Неточные совпадения
Я вчера
говорил только
с нею, мимоходом, о возможности ей получить, как нищей
вдове чиновника, годовой оклад, в виде единовременного пособия.
— Нуте-ко, давайте закусим на сон грядущий. Я без этого — не могу, привычка. Я, знаете, четверо суток провел
с дамой купеческого сословия,
вдовой и за тридцать лет, — сами вообразите, что это значит! Так и то, ночами, среди сладостных трудов любви, нет-нет да и скушаю чего-нибудь. «Извини,
говорю, машер…» [Моя дорогая… (франц.)]
Домна Евстигневна Белотелова,
вдова лет тридцати шести, очень полная женщина, приятного лица,
говорит лениво,
с расстановкой.
— Ну, вот он к сестре-то больно часто повадился ходить. Намедни часу до первого засиделся, столкнулся со мной в прихожей и будто не видал. Так вот, поглядим еще, что будет, да и того… Ты стороной и
поговори с ним, что бесчестье в доме заводить нехорошо, что она
вдова: скажи, что уж об этом узнали; что теперь ей не выйти замуж; что жених присватывался, богатый купец, а теперь прослышал, дескать, что он по вечерам сидит у нее, не хочет.
— Садовник спал там где-то в углу и будто все видел и слышал. Он молчал, боялся, был крепостной… А эта пьяная баба, его
вдова, от него слышала — и болтает… Разумеется, вздор — кто поверит! я первая
говорю: ложь, ложь! эта святая, почтенная Татьяна Марковна!.. — Крицкая закатилась опять смехом и вдруг сдержалась. — Но что
с вами? Allons donc, oubliez tout! Vive la joie! [Забудьте все! Да здравствует веселье! (фр.)] — сказала она. — Что вы нахмурились? перестаньте. Я велю еще подать вина!
Это именно была дочь князя, та генеральша Ахмакова, молодая
вдова, о которой я уже
говорил и которая была в жестокой вражде
с Версиловым.
Говорили, что он соперничал в этом отношении
с митрополитом Филаретом, что последний завидовал ему и даже принуждал постричься, так как он был
вдов.
— И философия ваша точно такая же, как у Евлампии Николавны, — подхватила опять Аглая, — такая чиновница,
вдова, к нам ходит, вроде приживалки. У ней вся задача в жизни — дешевизна; только чтоб было дешевле прожить, только о копейках и
говорит, и, заметьте, у ней деньги есть, она плутовка. Так точно и ваша огромная жизнь в тюрьме, а может быть, и ваше четырехлетнее счастье в деревне, за которое вы ваш город Неаполь продали, и, кажется,
с барышом, несмотря на то что на копейки.
Она и мне никогда об этом не
говорит. Тут какая-то семейная тайна. При всей мнимой моей близости со
вдовою, я не считал себя вправе спрашивать и допрашивать. Между тем на меня делает странное впечатление эта холодная скрытость
с близким ей человеком. Воображение худо как-то при этом рисует ее сердце.
В Эн-ске Годнев имел собственный домик
с садом, а под городом тридцать благоприобретенных душ. Он был
вдов, имел дочь Настеньку и экономку Палагею Евграфовну, девицу лет сорока пяти и не совсем красивого лица. Несмотря на это, тамошняя исправница, дама весьма неосторожная на язык,
говорила, что ему гораздо бы лучше следовало на своей прелестной ключнице жениться, чтоб прикрыть грех, хотя более умеренное мнение других было таково, что какой уж может быть грех у таких стариков, и зачем им жениться?
Еще в Москве он женился на какой-то
вдове, бог знает из какого звания,
с пятерыми детьми, — женщине глупой, вздорной, по милости которой он,
говорят, и пить начал.
Исходил я все деревни, описал местность, стройку, трактиры, где бывал когда-то Чуркин, перезнакомился
с разбойниками, его бывшими товарищами, узнал, что он два раза был сослан на жительство в Сибирь, два раза прибегал обратно, был сослан в третий раз и умер в Сибири — кто
говорит, что пристрелили, кто
говорит, что в пьяной драке убили. Его жена Арина Ефимовна законно считалась три года
вдовой.
— А ежели при этом еще так поступать, как другие… вот как соседушка мой, господин Анпетов, например, или другой соседушка, господин Утробин… так и до греха недалеко. Вон у господина Утробина: никак,
с шесть человек этой пакости во дворе копается… А я этого не хочу. Я
говорю так: коли Бог у меня моего ангела-хранителя отнял — стало быть, так его святой воле угодно, чтоб я вдовцом был. А ежели я, по милости Божьей, вдовец, то, стало быть, должен
вдоветь честно и ложе свое нескверно содержать. Так ли, батя?
