Неточные совпадения
— Но, друг мой, не отдавайтесь этому чувству, о котором вы говорили — стыдиться того, что есть высшая высота христианина: кто унижает себя, тот возвысится. И благодарить меня вы не можете. Надо благодарить Его и просить Его о помощи.
В Нем одном мы найдем спокойствие, утешение, спасение и любовь, — сказала она и,
подняв глаза к
небу, начала молиться, как понял Алексей Александрович по ее молчанию.
Гриша обедал
в столовой, но за особенным столиком; он не
поднимал глаз с своей тарелки, изредка вздыхал, делал страшные гримасы и говорил, как будто сам с собою: «Жалко!.. улетела… улетит голубь
в небо… ох, на могиле камень!..» и т. п.
В дальнем углу залы, почти спрятавшись за отворенной дверью буфета, стояла на коленях сгорбленная седая старушка. Соединив руки и
подняв глаза к
небу, она не плакала, но молилась. Душа ее стремилась к богу, она просила его соединить ее с тою, кого она любила больше всего на свете, и твердо надеялась, что это будет скоро.
Николай Петрович объяснил ему
в коротких словах свое душевное состояние и удалился. Павел Петрович дошел до конца сада, и тоже задумался, и тоже
поднял глаза к
небу. Но
в его прекрасных темных
глазах не отразилось ничего, кроме света звезд. Он не был рожден романтиком, и не умела мечтать его щегольски-сухая и страстная, на французский лад мизантропическая [Мизантропический — нелюдимый, человеконенавистнический.] душа…
Он приподнялся и хотел возвратиться домой; но размягченное сердце не могло успокоиться
в его груди, и он стал медленно ходить по саду, то задумчиво глядя себе под ноги, то
поднимая глаза к
небу, где уже роились и перемигивались звезды.
Но звонарь, отталкивая людей левой рукой,
поднял в небо свирепые
глаза и, широко размахивая правой, трижды перекрестил дорогу.
Глядя кругом, слушая, вспоминая, я вдруг почувствовал тайное беспокойство на сердце…
поднял глаза к
небу — но и
в небе не было покоя: испещренное звездами, оно все шевелилось, двигалось, содрогалось; я склонился к реке… но и там, и
в этой темной, холодной глубине, тоже колыхались, дрожали звезды; тревожное оживление мне чудилось повсюду — и тревога росла во мне самом.
Она
поднимала глаза к
небу, полные слез, говоря о посещениях их общей матери (императрицы Марии Федоровны), была влюблена
в императора Александра и, помнится, носила медальон или перстень с отрывком из письма императрицы Елизаветы: «Il a repris son sourire de bienveillanse!».
В эту минуту блестящий метеор, сорвавшись откуда-то из глубины темной лазури, пронесся яркою полосой по
небу, оставив за собой фосфорический след, угасший медленно и незаметно. Все
подняли глаза. Мать, сидевшая об руку с Петриком, почувствовала, как он встрепенулся и вздрогнул.
— «О, вижу ясно, что у тебя
в гостях была царица Маб!» — все тут же единогласно согласились, что они такого Меркуцио не видывали и не увидят никогда. Грустный Неведомов читал Лоренцо грустно, но с большим толком, и все
поднимал глаза к
небу. Замин, взявший на себя роль Капулетти, говорил каким-то гортанным старческим голосом: «Привет вам, дорогие гости!» — и больше походил на мужицкого старосту, чем на итальянского патриция.
Я покорно пошел, размахивая ненужными, посторонними руками.
Глаз нельзя было
поднять, все время шел
в диком, перевернутом вниз головой мире: вот какие-то машины — фундаментом вверх, и антиподно приклеенные ногами к потолку люди, и еще ниже — скованное толстым стеклом мостовой
небо. Помню: обидней всего было, что последний раз
в жизни я увидел это вот так, опрокинуто, не по-настоящему. Но
глаз поднять было нельзя.
Подняв глаза к
небу и крепко прижав руку к груди, он с жаром сказал про себя: «Клянусь, клянусь, что
в последний раз приходил к ним. Не хочу больше испытывать такого унижения. Клянусь!»
Тот бережно положил его
в боковой карман — и, еще раз повторив: «Через час!» — направился было к дверям; но круто повернул назад, подбежал к Санину, схватил его руку — и, притиснув ее к своему жабо,
подняв глаза к
небу, воскликнул...
