Неточные совпадения
— Не знаю я, Матренушка.
Покамест тягу страшную
Поднять-то
поднял он,
Да в землю сам ушел по грудь
С натуги! По
лицу его
Не слезы — кровь течет!
Не знаю, не придумаю,
Что будет? Богу ведомо!
А про себя скажу:
Как выли вьюги зимние,
Как ныли кости старые,
Лежал я
на печи;
Полеживал, подумывал:
Куда ты, сила, делася?
На что ты пригодилася? —
Под розгами, под палками
По мелочам ушла!
— Иди, ничаво! — прокричал с красным
лицом веселый бородатый мужик, осклабляя белые зубы и
поднимая зеленоватый, блестящий
на солнце штоф.
«Разумеется, я скажу, что Бетси прислала меня спросить, приедет ли она
на скачки. Разумеется, поеду», решил он сам с собой,
поднимая голову от книги. И, живо представив себе счастье увидать ее, он просиял
лицом.
Она
подняла чашку, отставив мизинец, и поднесла ее ко рту. Отпив несколько глотков, она взглянула
на него и по выражению его
лица ясно поняла, что ему противны были рука, и жест, и звук, который она производила губами.
Она услыхала голос возвращавшегося сына и, окинув быстрым взглядом террасу, порывисто встала. Взгляд ее зажегся знакомым ему огнем, она быстрым движением
подняла свои красивые, покрытые кольцами руки, взяла его за голову, посмотрела
на него долгим взглядом и, приблизив свое
лицо с открытыми, улыбающимися губами, быстро поцеловала его рот и оба глаза и оттолкнула. Она хотела итти, но он удержал ее.
«Нет, надо опомниться!» сказал он себе. Он
поднял ружье и шляпу, подозвал к ногам Ласку и вышел из болота. Выйдя
на сухое, он сел
на кочку, разулся, вылил воду из сапога, потом подошел к болоту, напился со ржавым вкусом воды, намочил разгоревшиеся стволы и обмыл себе
лицо и руки. Освежившись, он двинулся опять к тому месту, куда пересел бекас, с твердым намерением не горячиться.
Она тяжело дышала, не глядя
на него. Она испытывала восторг. Душа ее была переполнена счастьем. Она никак не ожидала, что высказанная любовь его произведет
на нее такое сильное впечатление. Но это продолжалось только одно мгновение. Она вспомнила Вронского. Она
подняла на Левина свои светлые правдивые глаза и, увидав его отчаянное
лицо, поспешно ответила...
Она
подняла лицо и, насильно улыбаясь, смотрела
на него.
— Так для чего же ты оставался? — спросила она, вдруг
подняв на него глаза. Выражение ее
лица было холодное и неприязненное. — Ты сказал Стиве, что останешься, чтоб увезти Яшвина. А ты оставил же его.
Но в это самое время вышла княгиня.
На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные
лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не
поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и
лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Она
подняла на меня томный, глубокий взор и покачала головой; ее губы хотели проговорить что-то — и не могли; глаза наполнились слезами; она опустилась в кресла и закрыла
лицо руками.
Я подошел ближе и спрятался за угол галереи. В эту минуту Грушницкий уронил свой стакан
на песок и усиливался нагнуться, чтоб его
поднять: больная нога ему мешала. Бежняжка! как он ухитрялся, опираясь
на костыль, и все напрасно. Выразительное
лицо его в самом деле изображало страдание.
Чичиков
поднял несколько бровь, услышав такое отчасти греческое имя, которому, неизвестно почему, Манилов дал окончание
на «юс», но постарался тот же час привесть
лицо в обыкновенное положение.
Наконец Манилов
поднял трубку с чубуком и поглядел снизу ему в
лицо, стараясь высмотреть, не видно ли какой усмешки
на губах его, не пошутил ли он; но ничего не было видно такого, напротив,
лицо даже казалось степеннее обыкновенного; потом подумал, не спятил ли гость как-нибудь невзначай с ума, и со страхом посмотрел
на него пристально; но глаза гостя были совершенно ясны, не было в них дикого, беспокойного огня, какой бегает в глазах сумасшедшего человека, все было прилично и в порядке.
