Неточные совпадения
Хлестаков. На что
ж хозяина? Ты
поди сам скажи.
— Ну, что
ж ты расходилась так? Экая занозистая! Ей скажи только одно слово, а она уж в ответ десяток! Поди-ка принеси огоньку запечатать письмо. Да стой, ты схватишь сальную свечу, сало дело топкое: сгорит — да и нет, только убыток, а ты принеси-ка мне лучинку!
И сердцем далеко носилась
Татьяна, смотря на луну…
Вдруг мысль в уме ее родилась…
«
Поди, оставь меня одну.
Дай, няня, мне перо, бумагу
Да стол подвинь; я скоро лягу;
Прости». И вот она одна.
Всё тихо. Светит ей луна.
Облокотясь, Татьяна пишет.
И всё Евгений на уме,
И в необдуманном письме
Любовь невинной девы дышит.
Письмо готово, сложено…
Татьяна! для кого
ж оно?
— Что
ж ты не скажешь, что готово? Я бы уж и встал давно.
Поди же, я сейчас иду вслед за тобою. Мне надо заниматься, я сяду писать.
— А! Это ты! Ты! — вскричала она на меня. — Только ты один теперь остался. Ты его ненавидел! Ты никогда ему не мог простить, что я его полюбила… Теперь ты опять при мне! Что
ж? Опять утешатьпришел меня, уговаривать, чтоб я шла к отцу, который меня бросил и проклял. Я так и знала еще вчера, еще за два месяца!.. Не хочу, не хочу! Я сама проклинаю их!..
Поди прочь, я не могу тебя видеть! Прочь, прочь!
— Что
ж за глупость! Известно, папенька из сидельцев вышли, Аксинья Ивановна! — вступается Боченков и, обращаясь к госпоже Хрептюгиной, прибавляет: — Это вы правильно, Анна Тимофевна, сказали: Ивану Онуфричу денно и нощно бога молить следует за то, что он его, царь небесный, в большие люди произвел. Кабы не бог, так где бы вам родословной-то теперь своей искать? В червивом царстве, в мушином государстве? А теперь вот Иван Онуфрич, поди-кось, от римских цезарей, чай, себя по женской линии производит!
— Что
ж ты, болван? — повторил Калинович. —
Поди сейчас и принеси сюда вещи от извозчика.
— Я был в креслах, куда
ж ты, на колени бы ко мне сел? — сказал Петр Иваныч, — вот завтра
поди себе один.
—
Поди ты, какая ломака барыня-то!.. По пословице: хочется и колется… И что
ж, ты уедешь?
— Что
ж, и моды! Моды — так моды! не все вам одним говорить — можно, чай, и другим слово вымолвить! Право-ну! Ребенка прижили — и что с ним сделали! В деревне, чай, у бабы в избе сгноили! ни призору за ним, ни пищи, ни одежи… лежит,
поди, в грязи да соску прокислую сосет!
— А вот горох поспеет — другой год пойдет. Ну, как пришли в К-в — и посадили меня туда на малое время в острог. Смотрю: сидят со мной человек двенадцать, всё хохлов, высокие, здоровые, дюжие, точно быки. Да смирные такие: еда плохая, вертит ими ихний майор, как его милости завгодно (Лучка нарочно перековеркал слово). Сижу день, сижу другой; вижу — трус народ. «Что
ж вы, говорю, такому дураку поблажаете?» — «А поди-кась сам с ним поговори!» — даже ухмыляются на меня. Молчу я.
— С чего
ж так!.. Эвна! Послушай
поди, что толкует-то, а?.. Не слушали бы уши мои! Все это, выходит, дядя, пустое говоришь только — вот что! — воскликнул Глеб.
Аристарх (не замечая Силана). Ишь хитрит, ишь лукавит. Погоди
ж ты, я тебя перехитрю. (Вынимает удочку и поправляет). Ты хитра, а я хитрей тебя; рыба хитра, а человек премудр, божьим произволением… (Закидывает удочку). Человеку такая хитрость дана, что он надо всеми, иже на земле и под землею и в водах…
Поди сюда! (Тащит удочку). Что? Попалась? (Снимает рыбу с крючка и сажает в садок).
