Неточные совпадения
Коли время бурно, все превращается оно в рев и гром, бугря и
подымая валы, как не
поднять их бессильным рекам;
коли же безветренно и тихо, яснее всех рек расстилает оно свою неоглядную склянную поверхность, вечную негу очей.
Он тогда вот и украл, а и сам этого не знает; потому «
коли на земле
поднял, что за украл?».
— Я Николая Петровича одного на свете люблю и век любить буду! — проговорила с внезапною силой Фенечка, между тем как рыданья так и
поднимали ее горло, — а что вы видели, так я на Страшном суде скажу, что вины моей в том нет и не было, и уж лучше мне умереть сейчас,
коли меня в таком деле подозревать могут, что я перед моим благодетелем, Николаем Петровичем…
— Ты еще маленький, а она над тобою смеется — вот что! У нас была одна такая добродетель в Москве: ух как нос
подымала! а затрепетала, когда пригрозили, что все расскажем, и тотчас послушалась; а мы взяли и то и другое: и деньги и то — понимаешь что? Теперь она опять в свете недоступная — фу ты, черт, как высоко летает, и карета какая, а
коли б ты видел, в каком это было чулане! Ты еще не жил; если б ты знал, каких чуланов они не побоятся…
Тимофей советовал бить передовых лошадей (мы ехали гусем), я посоветовал запрячь тройку рядом и ушел опять на холм петь, наконец ямщик нарубил
кольев, и мы стали
поднимать повозку сзади, а он кричал на лошадей: «Эй, ну, дружки, чтоб вас задавило, проклятые!» Но дружки ни с места.
Пусть себе несут,
коли есть охота!» Я ожидал, что они не
поднимут меня, но они, как ребенка, вскинули меня с паланкином вверх и помчали по улицам.
Тут он, как в бессилии, как сраженный, пал на снег и, биясь, вопия и рыдая, начал выкрикивать: «Батюшка, Илюшечка, милый батюшка!» Алеша и
Коля стали
поднимать его, упрашивать и уговаривать.
Коля поднял пушечку и немедленно подарил ее Илюше, вместе с дробью и с порохом.
Но голос его пресекся, развязности не хватило, лицо как-то вдруг передернулось, и что-то задрожало около его губ. Илюша болезненно ему улыбался, все еще не в силах сказать слова.
Коля вдруг
поднял руку и провел для чего-то своею ладонью по волосам Илюши.
—
Коли ты царь, — промолвил с расстановкой Чертопханов (а он отроду и не слыхивал о Шекспире), — подай мне все твое царство за моего коня — так и того не возьму! — Сказал, захохотал,
поднял Малек-Аделя на дыбы, повернул им на воздухе, на одних задних ногах, словно волчком или юлою — и марш-марш! Так и засверкал по жнивью. А охотник (князь, говорят, был богатейший) шапку оземь — да как грянется лицом в шапку! С полчаса так пролежал.
— Небось! Я хоть и взял твой крест, а за часы не зарежу! — невнятно пробормотал он, как-то странно вдруг засмеявшись. Но вдруг все лицо его преобразилось: он ужасно побледнел, губы его задрожали, глаза загорелись. Он
поднял руки, крепко обнял князя и, задыхаясь, проговорил: — Так бери же ее,
коли судьба! Твоя! Уступаю!.. Помни Рогожина!
Лизавета Прокофьевна была дама горячая и увлекающаяся, так что вдруг и разом, долго не думая,
подымала иногда все якоря и пускалась в открытое море, не справляясь с погодой. Иван Федорович с беспокойством пошевелился. Но покамест все в первую минуту поневоле остановились и ждали в недоумении,
Коля развернул газету и начал вслух, с показанного ему подскочившим Лебедевым места...