Когда все сели, Фока тоже присел
на кончике стула; но только что он это сделал, дверь скрипнула, и все оглянулись. В комнату торопливо вошла Наталья Савишна и, не
поднимая глаз, приютилась около двери
на одном стуле с Фокой. Как теперь вижу я плешивую голову, морщинистое неподвижное
лицо Фоки и сгорбленную добрую фигурку в чепце, из-под которого виднеются седые волосы. Они жмутся
на одном стуле, и им обоим неловко.
Когда мы отъехали несколько сажен, я решился взглянуть
на нее. Ветер
поднимал голубенькую косыночку, которою была повязана ее голова; опустив голову и закрыв
лицо руками, она медленно всходила
на крыльцо. Фока поддерживал ее.
Я
поднял голову —
на табурете подле гроба стояла та же крестьянка и с трудом удерживала в руках девочку, которая, отмахиваясь ручонками, откинув назад испуганное личико и уставив выпученные глаза
на лицо покойной, кричала страшным, неистовым голосом.
Андрий стоял ни жив ни мертв, не имея духа взглянуть в
лицо отцу. И потом, когда
поднял глаза и посмотрел
на него, увидел, что уже старый Бульба спал, положив голову
на ладонь.
Выговорив самое главное, девушка повернула голову, робко посмотрев
на старика. Лонгрен сидел понурясь, сцепив пальцы рук между колен,
на которые оперся локтями. Чувствуя взгляд, он
поднял голову и вздохнул. Поборов тяжелое настроение, девушка подбежала к нему, устроилась сидеть рядом и, продев свою легкую руку под кожаный рукав его куртки, смеясь и заглядывая отцу снизу в
лицо, продолжала с деланым оживлением...
Серые и радужные кредитки, не убранные со стола, опять замелькали в ее глазах, но она быстро отвела от них
лицо и
подняла его
на Петра Петровича: ей вдруг показалось ужасно неприличным, особенно ей, глядеть
на чужие деньги.
Пульхерия Александровна взглянула
на Соню и слегка прищурилась. Несмотря
на все свое замешательство перед настойчивым и вызывающим взглядом Роди, она никак не могла отказать себе в этом удовольствии. Дунечка серьезно, пристально уставилась прямо в
лицо бедной девушки и с недоумением ее рассматривала. Соня, услышав рекомендацию,
подняла было глаза опять, но смутилась еще более прежнего.
И выхватив у Сони бумажку, Катерина Ивановна скомкала ее в руках и бросила наотмашь прямо в
лицо Лужина. Катышек попал в глаз и отскочил
на пол. Амалия Ивановна бросилась
поднимать деньги. Петр Петрович рассердился.
Раскольников молча
поднял на него свое бледное и почти грустное
лицо и ничего не ответил. И странною показалась Разумихину, рядом с этим тихим и грустным
лицом, нескрываемая, навязчивая, раздражительная и невежливая язвительность Порфирия.
— Ну, что теперь делать, говори! — спросил он, вдруг
подняв голову и с безобразно искаженным от отчаяния
лицом смотря
на нее.
Два инвалида стали башкирца раздевать.
Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался
на все стороны, как зверок, пойманный детьми. Когда ж один из инвалидов взял его руки и, положив их себе около шеи,
поднял старика
на свои плечи, а Юлай взял плеть и замахнулся, тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот, в котором вместо языка шевелился короткий обрубок.
Ударюсь об заклад, что вздор;
И если б не к
лицу, не нужно перевязки;
А то не вздор, что вам не избежать огласки:
На смех, того гляди,
подымет Чацкий вас;
И Скалозуб как свой хохол закру́тит,
Расскажет обморок, прибавит сто прикрас;
Шутить и он горазд, ведь нынче кто не шутит!
Фенечка
подняла на Базарова свои глаза, казавшиеся еще темнее от беловатого отблеска, падавшего
на верхнюю часть ее
лица. Она не знала — шутит ли он или нет.
