Неточные совпадения
К ней дамы подвигались ближе;
Старушки улыбались ей;
Мужчины кланялися ниже,
Ловили взор ее очей;
Девицы проходили тише
Пред ней по зале; и всех выше
И нос и
плечи подымалВошедший
с нею генерал.
Никто б не мог ее прекрасной
Назвать; но
с головы до ног
Никто бы в ней найти не мог
Того, что модой самовластной
В высоком лондонском кругу
Зовется vulgar. (Не могу…
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них, положил их на
голову себе близко ко лбу и, придерживая рукой, припал на колено. Пятеро мужиков,
подняв с земли небольшой колокол, накрыли им
голову кузнеца так, что края легли ему на шапки и на
плечи, куда баба положила свернутый передник. Кузнец закачался, отрывая колено от земли, встал и тихо, широкими шагами пошел ко входу на колокольню, пятеро мужиков провожали его, идя попарно.
Чтоб избежать встречи
с Поярковым, который снова согнулся и смотрел в пол, Самгин тоже осторожно вышел в переднюю, на крыльцо. Дьякон стоял на той стороне улицы, прижавшись
плечом к столбу фонаря, читая какую-то бумажку,
подняв ее к огню; ладонью другой руки он прикрывал глаза. На
голове его была необыкновенная фуражка, Самгин вспомнил, что в таких художники изображали чиновников Гоголя.
Она быстро обвила косу около руки, свернула ее в кольцо, закрепила кое-как черной большой булавкой на
голове и накинула на
плечи платок. Мимоходом
подняла с полу назначенный для Марфеньки букет и положила на стол.
Он наклонился к ней и, по-видимому, хотел привести свое намерение в исполнение. Она замахала руками в непритворном страхе, встала
с кушетки,
подняла штору, оправилась и села прямо, но лицо у ней горело лучами торжества. Она была озарена каким-то блеском — и, опустив томно
голову на
плечо, шептала сладостно...
Наконец председатель кончил свою речь и, грациозным движением
головы подняв вопросный лист, передал его подошедшему к нему старшине. Присяжные встали, радуясь тому, что можно уйти, и, не зная, что делать
с своими руками, точно стыдясь чего-то, один за другим пошли в совещательную комнату. Только что затворилась за ними дверь, жандарм подошел к этой двери и, выхватив саблю из ножен и положив ее на
плечо, стал у двери. Судьи поднялись и ушли. Подсудимых тоже вывели.
Маша выпорхнула в другую комнату, принесла гитару, сбросила шаль
с плеч долой, проворно села,
подняла голову и запела цыганскую песню.
Он вышел и хлопнул дверью. Я в другой раз осмотрелся. Изба показалась мне еще печальнее прежнего. Горький запах остывшего дыма неприятно стеснял мне дыхание. Девочка не трогалась
с места и не
поднимала глаз; изредка поталкивала она люльку, робко наводила на
плечо спускавшуюся рубашку; ее
голые ноги висели, не шевелясь.
Англичанка на этот немой вопрос
поднимала свои сухие
плечи и рыжие брови, а потом кивала
головой с грацией фарфоровой куклы, что в переводе значило: мужик.
Карачунский
с удивлением взглянул через
плечо на «здешнего хозяина», ничего не ответил и только сделал
головой знак кучеру. Экипаж рванулся
с места и укатил, заливаясь настоящими валдайскими колокольчиками. Собравшиеся у избы мужики
подняли Петра Васильича на смех.
Отчаянный крик испуганной старухи, у которой свалился платок и волосник
с головы и седые косы растрепались по
плечам,
поднял из-за карт всех гостей, и долго общий хохот раздавался по всему дому; но мне жалко было бедной Дарьи Васильевны, хотя я думал в то же время о том, какой бы чудесный рыцарь вышел из Карамзина, если б надеть на него латы и шлем и дать ему в руки щит и копье.