Дети при этом совсем притихли. Француженка
подняла глаза к
небу, а Углаков только потрясал головой: видимо, что он был
в неописанном восторге.
— Слава всевышнему! — сказал он,
поднимая глаза к
небу. — Его волей вселяется
в сердца людей маловедомых великое изречение: «Блюдите, да не презрите единого от малых сих!»
Весь следующий день Егор Егорыч провел, запершись
в своей комнате, и только к вечеру спросил чаю с хлебом и затем снова заперся. Вероятно, он этот день провел
в умном делании, потому что сидел неподвижно на своем кресле и, держа свою руку под ложечкой, потом все более и более стал
поднимать глаза к
небу и, видимо, одушевлялся.
Взглянешь назад — корабельные мачты, как горелый лес;
поднимаешь глаза к
небу —
небо закопчено и еще закрыто этой настилкой воздушной дороги, от которой
в улице вечные сумерки.
Хаджи-Мурат
поднял глаза и руки к
небу и сказал мне, что всё
в руках бога, но что он никогда не отдастся
в руки своему врагу, потому что он вполне уверен, что Шамиль его не простит и что он бы тогда недолго остался
в живых.
Приказчик вышел
в сад и,
подняв к
небу глаза, стал припоминать фамилию акцизного...
В числе счастливых четвертого пятка выскочил Локотков. Я заметил, что он не разделял общей радости других товарищей, избегавших наказания; он не радовался и не крестился, но то
поднимал глаза к
небу, то опускал их вниз, дрожал и, кусая до крови ногти и губы, шептал: «Под твою милость прибегаем, Богородица Дева».
— Четырнадцатого декабря! — произнес вслед за мною
в некоем ужасе генерал и, быстро отхватив с моих плеч свои руки,
поднял их с трепетом вверх над своею головой и, возведя
глаза к
небу, еще раз прошептал придыханием: «Четырнадцатого декабря!» и, качая
в ужасе головою, исчез за дверью, оставив меня вдвоем с его адъютантом.
Так стояла она много минут, а когда люди, придя
в себя, схватили ее, она стала громко молиться,
подняв к
небу глаза, пылающие дикой радостью...
— На
небо, — добавила Маша и, прижавшись к Якову, взглянула на
небо. Там уже загорались звёзды; одна из них — большая, яркая и немерцающая — была ближе всех к земле и смотрела на неё холодным, неподвижным оком. За Машей
подняли головы кверху и трое мальчиков. Пашка взглянул и тотчас же убежал куда-то. Илья смотрел долго, пристально, со страхом
в глазах, а большие
глаза Якова блуждали
в синеве
небес, точно он искал там чего-то.
Безногая жена Перфишки тоже вылезла на двор и, закутавшись
в какие-то лохмотья, сидела на своём месте у входа
в подвал. Руки её неподвижно лежали на коленях; она,
подняв голову, смотрела чёрными
глазами на
небо. Губы её были плотно сжаты, уголки их опустились. Илья тоже стал смотреть то
в глаза женщины, то
в глубину
неба, и ему подумалось, что, может быть, Перфишкина жена видит бога и молча просит его о чём-то.
Мурзавецкая (
подняв глаза к
небу). Ах, окаянная я, окаянная! (Глафире.) Глафира, я окаянная. Что ты на меня смотришь? Да, вот, я окаянная, а ты как думала? Кажется, и не замолить мне, что нынче нагрешила. Бабу малоразумную обманула — все равно что малого ребенка. И обедать не буду, буду поклоны класть. И ты не обедай, постись со мной! Сейчас, сейчас
в образную! И ты, и ты… (Встает.)
— Неизбежный, как судьба!.. — повторила почти набожным голосом хозяйка дома,
подняв к
небесам свои томные
глаза. — Ах, как должен быть величествен вид вашего Наполеона!.. Мне кажется, я его вижу перед собою!.. Какой грандиозо [величие (итал.)] должен быть
в этом орлином взгляде,
в этом…
Здесь, чай, и днем-то всегда сумерки, а теперь… — он
поднял глаза кверху — ни одной звездочки на
небе, поглядел кругом — все темно: направо и налево сплошная стена из черных сосен, и кой-где высокие березы, которые, несмотря на темноту, белелись, как мертвецы
в саванах.