Учитель встречал детей молчаливой, неясной улыбкой; во всякое время дня он казался человеком только что проснувшимся. Он тотчас ложился вверх
лицом на койку, койка уныло скрипела. Запустив пальцы рук в рыжие, нечесанные космы жестких и прямых волос,
подняв к потолку расколотую, медную бородку, не глядя
на учеников, он спрашивал и рассказывал тихим голосом, внятными словами, но Дронов находил, что учитель говорит «из-под печки».
Проходя мимо слепого, они толкнули старика, ноги его подогнулись, он грузно сел
на мостовую и стал щупать булыжники вокруг себя, а мертвое
лицо поднял к небу, уже сплошь серому.
Через два часа Клим Самгин сидел
на скамье в парке санатории, пред ним в кресле
на колесах развалился Варавка, вздувшийся, как огромный пузырь, синее
лицо его, похожее
на созревший нарыв, лоснилось, медвежьи глаза смотрели тускло, и было в них что-то сонное, тупое. Ветер
поднимал дыбом поредевшие волосы
на его голове, перебирал пряди седой бороды, борода лежала
на животе, который поднялся уже к подбородку его. Задыхаясь, свистящим голосом он понукал Самгина...
В тусклом воздухе закачались ледяные сосульки штыков, к мостовой приросла группа солдат;
на них не торопясь двигались маленькие, сердитые лошадки казаков; в середине шагал, высоко
поднимая передние ноги, оскалив зубы, тяжелый рыжий конь, —
на спине его торжественно возвышался толстый, усатый воин с красным, туго надутым
лицом, с орденами
на груди; в кулаке, обтянутом белой перчаткой, он держал нагайку, — держал ее
на высоте груди, как священники держат крест.
Лютов видел, как еще двое людей стали
поднимать гроб
на плечо Игната, но человек в полушубке оттолкнул их, а перед Игнатом очутилась Алина; обеими руками, сжав кулаки, она ткнула Игната в
лицо, он мотнул головою, покачнулся и медленно опустил гроб
на землю.
На какой-то момент люди примолкли. Мимо Самгина пробежал Макаров, надевая кастет
на пальцы правой руки.
Слева от Самгина одиноко сидел, читая письма, солидный человек с остатками курчавых волос
на блестящем черепе, с добродушным, мягким
лицом;
подняв глаза от листка бумаги, он взглянул
на Марину, улыбнулся и пошевелил губами, черные глаза его неподвижно остановились
на лице Марины.
…Самгин сел к столу и начал писать, заказав слуге бутылку вина. Он не слышал, как Попов стучал в дверь, и
поднял голову, когда дверь открылась. Размашисто бросив шляпу
на стул, отирая платком отсыревшее
лицо, Попов шел к столу, выкатив глаза, сверкая зубами.
Говорила она с акцентом, сближая слова тяжело и медленно. Ее
лицо побледнело, от этого черные глаза ушли еще глубже, и у нее дрожал подбородок. Голос у нее был бесцветен, как у человека с больными легкими, и от этого слова казались еще тяжелей. Шемякин, сидя в углу рядом с Таисьей, взглянув
на Розу, поморщился, пошевелил усами и что-то шепнул в ухо Таисье, она сердито нахмурилась,
подняла руку, поправляя волосы над ухом.
Плотное, серое кольцо людей, вращаясь, как бы расталкивало, расширяло сумрак. Самгин яснее видел Марину, — она сидела, сложив руки
на груди, высоко
подняв голову. Самгину казалось, что он видит ее
лицо — строгое, неподвижное.
Раза два-три Иноков, вместе с Любовью Сомовой, заходил к Лидии, и Клим видел, что этот клинообразный парень чувствует себя у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь в ушате воды, совался из угла в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое
лицо его морщилось, глаза смотрели
на вещи в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и,
подняв брови, широко открыв глаза, спрашивал...
— Шш! — зашипел Лютов, передвинув саблю за спину, где она повисла, точно хвост. Он стиснул зубы,
на лице его вздулись костяные желваки, пот блестел
на виске, и левая нога вздрагивала под кафтаном. За ним стоял полосатый арлекин, детски положив подбородок
на плечо Лютова,
подняв руку выше головы, сжимая и разжимая пальцы.
