Неточные совпадения
— Два года назад… в Киеве… —
повторил Андрий, стараясь перебрать все, что уцелело в его памяти от прежней бурсацкой
жизни. Он посмотрел еще раз на нее пристально и вдруг вскрикнул во весь голос...
Лариса. Что вы говорите! Разве вы забыли? Так я вам опять
повторю все сначала. Я год страдала, год не могла забыть вас,
жизнь стала для меня пуста; я решилась наконец выйти замуж за Карандышева, чуть не за первого встречного. Я думала, что семейные обязанности наполнят мою
жизнь и помирят меня с ней. Явились вы и говорите: «Брось все, я твой». Разве это не право? Я думала, что ваше слово искренне, что я его выстрадала.
— А теперь
повторяю тебе на прощанье… потому что обманываться нечего: мы прощаемся навсегда, и ты сам это чувствуешь… ты поступил умно; для нашей горькой, терпкой, бобыльной
жизни ты не создан.
И, стремясь возвыситься над испытанным за этот день, — возвыситься посредством самонасыщения словесной мудростью, — Самгин
повторил про себя фразы недавно прочитанного в либеральной газете фельетона о текущей литературе; фразы звучали по-новому задорно, в них говорилось «о духовной нищете людей, которым
жизнь кажется простой, понятной», о «величии мучеников независимой мысли, которые свою духовную свободу ценят выше всех соблазнов мира».
— Это не
жизнь! — упрямо
повторил Штольц.
Иногда выражала она желание сама видеть и узнать, что видел и узнал он. И он
повторял свою работу: ехал с ней смотреть здание, место, машину, читать старое событие на стенах, на камнях. Мало-помалу, незаметно, он привык при ней вслух думать, чувствовать, и вдруг однажды, строго поверив себя, узнал, что он начал жить не один, а вдвоем, и что живет этой
жизнью со дня приезда Ольги.
И на Выборгской стороне, в доме вдовы Пшеницыной, хотя дни и ночи текут мирно, не внося буйных и внезапных перемен в однообразную
жизнь, хотя четыре времени года
повторили свои отправления, как в прошедшем году, но
жизнь все-таки не останавливалась, все менялась в своих явлениях, но менялась с такою медленною постепенностью, с какою происходят геологические видоизменения нашей планеты: там потихоньку осыпается гора, здесь целые века море наносит ил или отступает от берега и образует приращение почвы.
— Как же не ядовитый! —
повторил Илья Ильич, — ты отравляешь мне
жизнь.
— Долг, —
повторила она настойчиво, — за отданные друг другу лучшие годы счастья платить взаимно остальную
жизнь…
Я сохраню, впрочем, эти листки: может быть… Нет, не хочу обольщать себя неверной надеждой! Творчество мое не ладит с пером. Не по натуре мне вдумываться в сложный механизм
жизни! Я пластик,
повторяю: мое дело только видеть красоту — и простодушно, «не мудрствуя лукаво», отражать ее в создании…
— Что делать? —
повторил он. — Во-первых, снять эту портьеру с окна, и с
жизни тоже, и смотреть на все открытыми глазами, тогда поймете вы, отчего те старики полиняли и лгут вам, обманывают вас бессовестно из своих позолоченных рамок…
— Фу, дурак! Поди сюда, поцелуй меня, дуру! — проговорила она вдруг, плача и смеясь, — и не смей, не смей никогда мне это
повторить… А я тебя люблю и всю
жизнь любила… дурака.
Повторю, очень трудно писать по-русски: я вот исписал целых три страницы о том, как я злился всю
жизнь за фамилию, а между тем читатель наверно уж вывел, что злюсь-то я именно за то, что я не князь, а просто Долгорукий. Объясняться еще раз и оправдываться было бы для меня унизительно.
И наконец, опять странность: опять он
повторял слово в слово мою мысль (о трех
жизнях), которую я высказал давеча Крафту, главное моими же словами.
О, опять
повторю: да простят мне, что я привожу весь этот тогдашний хмельной бред до последней строчки. Конечно, это только эссенция тогдашних мыслей, но, мне кажется, я этими самыми словами и говорил. Я должен был привести их, потому что я сел писать, чтоб судить себя. А что же судить, как не это? Разве в
жизни может быть что-нибудь серьезнее? Вино же не оправдывало. In vino veritas. [Истина в вине (лат.).]
— Ну, с Богом, с Богом! —
повторял он с крыльца. — Ведь приедешь еще когда в жизни-то? Ну и приезжай, всегда буду рад. Ну, Христос с тобою!
Ты вечно сердишься, тебе бы все только ума, а я опять-таки
повторю тебе, что я отдал бы всю эту надзвездную
жизнь, все чины и почести за то только, чтобы воплотиться в душу семипудовой купчихи и Богу свечки ставить.