Боялись ее, может быть, потому, что она была
вдовою очень знатного человека, — грамоты на стенах комнаты ее были жалованы дедам ее мужа старыми русскими царями: Годуновым, Алексеем и Петром Великим, — это сказал мне солдат Тюфяев, человек грамотный, всегда читавший Евангелие. Может быть, люди боялись, как бы она не избила своим хлыстом
с лиловым камнем в ручке, —
говорили, что она уже избила им какого-то важного чиновника.
Николя, например, узнал, что г-жа Петицкая — ни от кого не зависящая
вдова; а она у него выпытала, что он
с m-lle Пижон покончил все, потому будто бы, что она ему надоела; но в сущности m-lle Пижон его бросила и по этому поводу довольно откровенно
говорила своим подругам, что подобного свинью нельзя к себе долго пускать, как бы он ни велики платил за то деньги.
Не одна 30-летняя
вдова рыдала у ног его, не одна богатая барыня сыпала золотом, чтоб получить одну его улыбку… в столице, на пышных праздниках, Юрий
с злобною радостью старался ссорить своих красавиц, и потом, когда он замечал, что одна из них начинала изнемогать под бременем насмешек, он подходил, склонялся к ней
с этой небрежной ловкостью самодовольного юноши,
говорил, улыбался… и все ее соперницы бледнели… о как Юрий забавлялся сею тайной, но убивственной войною! но что ему осталось от всего этого? — воспоминания? — да, но какие? горькие, обманчивые, подобно плодам, растущим на берегах Мертвого моря, которые, блистая румяной корою, таят под нею пепел, сухой горячий пепел! и ныне сердце Юрия всякий раз при мысли об Ольге, как трескучий факел, окропленный водою,
с усилием и болью разгоралось; неровно, порывисто оно билось в груди его, как ягненок под ножом жертвоприносителя.
Рассказывал Серафим о разбойниках и ведьмах, о мужицких бунтах, о роковой любви, о том, как ночами к неутешным
вдовам летают огненные змеи, и обо всём он
говорил так занятно, что даже неуёмная дочь его слушала эти сказки молча,
с задумчивой жадностью ребёнка.
Аполлон рассказывал мне, что
вдова генеральша Корш целый вечер толковала
с ним о Жорж Занд, и, к великому его изумлению,
говорила наизусть мои стихи, а в довершение просила привести меня и представить ей. Мы оба не раскаялись, что воспользовались любезным приглашением.
В это время Эльчанинов что-то
с жаром начал
говорить вдове. Она краснела несколько. Мановский стал прислушиваться, но — увы! — Эльчанинов
говорил по-французски. Задор начал кусать губы.
Анна Павловна все так же жила у Эльчанинова; граф приглашал их к себе и сам к ним ездил; Мановский молчал и бывал только у Клеопатры Николаевны, к которой поэтому все и адресовались
с вопросами, но
вдова говорила, что она не знает ничего.
Цыплунова. Она богатая
вдова, уж в летах; нельзя же требовать от нее, чтобы она вела себя как институтка. Ей скучно жить одной, она хочет выйти замуж и употребляет для этого средства, какие знает. Впрочем, я никогда не слыхала, чтобы про нее
говорили что-нибудь дурное; напротив, все ее считают доброй и хорошей женщиной. Да и просто как женщина она имеет право требовать если не уважения, так по крайней мере учтивости
с твоей стороны.
— Пойдемте, пока там не началось; мне надо
поговорить с вами, — сказала
вдова. — Дайте мне руку.
Вот вы подумайте себе, добрые люди, какую штуку устроил: рано поутру, еще и солнце только что думает всходить и коров еще не выгоняли, а он без шапки, простоволосый, да без сапогов, босой, да весь расхристанный ввалился в избу ко
вдове с молодою дочкой! Э, что там еще без шапки: слава богу, что хоть чего другого не потерял по дороге, тогда бы уж навеки бедных баб осрамил!.. Да еще и
говорит: «А слава ж богу! Вот я и у вас».
«Или, —
говорит, — хоть на
вдове, но чтоб только
с деньгами».
—
С кем хочу, да-а, —
с усилием
говорила Анна, спрятав грудь за пазуху и сладостно вытягиваясь по земле. — Я женщина
вдовая, бездетная, моё дело свободное,
с кем хочу,
с тем и лечу! Закрою глаза — вот он и — он, самый желанный, самый разлюбезный!