И, только метнув
в сторону точно случайный взгляд и поймав на лету горящий лукавством и весельем
глаз, улыбнется коротко, отрывисто и с пониманием, и к
небу поднимет сверхравнодушное лицо: а луна-то и пляшет! — стыдно смотреть на ее отдаленное веселье.
Молодая женщина, скинув обувь, измокшую от росы, обтирала концом большого платка розовую, маленькую ножку, едва разрисованную лиловыми тонкими жилками, украшенную нежными прозрачными ноготками; она по временам
поднимала голову, отряхнув волосы, ниспадающие на лицо, и улыбалась своему спутнику, который, облокотясь на руку, кидал рассеянные взгляды, то на нее, то на
небо, то
в чащу леса; по временам он наморщивал брови, когда мрачная мысль прокрадывалась
в уме его, по временам неожиданная влажность покрывала его голубые
глаза, и если
в это время они встречали радужную улыбку подруги, то быстро опускались, как будто бы пораженные ярким лучом солнца.
Гулянье начали молебном. Очень благолепно служил поп Глеб; он стал ещё более худ и сух; надтреснутый голос его, произнося необычные слова, звучал жалобно, как бы умоляя из последних сил; серые лица чахоточных ткачей сурово нахмурились, благочестиво одеревенели; многие бабы плакали навзрыд. А когда поп
поднимал в дымное
небо печальные
глаза свои, люди, вслед за ним, тоже умоляюще смотрели
в дым на тусклое, лысое солнце, думая, должно быть, что кроткий поп видит
в небе кого-то, кто знает и слушает его.
«Как
в небе звезды», — подумал я и с холодком под сердцем склонился к груди, потом отвел
глаза от нее,
поднял их на лицо.
День был холодный, пестрый, по синему, вымороженному зимою
небу быстро плыли облака, пятна света и теней купались
в ручьях и лужах, то ослепляя
глаза ярким блеском, то лаская взгляд бархатной мягкостью. Нарядно одетые девицы павами плыли вниз по улице, к Волге, шагали через лужи,
поднимая подолы юбок и показывая чугунные башмаки. Бежали мальчишки с длинными удилищами на плечах, шли солидные мужики, искоса оглядывая группу у нашей лавки, молча приподнимая картузы и войлочные шляпы.
С бледным лицом, с распущенными седыми волосами стоял он подле гроба, когда отпевали усопшую; рыдая, прощался с нею; с жаром целовал ее лицо и руки; сам опускал
в могилу; бросил на гроб первую горсть земли; стал на колени;
поднял вверх
глаза и руки; сказал: «На
небесах душа твоя!
Из окна виден был двор полицейского правления, убранный истоптанною желтою травою, среди двора стояли,
подняв оглобли к
небу, пожарные телеги с бочками и баграми.
В открытых дверях конюшен покачивали головами лошади. Одна из них, серая и костлявая, все время вздергивала губу вверх, точно усмехалась усталой усмешкой. Над
глазами у нее были глубокие ямы, на левой передней ноге — черный бинт, было
в ней что-то вдовье и лицемерное.
Теперь они шли по улице, озябшие и несчастные. Слезы текли из слепых
глаз старухи и замерзали на лице. Старик шел с какой-то горестной торжественностью и, постукивая палкой по мерзлой земле,
поднимал лицо высоко, как будто глядя
в небо слепыми
глазами. Оказалось, что они шли «делать бумагу»
в управе.
В эту ночь из амбара якута, у которого они зимовали, украли их сокровища, стоившие нескольких лет тяжкого труда…
(
Поднимает глаза к
небу.) (Тихо
в сторону)
Нет! за гробом
Проклятие отцовское не тронет!
За гробом есть другой отец!.. прощаю
Тебя, когда тебя не будет
Между живых… пусть тень твоя не бродит
Вокруг меня, не отгоняет сон
От
глаз моих, пусть ужас не
подыметСедые волосы, покрытые тобою
Стыдом и поношеньем — нет!
в могиле
Проклятие отцовское не тронет!
Там есть другой судья… прощаю,
Прощаю, дочь моя… о
небо!
небо!