— Слушай,
Коля, это твое счастье, что ты попал на честную женщину, другая бы не пощадила тебя. Слышишь ли ты это? Мы, которых вы лишаете невинности и потом выгоняете из дома, а потом платите нам два рубля за визит, мы всегда — понимаешь ли ты? — она вдруг
подняла голову, — мы всегда ненавидим вас и никогда не жалеем!
— Ведь вы ее любите же очень, — отвечала Нелли, не
подымая на меня глаз. — А
коли любите, стало быть, замуж ее возьмете, когда тот уедет.
— Теперича что я должен с избой со своей сделать? Кто в ней теперича сидит? какие люди? на кого они руку
подняли?
Коли ежели по-настоящему, сжечь ее следует, эту самую избу — только и всего!
Дело знамое, что можно взять, берут, чего же не
поднимут, то огнем палят; рогатый живот насмерть
колют.
— И я не понимаю. Приехал я смирно, поздоровался с вами, ручку поцеловал, теперь сижу, вас не трогаю, пью чай, а
коли дадите ужинать — и поужинаю. С чего вы всю эту историю
подняли?
— Ну, здравствуй,
коли не шутишь, — проговорил тот, не
поднимая глаз и стараясь ужевать хлеб своими беззубыми деснами.
— По сторонам не зевали, — пробормотал Петр, не
подымая головы, — сколько велел, столько и сделали,
коли не больше, — добавил он почти шепотом.
— Зачем ты в землю кланяешься? — говорил Нехлюдов, с досадой
поднимая ее за плечи. — Разве нельзя так сказать? Ты знаешь, что я этого не люблю. Жени сына, пожалуйста; я очень рад,
коли у тебя есть невеста на примете.
Фома сел на обрубок дерева и,
подняв топор, которым мужик
колол дрова для костра, стал играть им, подбрасывая его в воздух и ловя.
Он старался придумать способ к бегству, средство, какое бы оно ни было… самое отчаянное казалось ему лучшим; так прошел час, прошел другой… эти два удара молотка времени сильно отозвались в его сердце; каждый свист неугомонного ветра заставлял его вздрогнуть, малейший шорох в соломе, произведенный торопливостию большой крысы или другого столь же мирного животного, казался ему топотом злодеев… он страдал, жестоко страдал! и то сказать: каждому свой черед; счастие — женщина:
коли полюбит вдруг сначала, так разлюбит под конец; Борис Петрович также иногда вспоминал о своей толстой подруге… и волос его вставал дыбом: он понял молчание сына при ее имени, он объяснил себе его трепет… в его памяти пробегали картины прежнего счастья, не омраченного раскаянием и страхом, они пролетали, как легкое дуновение, как листы, сорванные вихрем с березы, мелькая мимо нас, обманывают взор золотым и багряным блеском и упадают… очарованы их волшебными красками, увлечены невероятною мечтой, мы
поднимаем их, рассматриваем… и не находим ни красок, ни блеска: это простые, гнилые, мертвые листы!..
Сосипатра.
Коли есть что, так он не утаит, он по всему городу разблаговестит. Он, можно сказать, из одной чести бьется; ему не любовь нужна, а чтоб все знали, что его любят. Посмотри, как он голову-то
подымет.
Замок бани сломали, несколько человек сразу втиснулось в дверь и почти тотчас же вылезли оттуда, а я, тем временем, сунул
кол в руку Ромася и
поднял с земли другой.
Ослепительная фиолетовая трещина
расколола тьму, и ночь содрогнулась удар грома оглушил землю. Панический, долгий грохот рычал, ворочался, ревел, падал. Снова холодный огонь молний зажмурил глаза Аяна; открыв их, он видел еще в беснующейся темноте залитый мгновенным светом пролив, превращенный в сплошную оргию пены и водяных пропастей. Вал
поднял шлюпку, бросил, вырвал одно весло — Аян вздрогнул.
Подымая руку, как желтый
кол...