Куда деваться двадцатипятилетней
вдове, где приклонить утомленную бедами и горькими напастями голову? Нет на свете близкого человека, одна как перст, одна голова в поле, не
с кем
поговорить, не
с кем посоветоваться. На другой день похорон писала к брату и матери Манефе, уведомляя о перемене судьбы,
с ней толковала молодая
вдова, как и где лучше жить — к брату ехать не хотелось Марье Гавриловне, а одной жить не приходится. Сказала Манефа...
Знаете что, девицы и
вдовы? Не выходите вы замуж за этих артистов! «Цур им и пек, этим артистам!», как
говорят хохлы. Лучше, девицы и
вдовы, жить где-нибудь в табачной лавочке или продавать гусей на базаре, чем жить в самом лучшем номере «Ядовитого лебедя»,
с самым лучшим протеже графа Барабанта-Алимонда.
1870 г. Январь, 2. Во дворе Глоткина всю ночь выла собака. Моя кухарка Пелагея
говорит, что это верная примета, и мы
с нею до двух часов ночи
говорили о том, как я, ставши бухгалтером, куплю себе енотовую шубу и шлафрок. И, пожалуй, женюсь. Конечно, не на девушке — это мне не по годам, а на
вдове.
Павел Николаевич, возвратясь из города, еще не видал Глафиры, а теперь даже не знал, как этого и достичь; он еще был управитель имения и уполномоченный, и имел все основания видеть
вдову и
говорить с нею, но он чувствовал, что Ропшин его отрезал, что он просто-напросто не пустит, и, конечно, он поступает так
с согласия самой Глафиры, потому что иначе она сама давно бы за ним прислала.
Глаза Анны Серафимовны блеснули и прикрылись веками. Еще раз кусок сегодняшнего разговора
с Палтусовым припомнился ей. Он назвал ее «соломенной
вдовой». И она сама это подтвердила. У ней это сорвалось
с языка, а теперь как будто и стыдно. Ведь разве не правда? Только не следовало этого
говорить молодому мужчине
с глазу на глаз, да еще такому, как Палтусов. Он не должен знать «тайны ее алькова». Эту фразу она где-то недавно прочла. И Ермил Фомич когда разойдется, то этаким точно языком
говорит.
В пятой сцене четвертого действия, у замка Глостера, Регана разговаривает
с Освальдом, дворецким Гонерилы, который везет письмо Гонерилы к Эдмунду, и объявляет ему, что она тоже любит Эдмунда, и так как она
вдова, то ей лучше выйти за него замуж, чем Гонериле, и просит Освальда внушить это сестре. Кроме того, она
говорит ему, что было очень неразумно ослепить Глостера и оставить его живым, и потому советует Освальду, если он встретит Глостера, убить его, обещая ему за это большую награду.
Гулять! Никогда я не любила ходить, даже девочкой. Да нас совсем и не учат ходить. Кабы мы были англичанки — другое дело. Тех вон все по Швейцариям таскают. Как ведь это глупо, что я — молодая женщина,
вдова, пятнадцать тысяч доходу, и до сих пор не собралась съездить, ну хоть в Баден какой-нибудь. Правда, и там такие же мартышки, как здесь.
Поговорю с моим белобрысым Зильберглянцем. Он мне, может, какие-нибудь воды присоветует. Но ведь не теперь же в декабре.
— Время ли теперь думать о женитьбе, —
говорил Владислав, — когда мы готовимся к битвам? Не для того ли, чтобы, пожив несколько недель
с женою, оставить после себя молодую
вдову? Вы сами
говорили, что мы — крестоносцы, давшие обет освободить родную землю от ига неверных, и ни о чем другом не должны думать. Прошу вас о невестах мне более не
говорить.
Наконец, застрявши у нас в уезде, он служил в лакеях, лесниках, псарях, церковных сторожах, женился на гулящей вдове-кухарке и окончательно погряз в холуйскую жизнь и так сжился
с ее грязью и дрязгами, что уже сам
говорил о своем привилегированном происхождении
с некоторым недоверием, как о каком-то мифе.
Я скажу вот еще что: если бы, в самом деле, можно было
говорить с покойниками, например, хоть бы мне
с Николаем, тогда надо до самой смерти быть его женой духовно. Мне не раз приходило в голову, что любовь не может же меняться. Так вот: сегодня один, завтра другой, как перчатки. Что ж удивительного, если между спиритами есть неутешные
вдовы. Они продолжают любить своих мужей… они ставят себя
с ними в духовное сношение. Наверно, найдутся и такие, что не выйдут уже больше ни за кого.