Неточные совпадения
По площади ползали окровавленные люди, другие молча
подбирали их, несли куда-то; валялось много шапок, галош; большая серая шаль лежала комом, точно в ней был завернут
ребенок, а около ее, на снеге — темная кисть руки вверх ладонью.
— Ты на их лицах мельком прочтешь какую-нибудь заботу, или тоску, или радость, или мысль, признак воли: ну, словом, — движение, жизнь. Немного нужно, чтоб
подобрать ключ и сказать, что тут семья и
дети, значит, было прошлое, а там глядит страсть или живой след симпатии, — значит, есть настоящее, а здесь на молодом лице играют надежды, просятся наружу желания и пророчат беспокойное будущее…
— Пожалуй, только ведь я не умею петь, но это мне не остановка, мне ничто не остановка! Но mesdames и messieurs, я пою вовсе не для вас, я пою только для
детей.
Дети мои, не смейтесь над матерью! — а сама брала аккорды,
подбирая аккомпанемент: —
дети, не сметь смеяться, потому что я буду петь с чувством. И стараясь выводить ноты как можно визгливее, она запела...
После этого
подбирают окровавленных, умирающих, изуродованных, убитых и раненых мужчин, иногда женщин,
детей; мертвых хоронят, а изуродованных отсылают в больницу.
Орлов брезгливо отбрасывал от себя женские тряпки,
детей, кухню, медные кастрюли, а я
подбирал все это и бережно лелеял в своих мечтах, любил, просил у судьбы, и мне грезились жена, детская, тропинки в саду, домик…
Подбирают речи блаженных монахов, прорицания отшельников и схимников, делятся ими друг с другом, как
дети черепками битой посуды в играх своих. Наконец, вижу не людей, а обломки жизни разрушенной, — грязная пыль человеческая носится по земле, и сметает её разными ветрами к папертям церквей.
Эта женщина всегда привозила с собою, во-первых, свою непобедимую и никогда ее не оставлявшую благородную веселость; а потом непременно всем людям и
детям по подарку. Дарить — это была ее слабость и ее радость, и она имела. удивительную способность всех помнить и всякому
подобрать подарок, подходящий по его потребности и по вкусу.
Внесли солдата, раненного шимозою; его лицо было, как маска из кровавого мяса, были раздроблены обе руки, обожжено все тело. Стонали раненные в живот. Лежал на соломе молодой солдатик с детским лицом, с перебитою голенью; когда его трогали, он начинал жалобно и капризно плакать, как маленький
ребенок. В углу сидел пробитый тремя пулями унтер-офицер; он три дня провалялся в поле, и его только сегодня
подобрали. Блестя глазами, унтер-офицер оживленно рассказывал, как их полк шел в атаку на японскую деревню.
Мальчикам действительно было стыдно за их поступок. Они уже не смеялись больше, но смирнехонько лежали в своих постельках. А Бобка со слезами на глазах помогал
подбирать осколки злосчастной табакерки. Шалость зашла слишком далеко. Мальчики Волгины были вовсе не злые
дети, и они никак не предчувствовали такого несчастного конца своей глупой забавы.
— Укроемся у меня, — подхватил Антон и подал руку художнику. Этот не противился и молча, как покорное
дитя, последовал за ним, но прежде посмотрел на лоскуты чертежа. Ему как бы жаль было, что их намочит дождем. Андрюша понял взгляд отца,
подобрал лоскуты и бережно положил их к себе за пазуху.
Здесь он взял обеих девочек под мышки, вытряс на землю бывшее на дне плетушки сено, уложил на него
детей, сел над ними на корточки, как наседка, и,
подобрав их под грудь, в течение всей короткой ночи согревал их животною теплотою собственного тела и сам плакал… сладко плакал от счастья.
Здесь он взял обеих девочек подмышки, вытряс на землю бывшее на дне плетушки сено, уложил на него
детей, сел над ними на корточки, как наседка, и,
подобрав их под грудь, в течение всей короткой ночи согревал их животною теплотою собственного тела.