Саша. Их чуть свет плотники
поднимут… Какой же ты разгильдяй,
Коля! Ах, да! Чуть было не позабыла… Приходила жена лавочника и просила тебя убедительно, чтобы ты пришел к ним, как можно скорей… Ее муж внезапно заболел… B голову какой-то удар сделался… Иди скорей!
А
коли после меня, как я приказываю, не сделаешь, так я тебя… — прибавил Патап Максимыч,
поднимая кверху увесистый кулачище.
— Экой, парень, чудной ты какой, — говорил ему Патап Максимыч. — Бери,
коли дают. На дороге не
поднимешь, пригодится.
— Да уж, видно, надо будет в Осиповку приехать к тебе, — со стонами отвечал Стуколов. —
Коли Господь
поднимет, праздник-от я у отца Михаила возьму… Ох!.. Господи помилуй!.. Стрельба-то какая!.. Хворому человеку как теперь по распутице ехать?.. Ох… Заступнице усердная!.. А там на Фоминой к тебе буду… Ох!.. Уксусу бы мне, что ли, к голове-то, либо капустки кочанной?..
— Теперича там эти господа поляки у себя в Варшаве гимны все какие-то поют, — говорил он, — гимны!.. Черт знает, что такое!.. Какие тут гимны,
коли тут нужно вó!.. Кулак нужен, а они гимны!.. Тоже, слышно, вот, капиталы все сбирают, пожертвования, а никаких тут, в сущности, особенных капиталов и не требуется! Дайте мне только десять тысяч рублей, да я вам за десять тысяч всю Россию
подыму! Какое угодно пари!! Ничего больше, как только десять тысяч! Да и того много, пожалуй!
— Ну,
коли идти не можешь — отнесем тебя. A только не думай у меня прикидываться больной! Я отлично понимаю все твои хитрости. Ты мне Коко извела, убытку принесла сколько, разыскивать себя заставила да еще хочется пустяками отделаться! Ну, нет, голубушка моя, я тебя научу, как моих зверей травить да тревогу
подымать! Петька, бери принцессу-недотрогу на руки и тащи домой. Погуляла голубушка вволю!
— Мамаша, ежели мне невмоготу будет выносить мое постылое житье с Рудичем, вы не
подымайте тревоги. Вам будет известно, где я. Здесь вы жить не хотите. Вот поедете к родным.
Коли там вам придется по душе, наймете домик и перевезете свое добро. А разлетится к вам Рудич — вы сумеете его осадить.
— Исполать тебе, добрый молодец, что сослужил ты мне службу последнюю, не служить тебе больше в опричниках,
коли поднял ты меч на братьев своих, но и не отдам тебя в руки катские…
— Да чего же портить-то,
коли сама говоришь, что головы от изголовья не
поднимает…
— Вот видишь, родная, — подхватила Мариула, — одна богатая барыня в Питере просила меня лекарства от сухотки и обещала меня озолотить,
коли ей помощь сделаю. Васе я это рассказала; он вспомнил, что родитель твой
поднял кого-то на ноги точь-в-точь от такой хворости, и привел меня сюда. Помоги, Парамоновна; барыши все пополам.
— Да ты слезай, говорю. Все поймешь…
Коли в единоборство со мной вступить вздумаешь, все равно надо будет спешиться, потому коня твоего я прирежу, мигом по горлу полосну его, — уже тоном угрозы сказал Ермак и даже
поднял нож, как бы намереваясь привести угрозу в немедленное исполнение.
Банников (осматривает стол и
поднимает с него золотую монету). И в самом деле, на что ему деньги,
коли у него золотые валяются по столам?
С него снимают одежду. Лаилиэ ужасается на худобу своего когда-то сильного красивого тела. Два палача подхватывают это тело за худые ляжки,
поднимают и хотят опустить на
кол.
Пеох засверкал воспаленными глазами и
поднял руку, чтобы швырнуть в оскорбителей своею палкой, но в то же мгновение покатился к ногам правителя, пораженный ударом
кола в затылок…