Семейка эта,
повторяю, сошлась тогда вся вместе в первый раз в
жизни, и некоторые члены ее в первый раз в
жизни увидали друг друга.
Еще хорошо, что Катя так равнодушно перенесла, что я погубил ее состояние, оно и при моей-то
жизни было больше ее, чем мое: у ее матери был капитал, у меня мало; конечно, я из каждого рубля сделал было двадцать, значит, оно, с другой стороны, было больше от моего труда, чем по наследству; и много же я трудился! и уменье какое нужно было, — старик долго рассуждал в этом самохвальном тоне, — потом и кровью, а главное, умом было нажито, — заключил он и
повторил в заключение предисловие, что такой удар тяжело перенести и что если б еще да Катя этим убивалась, то он бы, кажется, с ума сошел, но что Катя не только сама не жалеет, а еще и его, старика, поддерживает.
— Как ты счастлив, что в твоем распоряжении порядочная лаборатория. Пожалуйста,
повтори,
повтори повнимательнее. Ведь полный переворот всего вопроса о пище, всей
жизни человечества, — фабричное производство главного питательного вещества прямо из неорганических веществ. Величайшее дело, стоит ньютонова открытия. Ты согласен?
И так они живут себе лет пятнадцать. Муж, жалуясь на судьбу, — сечет полицейских, бьет мещан, подличает перед губернатором, покрывает воров, крадет документы и
повторяет стихи из «Бахчисарайского фонтана». Жена, жалуясь на судьбу и на провинциальную
жизнь, берет все на свете, грабит просителей, лавки и любит месячные ночи, которые называет «лунными».
Повторяю: Аннушка уже по тому одному не могла не впадать в противоречия с своим кодексом, что на эти противоречия наталкивала ее сама
жизнь.
Повторяю, что перевоплощение людей — одно из самых тяжелых впечатлений моей
жизни.
Повторяю, это не есть книга признаний, это книга осмысливания, познания смысла
жизни.
Повторяю, что под творчеством я все время понимаю не создание культурных продуктов, а потрясение и подъем всего человеческого существа, направленного к иной, высшей
жизни, к новому бытию.
Они рассказывали о своей скучной
жизни, и слышать это мне было очень печально; говорили о том, как живут наловленные мною птицы, о многом детском, но никогда ни слова не было сказано ими о мачехе и отце, — по крайней мере я этого не помню. Чаще же они просто предлагали мне рассказать сказку; я добросовестно
повторял бабушкины истории, а если забывал что-нибудь, то просил их подождать, бежал к бабушке и спрашивал ее о забытом. Это всегда было приятно ей.
Нравы всех уток-нерыбалок, образ
жизни и пища так сходны между собой почти во всем, что мне пришлось бы
повторять одно и то же.
Горлинки понимаются, вьют, или, лучше сказать, устроивают, гнезда, несут яйца, выводят детей и выкармливают их точно так же, как витютины и клинтухи; я не замечал в их нравах ни малейшего отступления от общей
жизни голубиных пород и потому не стану
повторять одного и того же.
Таким образом, мы можем
повторить наше заключение: комедиею «Не в свои сани не садись» Островский намеренно, или ненамеренно, или даже против воли показал нам, что пока существуют самодурные условия в самой основе
жизни, до тех пор самые добрые и благородные личности ничего хорошего не в состоянии сделать, до тех пор благосостояние семейства и даже целого общества непрочно и ничем не обеспечено даже от самых пустых случайностей.
Невольно
повторишь опять сравнение
жизни «темного царства» с ожесточенною войною.
Убеждение в чем? (О, как мучила князя чудовищность, «унизительность» этого убеждения, «этого низкого предчувствия», и как обвинял он себя самого!) Скажи же, если смеешь, в чем? — говорил он беспрерывно себе, с упреком и с вызовом. — Формулируй, осмелься выразить всю свою мысль, ясно, точно, без колебания! О, я бесчестен! —
повторял он с негодованием и с краской в лице, — какими же глазами буду я смотреть теперь всю
жизнь на этого человека! О, что за день! О боже, какой кошмар!
Повторяю, что, может быть, я и во многом в
жизни провинился, но этот случай считаю, по совести, самым сквернейшим поступком из всей моей
жизни.
— Я люблю вас, Евгения Петровна, —
повторил Вязмитинов, — я хотел бы быть вашим другом и слугою на целую
жизнь… Скажите же, скажите одно слово!
— А по-моему, снова
повторяю, в народной
жизни нет драмы, — настаивал Зарницын.