Параша. Ну, что
ж, шалят…
Поди.
Юсов. Высоко летает, да где-то сядет! Уж чего лучше: жил здесь на всем готовом. Что
ж ты думаешь, благодарность он чувствовал какую-нибудь? Уважение от него видели? Как же не так! Грубость, вольнодумство… Ведь хоть и родственник ему, а все-таки особа… кто же станет переносить? Ну, вот ему и сказали, другу милому: поди-ка поживи своим разумом, на десять целковых в месяц, авось поумнее будешь.
Коринкина. Что за нежности!
Поди прочь от меня! (Встает.) Ничего нет особенного, ничего. Чувство есть. Что
ж такое чувство? Это дело очень обыкновенное; у многих женщин есть чувство. А где
ж игра? Я видала французских актрис, ничего нет похожего. И досадней всего, что она притворяется; скромность на себя напускает, держится, как институтка, какой-то отшельницей притворяется… И все ей верят — вот что обидно.
Жевакин. А это, однако
ж, бывает. У нас вся третья эскадра, все офицеры и матросы, — все были с престранными фамилиями: Помойкин, Ярыжкин, Перепреев, лейтенант. А один мичман, и даже хороший мичман, был по фамилии просто Дырка. И капитан, бывало: «Эй, ты, Дырка,
поди сюда!» И, бывало, над ним всегда пошутишь. «Эх ты, дырка эдакой!» — говоришь, бывало, ему.
Феона. Что
ж не похвалить! И всякий похвалит. Да блажной ведь он старичишка-то; говорит такое, что ему не следует. Ведь ему давно за шестьдесят, она ему во внучки годится. А он на-ко-поди, ровно молоденький.
— Ну что
ж, — отвечала Катерина Львовна, — и то правда,
поди пошли его: я его чаем тут напою.
Пелагея Егоровна. Что
ж, матушка, по детству, как умеет. Ведь ребенок еще.
Поди сюда, Егорушка.
Арина, а вино-то ты дай сюда. Да налей, налей мадеры-то, мадеры-то… Повеселей будет. Что
ж, ничего, выпьем. Нас не осудят — мы старухи, да… (Пьют.) Аннушка,
поди выпей винца. Выпьешь, что ли?
Пелагея Егоровна. Да, надо, надо. Что
ж, простись, простись!.. Аннушка,
поди покличь Любушку.
— Что
ж — Россия? Государство она, бессомненно, уездное. Губернских-то городов — считай — десятка четыре, а уездных — тысячи, поди-ка! Тут тебе и Россия.
Митрич. Эка дерьма! Чего
ж тут. На то спитательный. Там кто хошь его вырони, он все подберет. Давай сколько хошь, не спрашивают. Да еще деньги дают. Только
поди в кормильцы. Нынче это просто.
Петр (тихо, укоризненно). Что
ж ты, аль порядка не знаешь. Тебя отец спрашивать будет, а ты табаком балуешь да сел. Поди-ка сюда, встань!
Иван Михайлович. Ну и ты туда
ж! Ну-ка,
поди сюда, расскажи. Какие такие важные разговоры были?
Что
ж ты стоишь?.. Слов моих не понимаешь?
Поди, сломай без всяких ключей все ящики с бумагами Евгении Николаевны и принеси их мне!
— Однако
ж я-таки всхрапнул лихо! — промолвил он зевая. — Поди-ка сюда, мэйне зюссе фрейлен!
Дед. Ах, грехи, грехи! Чего еще нужно? Будни работай, пришел праздник — помойся, сбрую оправь, отдохни, с семейными посиди,
поди на улицу к старикам, общественное дело посуди. А молод — что
ж, и поиграй! Вон хорошо играют, смотреть весело. Честно, хорошо.
— Ну, вот за этот за подарочек так оченно я благодарна, — молвила Марьюшка. — А то узорами-то у нас больно стало бедно, все старые да рваные… Да что
ж ты, Фленушка, не рассказываешь, как наши девицы у родителей поживают. Скучненько,
поди: девиц под пару им нет, все одни да одни.