— Перестаньте, Саша! — спокойно сказал Николай. Мать тоже подошла к ней и, наклонясь, осторожно погладила ее
голову. Саша схватила ее руку и,
подняв кверху покрасневшее лицо, смущенно взглянула в лицо матери. Та улыбнулась и, не найдя, что сказать Саше, печально вздохнула. А Софья села рядом
с Сашей на стул, обняла за
плечи и,
с любопытной улыбкой заглядывая ей в глаза, сказала...
Она пошла домой. Было ей жалко чего-то, на сердце лежало нечто горькое, досадное. Когда она входила
с поля в улицу, дорогу ей перерезал извозчик.
Подняв голову, она увидала в пролетке молодого человека
с светлыми усами и бледным, усталым лицом. Он тоже посмотрел на нее. Сидел он косо, и, должно быть, от этого правое
плечо у него было выше левого.
Он быстро подошел ко мне и положил мне на
плечо тяжелую руку. Я
с усилием
поднял голову и взглянул вверх. Лицо отца было бледно. Складка боли, которая со смерти матери залегла у него между бровями, не разгладилась и теперь, но глаза горели гневом. Я весь съежился. Из этих глаз, глаз отца, глянуло на меня, как мне показалось, безумие или… ненависть.
— А я его не узнал было, старика-то, — говорит солдат на уборке тел, за
плечи поднимая перебитый в груди труп
с огромной раздувшейся
головой, почернелым глянцовитым лицом и вывернутыми зрачками, — под спину берись, Морозка, а то, как бы не перервался. Ишь, дух скверный!»
Казак
с великим усилием
поднимал брови, но они вяло снова опускались. Ему было жарко, он расстегнул мундир и рубаху, обнажив шею. Женщина, спустив платок
с головы на
плечи, положила на стол крепкие белые руки, сцепив пальцы докрасна. Чем больше я смотрел на них, тем более он казался мне провинившимся сыном доброй матери; она что-то говорила ему ласково и укоризненно, а он молчал смущенно, — нечем было ответить на заслуженные упреки.
Поздно. Справа и сзади обрушились городские
с пожарным Севачевым и лучшими бойцами во главе; пожарный низенький,
голова у него вросла в
плечи, руки короткие, —
подняв их на уровень
плеч, он страшно быстро суёт кулаками в животы и груди людей и опрокидывает, расталкивает, перешибает их надвое. Они изгибаются, охая, приседают и ложатся под ноги ему, точно брёвна срубленные.
— Четырнадцатого декабря! — произнес вслед за мною в некоем ужасе генерал и, быстро отхватив
с моих
плеч свои руки,
поднял их
с трепетом вверх над своею
головой и, возведя глаза к небу, еще раз прошептал придыханием: «Четырнадцатого декабря!» и, качая в ужасе
головою, исчез за дверью, оставив меня вдвоем
с его адъютантом.
Литвинов встрепенулся и увидал перед собою своего человека
с запиской в руках. Он узнал почерк Ирины… Еще не распечатав записки, он уже предчувствовал беду и склонил
голову на грудь и
поднял плечи, как бы хоронясь от удара.
Илья сначала отталкивал её от себя, пытаясь
поднять с пола, но она крепко вцепилась в него и, положив
голову на колени, тёрлась лицом о его ноги и всё говорила задыхающимся, глухим голосом. Тогда он стал гладить её дрожащей рукой, а потом, приподняв
с пола, обнял и положил её
голову на
плечо себе. Горячая щека женщины плотно коснулась его щеки, и, стоя на коленях пред ним, охваченная его сильной рукой, она всё говорила, опуская голос до шёпота...
Это было началом его карьеры. В заштатном городишке он вел себя важнее губернатора, даже жесты у своего прежнего Юпитера из Питера перенял:
голову поднимет, подбородок, всегда плохо выбритый, выпятит, смотрит через
плечо разговаривающего
с ним, а пальцы правой руки за бортом мундира держит.