Если каждый из нас попробует положить, выражаясь пышно, руку на сердце и смело дать себе отчет в прошлом, то всякий поймает себя на том, что однажды, в детстве, сказав какую-нибудь хвастливую или трогательную выдумку, которая имела успех, и
повторив ее поэтому еще два, и пять, и десять раз, он потом не может от нее избавиться во всю свою
жизнь и
повторяет совсем уже твердо никогда не существовавшую историю, твердо до того, что в конце концов верит в нее.
— Клянусь вам чем хотите, он ни разу в
жизни ни с одной из нас не оставался. Но,
повторяю, вы его не задирайте.
— Пишет-с, —
повторил Еспер Иваныч и начал читать написанное прекрасным почерком письмо: «Дорогой благодетель! Пишу к вам это письмо в весьма трогательные минуты нашей
жизни: князь Веснев кончил
жизнь…»
Да, надо жить! Надо нести иго
жизни с осторожностью, благоразумием и даже стойкостью. Раб — дипломат по необходимости; он должен как можно чаще
повторять себе:"Жить! жить надо" — потому что в этих словах заключается отпущение его совести, потому что в них утопают всевозможные жизненные программы, начиная свободой и кончая рабством.
— Вот как, —
повторила Зинаида. — Разве жить так весело? оглянитесь-ка кругом… Что — хорошо? Или вы думаете, что я этого не понимаю, не чувствую? Мне доставляет удовольствие — пить воду со льдом, и вы серьезно можете уверять меня, что такая
жизнь стоит того, чтоб не рискнуть ею за миг удовольствия, — я уже о счастии не говорю.
Эллинг. Голубовато-ледяной, посверкивал, искрился «Интеграл». В машинном гудела динамо — ласково, одно и то же какое-то слово
повторяя без конца — как будто мое знакомое слово. Я нагнулся, погладил длинную холодную трубу двигателя. Милая… какая — какая милая. Завтра ты — оживешь, завтра — первый раз в
жизни содрогнешься от огненных жгучих брызг в твоем чреве…
Великую радость
жизни! —
повторил вдруг Назанский громко, со слезами в голосе.
Повторяю: роль солидного читателя приобретает преувеличенное значение благодаря тому, что у нас общественная
жизнь со всеми ее веяниями складывается преимущественно в столицах и больших городах, где солидные люди, несмотря на свою сравнительную немногочисленность, стоят на первом плане.
В эпохи нравственного и умственного умаления, когда реальное дело выпадает из рук, подобные фантасмагории совершаются нередко. Не находя удовлетворений в действительной
жизни, общество мечется наудачу и в изобилии выделяет из себя людей, которые с жадностью бросаются на призрачные выдумки и в них обретают душевный мир. Ни споры, ни возражения тут не помогают, потому что,
повторяю, в самой основе новоявленных вероучений лежит не сознательность, а призрачность. Нужен душевный мир — и только.
Повторяю: его иск к
жизни и ее благам до крайности скромен.
Я лежал как скованный, в ожидании, что вот-вот сейчас и меня начнут чавкать. Я, который всю
жизнь в легкомысленной самоуверенности
повторял: бог не попустит, свинья не съест! — я вдруг во все горло заорал: съест свинья! съест!
— Прекрасно. Несмотря, однако ж, на это, несмотря на то, что у нас под ногами столь твердая почва, мы не можем не признать, что наше положение все-таки в высшей степени тяжелое. Мы живем, не зная, что ждет нас завтра и какие новые сюрпризы готовит нам
жизнь. И все это,
повторяю, несмотря на то, что наш народ здоров и спокоен. Спрашивается: в чем же тут суть?
— Стало быть, вы только не торопитесь печатать, — подхватил князь, — и это прекрасно: чем строже к самому себе, тем лучше. В литературе, как и в
жизни, нужно помнить одно правило, что человек будет тысячу раз раскаиваться в том, что говорил много, но никогда, что мало. Прекрасно, прекрасно! —
повторял он и потом, помолчав, продолжал: — Но уж теперь, когда вы выступили так блистательно на это поприще, у вас, вероятно, много и написано и предположено.
— Опять — умрет! —
повторил с усмешкою князь. — В романах я действительно читал об этаких случаях, но в
жизни, признаюсь, не встречал. Полноте, мой милый! Мы, наконец, такую дребедень начинаем говорить, что даже совестно и скучно становится. Волишки у вас, милостивый государь, нет, характера — вот в чем дело!
— О
жизни и смерти?.. —
повторил дядя, — да, это, конечно, очень важно, а впрочем — попробуем, авось проглотим.
Меня, привыкшего к табунной
жизни в задонских степях, где действительно арканятся и выезжаются могучие лошади, до четырех лет не видавшие человека, смешили эти убогие приемы, которые они применяли с серьезными лицами, а мой товарищ-казак все, что они делали, в гораздо лучшем виде
повторил перед ними, да я и сам вспомнил старинку.