— Что
ж это она? Со скуки,
поди? — сказала Марьюшка.
— Так вот оно что, — с удивленьем покачивая головой, говорила мать Виринея, увидя в почитаемой за святую книге такие неудобь понимаемые речи. — Так вот оно что — морские плоды!.. Что
ж это за морские плоды такие?.. Научи ты меня, старуху, уму-разуму, ты ведь плавал,
поди, по морям-то, когда в митрополию ездил. Она ведь, сказывают, за морем.
— Что
ж, родной, этот понт-море,
поди, пространное и глубокое? — с любопытством продолжала расспросы свои мать Виринея.
— Не слыхать!.. Что
ж так?.. Ну да эти невесты в девках не засидятся — перестарками не останутся, — заметила Виринея. — И из себя красовиты и умом-разумом от Бога не обижены, а приданого,
поди, сундуки ломятся. Таких невест в миру нарасхват берут.
— Куда
ж ему в зятья к мужику идти, — сказал Матвей, — у него, братец ты мой, заводы какие в Самаре, дома, я сам видел; был ведь я в тех местах в позапрошлом году. Пароходов своих четыре ли, пять ли. Не пойдет такой зять к тестю в дом. Своим хозяйством,
поди, заживут. Что за находка ему с молодой женой, да еще с такой раскрасавицей, в наших лесах да в болотах жить!
— Да так-то оно так, — продолжала мать Манефа, — все
ж, однако, гребтится ему — не оскорбились ли?.. Так уж он вас уважает, сударыня, так почитает, что и сказать невозможно… Фленушка, поди-ка, голубка, принеси коробок, что Марье Гавриловне послан.
— Отчего
ж не печатать! Поди-ко, сперва раскуси человека! Ведь там не знают его. Но это бы все Бог с ним! А мне Анюту жаль и старика-то жаль. Хороший старик.
— Нюта, Нюта! — горько покачал он головою. — И это ты!.. это ты говоришь такие вещи!.. Да кто это вселил в тебя мысли-то такие?.. Боже мой! Родительское чувство… отца вдруг с собакой… со псом приравняла!.. Да что
ж это, ей-Богу!.. Нюта, это не ты говоришь… это чудится мне только!.. Нюта! родная моя!..
Поди ко мне.
— Что
ж это ты, девонька? Чем проштрафилась, а? — зашептала она у уха апатично, с тем же усталым видом опустившейся на стул Наташи. — Попроси прощения хорошенько! Прощения, говорю, попроси… Извинись перед Екатериной Ивановной да Павлой Артемьевной. Ведь волосы-то роскошь какая у тебя! Когда они еще отрастут-то! Ведь лишиться таких-то,
поди, жалко! Попроси же, девонька, авось и простит Екатерина Ивановна. Ведь она у нас — сама доброта. Ангел, а не человек!.. Ну-ка…
— Поди-ка, Митька, сюда,
поди! Ты что
ж это в тряпочку пофыркиваешь? Уж не ты ли, хлюст, тут волшебствами этими жеребячьими занимался?..
— Эх ты, барабан пузатый. Тебе с ротного котла не то что внакладку, и на варенье с приплодом твоим хватает. А солдатские куски на весах прикидываешь? Сею
ж минуту распорядись, чтоб парадный мой золотой портсигар в империалы перелить, — на чай-сахар солдатам,
поди, на год хватит. Я в случае надобности и из серебряного покурю.
Зато русский был смышленее в выборе величания. Как звали отца Гаиды, кто его знает! Деспот ей отец, брат, друг, все, все… Чего
ж лучше, Андреевна! Поди-ка кто другой, выдумай!.. «Сейчас видно, что тонкая штука», — сказала бы Гоголева городничиха.
Одобрила и спросила: «Но где
ж ты возьмешь веревок, на которых вешались?» Куплю, говорю, каких ни на есть старых на Толкучке, а там разбирай
поди, вешались ли на них или нет!
— Что
ж вы, солдатик, запыхавшись? Серьгу бы из уха вынули, — бежать бы легче было… Ну, что
ж, давай повернем. Солдатское счастье,
поди, с изнанки себя обнаруживает…