
велел бабам мало за малым собирать разный хозяйственный скарб, он пришел в переднюю избу
к отцу и заявил при всех...
Возьмет Гловацкий педагога тихонько за руку и
ведет к двери, у которой тот проглатывает последние грибки и бежит внушать уравнения с двумя неизвестными, а Женни подает закуску
отцу и снова садится под окно
к своему столику.
— Иная, батюшка, и при
отце с матерью живет, да
ведет себя так, что за стыд головушка гинет, а другая и сама по себе, да чиста и перед людьми и перед Господом. На это взирать нечего.
К чистому поганое не пристанет.
Мансуров и мой
отец горячились больше всех;
отец мой только распоряжался и беспрестанно кричал: «Выравнивай клячи! нижние подборы
веди плотнее! смотри, чтоб мотня шла посередке!» Мансуров же не довольствовался одними словами: он влез по колени в воду и, ухватя руками нижние подборы невода, тащил их, притискивая их
к мелкому дну, для чего должен был, согнувшись в дугу, пятиться назад; он представлял таким образом пресмешную фигуру; жена его, родная сестра Ивана Николаича Булгакова, и жена самого Булгакова, несмотря на свое рыбачье увлеченье, принялись громко хохотать.
Она
повела нас в горницу
к дедушке, который лежал на постели, закрывши глаза; лицо его было бледно и так изменилось, что я не узнал бы его; у изголовья на креслах сидела бабушка, а в ногах стоял
отец, у которого глаза распухли и покраснели от слез.
Отец улыбнулся и отвечал, что похоже на то; что он и прежде слыхал об нем много нехорошего, но что он родня и любимец Михайлушки, а тетушка Прасковья Ивановна во всем Михайлушке верит; что он
велел послать
к себе таких стариков из багровских, которые скажут ему всю правду, зная, что он их не выдаст, и что Миронычу было это невкусно.
Прасковья Ивановна взяла за руки моего
отца и мать и
повела их в залу, где ожидало нас множество гостей, съехавшихся
к празднику.
Вихров
велел им обоим замолчать и позвал
к себе того высокого мужика,
отец которого покупал Парфена за свое семейство в рекруты.
— Точно так.
Отец мой тридцать лет казначеем! — проговорила она с какою-то гордостью, обращаясь
к Павлу, и затем,
поведя как-то носом по воздуху, прибавила: — Какой вид тут у вас прекрасный — премиленький!
Отец ничего еще не знал, но
к нему опять приходил Януш и был прогнан на этот раз с еще большим гневом; однако в тот же день
отец остановил меня на пути
к садовой калитке и
велел остаться дома.
В Суздальской тюрьме содержалось четырнадцать духовных лиц, всё преимущественно за отступление от православия; туда же был прислан и Исидор.
Отец Михаил принял Исидора по бумаге и, не разговаривая с ним,
велел поместить его в отдельной камере, как важного преступника. На третьей неделе пребывания Исидора в тюрьме
отец Михаил обходил содержащихся. Войдя
к Исидору, он спросил: не нужно ли чего?
Доложили ему, что я пришел, он меня вспомнил и
велел меня еще раз дома высечь и чтобы я
к батюшке,
к отцу Илье, на дух шел.
Но
к воспоминаниям об
отце он относился как-то загадочно, как будто говорил: а кто же ему
велел зевать!
— Учителя… — Дьякон развел широко руки, вытянул
к носу хоботком обе свои губы и, постояв так секунду пред мещанами, прошептал: — Закон!.. Закон-то это, я знаю,
велит… да вот
отец Савелий не
велит… и невозможно!
Когда всё было готово, начальник
велел выйти первому из тех 12 человек, на которых указал помещик, как на самых виноватых. Первый вышедший был
отец семейства, уважаемый в обществе сорокалетний человек, мужественно отстаивавший права общества и потому пользовавшийся уважением жителей. Его подвели
к скамье, обнажили его и
велели ему ложиться.
Недаром Владя странно
ведет себя, совсем не так, как ожидал Передонов: не мечется, не рыдает, не кланяется
отцу в ноги (ведь все поляки низкопоклонные), не молит о прощении, не бросается с своими мольбами
к Передонову.
Слышал от
отца Виталия, что барыню Воеводину в Воргород повезли, заболела насмерть турецкой болезнью, называется — Баязетова. От болезни этой глаза лопаются и помирает человек, ничем она неизлечима.
Отец Виталий сказал — вот она, женская жадность,
к чему
ведёт».
Городские
ведут бой с хитростями, по примеру
отцов: выдвинут из своей стенки против груди слобожан пяток хороших вояк, и, когда слобожане, напирая на них, невольно вытянутся клином, город дружно ударит с боков, пытаясь смять врага. Но слободские привыкли
к этим ухваткам: живо отступив, они сами охватывают горожан полукольцом и гонят их до Торговой площади, сбрасывая на землю крепкими ударами голых кулаков.
Он бросился сначала
к отцу в ноги и потом рассказал ему со всеми подробностями, ничего не скрывая, свою сердечную
повесть.
— В столь юные годы!.. На утре жизни твоей!.. Но точно ли, мой сын, ты ощущаешь в душе своей призвание божие? Я вижу на твоем лице следы глубокой скорби, и если ты, не вынося с душевным смирением тяготеющей над главою твоей десницы всевышнего, движимый единым отчаянием, противным господу, спешишь покинуть
отца и матерь, а может быть, супругу и детей, то жертва сия не достойна господа: не горесть земная и отчаяние
ведут к нему, но чистое покаяние и любовь.
— Батюшка, Глеб Савиныч! — воскликнул дядя Аким, приподнимаясь с места. — Выслушай только, что я скажу тебе… Веришь ты в бога… Вот перед образом зарок дам, — примолвил он, быстро поворачиваясь
к красному углу и принимаясь креститься, — вот накажи меня господь всякими болестями, разрази меня на месте, отсохни мои руки и ноги, коли в чем тебя ослушаюсь! Что
велишь — сработаю, куда пошлешь — схожу; слова супротивного не услышишь! Будь
отцом родным, заставь за себя вечно бога молить!..
— Как нам за тебя бога молить! — радостно воскликнул Аким, поспешно нагибая голову Гришки и сам кланяясь в то же время. — Благодетели вы,
отцы наши!.. А уж про себя скажу, Глеб Савиныч, в гроб уложу себя, старика.
К какому делу ни приставишь, куда ни пошлешь, что сделать
велишь…
—
Отцы вы мои! Отсохни у меня руки, пущай умру без покаяния, коли не он погубил парня-то! — отчаянно перебила старушка. — Спросите,
отцы родные, всяк знает его, какой он злодей такой! Покойник мой со двора согнал его,
к порогу не
велел подступаться — знамо, за недобрые дела!.. Как помер, он, разбойник, того и ждал — опять
к нам в дом вступил.