Но сестра его встала, сняла со стены сааз и отдала ему; тогда он
поднял глаза к
небу и сотворил такую молитву: «О! всемогущий Аллах! если я должен достигнуть до желаемой цели, то моя семиструнная сааз будет так же стройна, как
в тот день, когда я
в последний раз играл на ней».
— Нет, я поеду, — сказала больная,
подняла глаза к
небу, сложила руки и стала шептать несвязные слова. — Боже мой! за что же? — говорила она, и слезы лились сильнее. Она долго и горячо молилась, но
в груди так же было больно и тесно,
в небе,
в полях и по дороге было так же серо и пасмурно, и та же осенняя мгла, ни чаще, ни реже, а все так же сыпалась на грязь дороги, на крыши, на карету и на тулупы ямщиков, которые, переговариваясь сильными, веселыми голосами, мазали и закладывали карету.
Случайно я
поднял глаза к
небу и увидел двух орлов: они плавно описывали большие круги, поднимаясь все выше и выше, пока не превратились
в маленькие точки. Трудно допустить, чтобы они совершали такие заоблачные полеты
в поисках корма, трудно допустить, чтобы оттуда они могли разглядеть добычу на земле. По-видимому, такие полеты являются их органической потребностью.
И
в наплыве религиозных чувств Бугров
поднял глаза к
небу.
На дворе уже была ночь, звезды сияли во все
небо, ветер несся быстрою струей вокруг открытой платформы и прохлаждал горячечный жар майорши, которая сидела на полу между ящиками и бочками,
в коленях у нее помещался поросенок и она кормила его булочкой, доставая ее из своего узелочка одною рукой, меж тем как другою ударяла себя
в грудь, и то порицала себя за гордыню, что сердилась на Лару и не видалась с нею последнее время и тем дала усилиться Жозефу и проклятому Гордашке, то,
подняв глаза к звездному
небу, шептала вслух восторженные молитвы.
Обыватель равнодушно взглядывает на Ляшкевского, хочет что-то ответить, но не может; зной и лень парализовали его разговорную способность… Лениво зевнув, он крестит рот и
поднимает глаза к
небу, где, купаясь
в горячем воздухе, летают голуби.
— Лидочка, милая, успокойся! — отвечает она и,
подняв глаза к
небу, добавляет: — Ей там лучше, Лида… У нее сейчас крылья за плечами и тело легкое, прозрачное, как у чистых дев далекого рая… И она царит
в безбрежности или гуляет
в заоблачных садах…
Увидала звездочка с
неба плачущую девочку, ярко засветила
в окошко пустой хатки, точно желая утешить сиротинку.
Подняла Галя свои заплаканные
глаза к
небу, посмотрела на звездочку, протянула к ней руки и прошептала срывающимся голосом...
Здесь
поднял он
глаза к
небу и с трепетом сердечным, как бы его собственная судьба заключалась
в бумаге, развернул ее. Он обещал много… и горе ему, если он питал напрасно любовь и надежды Густава! Горе последнему, если дядины слова не сбудутся!
Прочтя это письмо, Паткуль задумался: какое-то подозрение колебало его мысли и тяготило сердце. «Неужели? — говорил он сам себе. — Нет, этого не может быть! Понимаю, откуда удар! Нет, Вольдемар мне верен». Окончив этот разговор с самим собою, он
поднял глаза к
небу, благодаря Бога за доставление
в его руки пасквиля, разодрал его
в мелкие клочки и спокойно сказал присутствовавшим офицерам...
— Молодой человек, — сказал он дрожащим голосом. —
Поднимите ваши
глаза к
небу. Та звезда, о которой вы говорили когда-то
в саду Татьяне Петровне, привела вас сюда не напрасно.
— Боже, упокой его
в селении праведных! —
поднял он
глаза свои к
небу.
— Mais si jamais il fut écrit dans les decrets de la Divine Providence, [Но если бы предназначено было божественным провидением,] — сказал он,
подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством
глаза к
небу, — que ma dinastie dût cesser de régner sur le trône de mes ancêtres, alors, après avoir épuisé tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croître la barbe jusqu’ici (государь показал рукой на половину груди), et j’irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutôt, que de signer la honte de ma patrie et de ma chère nation, dont je sais apprécier les sacrifices!.. [чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые
в моих руках, я отпущу бороду до сих пор, и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..]