Ежов,
подняв плечи, подошел к столу, налил половину чайного стакана водки, проглотил ее и сел у стола, низко опустив
голову.
С минуту молчали. Потом Фома робко и негромко сказал...
Галуэй
поднял кулак в уровень
с виском, прижал к
голове и резко опустил. Он растерялся лишь на одно мгновение. Шевеля веером у лица, Дигэ безмолвно смеялась, продолжая сидеть. Дамы смотрели на нее, кто в упор,
с ужасом, или через
плечо, но она, как бы не замечая этого оскорбительного внимания, следила за Галуэем.
Сказав так, он соединился
с Эстампом, и они, сойдя на землю, исчезли влево, а я
поднял глаза на Тома и увидел косматое лицо
с огромной звериной пастью, смотревшее на меня
с двойной высоты моего роста, склонив огромную
голову. Он подбоченился. Его
плечи закрыли горизонт. Казалось, он рухнет и раздавит меня.
— Если таперича вам есть что мне приказать, то мое дело исполнить, — отвечал он, опять-таки помолчав, тихо и размеренно сюсюкая,
подняв брови и спокойно перегнув
голову с одного
плеча на другое, — и все это
с ужасающим спокойствием.
Отчаянный крик испуганной старухи, у которой свалился платок и волосник
с головы и седые косы растрепались по
плечам,
поднял из-за карт всех гостей, и долго общий хохот раздавался по всему дому» (стр. 426).
И вот в одно из таких мгновений она ясно почувствовала, что отделяется от земли. Чьи-то сильные руки
поднимают ее
с сена… Ее отяжелевшая
голова опускается на чье-то
плечо… Сквозь полусознание мелькают лица спящих австрийцев перед глазами… Бледный свет фонаря слабо мигает, борясь
с серым рассветом раннего утра… Вдруг, свежая, холодная струя воздуха врывается ей в легкие, приятно холодит
голову, будит сознание, бодрит тело, и Милица приподнимает
с трудом веки, сделав невероятное усилие над собой.
Иван Ильич изумленно
поднял голову. За проволочною оградою, сквозь нераспустившиеся ветки дикой маслины, виднелся на великолепной лошади всадник
с офицерской кокардой,
с карабином за
плечами.
Рядом
с Верою,
с ногами на нарах, сидел высокий мужчина в кожаных болгарских туфлях-пасталах, — сидел, упершись локтями в колени и положив
голову на руки. Вера осторожно положила ему ладонь на
плечо. Он
поднял голову и чуждо оглядел ее прекрасными черными глазами.
Вайнштейн втянул
голову в
плечи,
поднял ладони, улыбнулся лукаво и прошел к выходу. Катя
с Сорокиной вошли в комнату № 8.
Екатерина Ивановна. Сидите же… (Молча и долго рассматривает неподвижного Ментикова, качает
головой с выражением отчаяния, быстро отходит в сторону,
поднимает, как для полета, обнажившиеся руки
с короткими рукавами. Руки бессильно падают. Быстрым поворотом припадает
плечом к стене, стоит молча,
с опущенной скорбной
головой.)
Фанни Викторовна повернулась, улыбаясь во сне,
подняла голову, вытянула шею, сорочка спустилась
с плеча и открыла белое, блестящее, как атлас, тело.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив
голову на худую бледную руку. Грудь его страшно низка и
плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется
с мучительною болью. «Чтò такое эта боль? Зачем боль? Чтò он чувствует? Как у него болит!» думает Наташа. Он заметил ее вниманье,
поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
Пока они шли городом, она не
поднимала с головы своего покрывала, и многие спрашивали: кто это такая? Христиане же, проходя, отвечали: это новая христианка! Но потом сами себя вопрошали: где и когда эта женщина крестилась? Как ее христианское имя? Зенон должен знать о ней все, но неизвестно и то, где принял веру Зенон… Только теперь неудобно было их расспрашивать, так как они идут впереди бодрее всех и на их
плечи опирается ослабевший епископ…