— Ш-ш, — прошептала она,
подняв руку, опасливо глядя
на двери, а он, понизив голос, глядя в ее усталое
лицо, продолжал...
Туробоев
поднял голову и, пристально взглянув
на возбужденное
лицо Макарова, улыбнулся. Лютов, подмигивая и ему, сказал...
Царь, маленький, меньше губернатора, голубовато-серый, мягко подскакивал
на краешке сидения экипажа, одной рукой упирался в колено, а другую механически
поднимал к фуражке, равномерно кивал головой направо, налево и улыбался, глядя в бесчисленные кругло открытые, зубастые рты, в красные от натуги
лица. Он был очень молодой, чистенький, с красивым, мягким
лицом, а улыбался — виновато.
Мальчики ушли. Лидия осталась, отшвырнула веревки и
подняла голову, прислушиваясь к чему-то. Незадолго пред этим сад был обильно вспрыснут дождем,
на освеженной листве весело сверкали в лучах заката разноцветные капли. Лидия заплакала, стирая пальцем со щек слезинки, губы у нее дрожали, и все
лицо болезненно морщилось. Клим видел это, сидя
на подоконнике в своей комнате. Он испуганно вздрогнул, когда над головою его раздался свирепый крик отца Бориса...
Он встал
на колени,
поднял круглое, веселое сероглазое
лицо, украшенное редко рассеянным по щекам золотистым волосом, и — разрешил...
Вскрикивая, он черпал горстями воду, плескал ее в сторону Марины, в
лицо свое и
на седую голову. Люди вставали с пола,
поднимая друг друга за руки, под мышки, снова становились в круг, Захарий торопливо толкал их, устанавливал, кричал что-то и вдруг, закрыв
лицо ладонями, бросился
на пол, — в круг вошла Марина, и люди снова бешено, с визгом, воем, стонами, завертелись, запрыгали, как бы стремясь оторваться от пола.
— Святая истина! — вскричал Безбедов,
подняв руки
на уровень
лица, точно защищаясь, готовясь оттолкнуть от себя что-то. — Я — человек без средств, бедный человек, ничем не могу помочь, никому и ничему! — Эти слова он прокричал, явно балаганя, клоунски сделав жалкую гримасу скупого торгаша.
— Хотела встать и упала, — заговорила она слабеньким голосом, из глаз ее текли слезы, губы дрожали. Самгин
поднял ее, уложил
на постель, сел рядом и, поглаживая ладонь ее, старался не смотреть в
лицо ее, детски трогательное и как будто виноватое.
Самгин видел, как лошади казаков, нестройно, взмахивая головами, двинулись
на толпу, казаки
подняли нагайки, но в те же секунды его приподняло с земли и в свисте, вое, реве закружило, бросило вперед, он ткнулся
лицом в бок лошади,
на голову его упала чья-то шапка, кто-то крякнул в ухо ему, его снова завертело, затолкало, и наконец, оглушенный, он очутился у памятника Скобелеву; рядом с ним стоял седой человек, похожий
на шкаф, пальто
на хорьковом мехе было распахнуто, именно как дверцы шкафа, показывая выпуклый, полосатый живот; сдвинув шапку
на затылок, человек ревел басом...
Самгин взял лампу и, нахмурясь, отворил дверь, свет лампы упал
на зеркало, и в нем он увидел почти незнакомое, уродливо длинное, серое
лицо, с двумя темными пятнами
на месте глаз, открытый, беззвучно кричавший рот был третьим пятном. Сидела Варвара,
подняв руки, держась за спинку стула, вскинув голову, и было видно, что подбородок ее трясется.
Клим вышел
на террасу, перед нею стоял мужик с деревянной ногой и,
подняв меховое
лицо свое, говорил, упрашивая...
Круг все чаще разрывался, люди падали, тащились по полу, увлекаемые вращением серой массы, отрывались, отползали в сторону, в сумрак; круг сокращался, — некоторые, черпая горстями взволнованную воду в чане, брызгали ею в
лицо друг другу и, сбитые с ног, падали. Упала и эта маленькая неестественно легкая старушка, — кто-то
поднял ее
на руки, вынес из круга и погрузил в темноту, точно в воду.