Неточные совпадения
Спустясь
в середину города, я
пошел бульваром, где встретил несколько печальных
групп, медленно подымающихся
в гору; то были большею частию семейства степных помещиков; об этом можно было тотчас догадаться по истертым, старомодным сюртукам мужей и по изысканным нарядам жен и дочерей; видно, у них вся водяная молодежь была уже на перечете, потому что они на меня посмотрели с нежным любопытством: петербургский покрой сюртука ввел их
в заблуждение, но, скоро узнав армейские эполеты, они с негодованием отвернулись.
Дронов с утра исчезал из дома на улицу, где он властно командовал
группой ребятишек, ходил с ними купаться, водил их
в лес за грибами,
посылал в набеги на сады и огороды.
За железной решеткой,
в маленьком, пыльном садике, маршировала
группа детей — мальчики и девочки — с лопатками и с палками на плечах, впереди их шагал, играя на губной гармонике, музыкант лег десяти, сбоку
шла женщина
в очках,
в полосатой юбке.
Самгин окончательно почувствовал себя участником важнейшего исторического события, — именно участником, а не свидетелем, — после сцены, внезапно разыгравшейся у входа
в Дворянскую улицу. Откуда-то сбоку
в основную массу толпы влилась небольшая
группа, человек сто молодежи, впереди
шел остролицый человек со светлой бородкой и скромно одетая женщина, похожая на учительницу; человек с бородкой вдруг как-то непонятно разогнулся, вырос и взмахнул красным флагом на коротенькой палке.
За ним почтительно двигалась
группа людей, среди которых было четверо китайцев
в национальных костюмах; скучно
шел молодцеватый губернатор Баранов рядом с генералом Фабрициусом, комиссаром павильона кабинета царя, где были выставлены сокровища Нерчинских и Алтайских рудников, драгоценные камни, самородки золота. Люди с орденами и без орденов почтительно, тесной
группой, тоже
шли сзади странного посетителя.
Самгин
шел бездумно, бережно охраняя чувство удовлетворения, наполнявшее его, как вино стакан. Было уже синевато-сумрачно, вспыхивали огни, толпы людей, густея, становились шумливей. Около Театральной площади из переулка вышла
группа людей, человек двести, впереди ее — бородачи, одетые
в однообразные поддевки; выступив на мостовую, они угрюмо, но стройно запели...
Этой части города он не знал,
шел наугад, снова повернул
в какую-то улицу и наткнулся на
группу рабочих, двое были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел
в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек
в серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была
в крови, точно
в красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
И, как всякий человек
в темноте, Самгин с неприятной остротою ощущал свою реальность. Люди
шли очень быстро, небольшими
группами, и, должно быть, одни из них знали, куда они
идут, другие
шли, как заплутавшиеся, — уже раза два Самгин заметил, что, свернув за угол
в переулок, они тотчас возвращались назад. Он тоже невольно следовал их примеру. Его обогнала небольшая
группа, человек пять; один из них курил, папироса вспыхивала часто, как бы
в такт шагам; женский голос спросил тоном обиды...
Клим отодвинулся за косяк. Солдат было человек двадцать; среди них
шли тесной
группой пожарные, трое — черные,
в касках, человек десять серых —
в фуражках, с топорами за поясом. Ехала зеленая телега, мотали головами толстые лошади.
Вдоль решетки Таврического сада
шла группа людей, десятка два,
в центре, под конвоем трех солдат, шагали двое: один без шапки, высокий, высоколобый, лысый, с широкой бородой медного блеска, борода встрепана, широкое лицо измазано кровью, глаза полуприкрыты,
шел он, согнув шею, а рядом с ним прихрамывал, качался тоже очень рослый,
в шапке, надвинутой на брови,
в черном полушубке и валенках.
Тысячами
шли рабочие, ремесленники, мужчины и женщины, осанистые люди
в дорогих шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты
в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты, прошла тесная
группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка офицеров. Самгин чувствовал, что каждая из этих единиц несет
в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой толпе совершенно точно определяет ее настроение. Он упорно ждал этого слова, и оно было сказано.
В длинных дырах его копошились небольшие фигурки людей, и казалось, что движение их становится все более тревожным, более бессмысленным; встречаясь, они останавливались, собирались небольшими
группами, затем все
шли в одну сторону или же быстро бежали прочь друг от друга, как бы испуганные.
К собору, где служили молебен, Самгин не
пошел, а остановился
в городском саду и оттуда посмотрел на площадь; она была точно огромное блюдо, наполненное салатом из овощей, зонтики и платья женщин очень напоминали куски свеклы, моркови, огурцов. Сад был тоже набит людями, образовав тесные
группы, они тревожно ворчали; на одной скамье стоял длинный, лысый чиновник и кричал...
Преобладали хорошо одетые люди, большинство двигалось
в сторону адмиралтейства, лишь из боковых улиц выбегали и торопливо
шли к Знаменской площади небольшие
группы молодежи, видимо — мастеровые.
Тесной
группой шли политические, человек двадцать, двое —
в очках, один — рыжий, небритый, другой — седой, похожий на икону Николая Мирликийского, сзади их покачивался пожилой человек с длинными усами и красным носом; посмеиваясь, он что-то говорил курчавому парню, который
шел рядом с ним, говорил и показывал пальцем на окна сонных домов.
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел к окну. Было уже около полуночи, и обычно
в этот час на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но
в эту ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали
в комнату приглушенные, мягкие звуки движения,
шли группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти к окну шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли стекла
в окнах и даже задребезжала посуда
в буфете.
В ту же минуту из ресторана вышел Стратонов, за ним —
группа солидных людей окружила, столкнула Самгина с панели, он подчинился ее благодушному насилию и
пошел, решив свернуть
в одну из боковых улиц. Но из-за углов тоже выходили кучки людей, вольно и невольно вклинивались
в толпу, затискивали Самгина
в средину ее и кричали
в уши ему — ура! Кричали не очень единодушно и даже как-то осторожно.
Он оделся и, как бы уходя от себя,
пошел гулять. Показалось, что город освещен празднично, слишком много было огней
в окнах и народа на улицах много. Но одиноких прохожих почти нет, люди
шли группами, говор звучал сильнее, чем обычно, жесты — размашистей; создавалось впечатление, что люди
идут откуда-то, где любовались необыкновенно возбуждающим зрелищем.
Пейзаж портили красные массы и трубы фабрик. Вечером и по праздникам на дорогах встречались
группы рабочих;
в будни они были чумазы, растрепанны и злы,
в праздники приодеты, почти всегда пьяны или выпивши,
шли они с гармониями, с песнями, как рекрута, и тогда фабрики принимали сходство с казармами. Однажды кучка таких веселых ребят, выстроившись поперек дороги, крикнула ямщику...
Я, если хороша погода,
иду на ют и любуюсь окрестностями, смотрю
в трубу на холмы, разглядываю деревни, хижины, движущиеся фигуры людей, вглядываюсь внутрь хижин, через широкие двери и окна, без рам и стекол, рассматриваю проезжающие лодки с
группами японцев; потом сажусь за работу и работаю до обеда.
Только мы расстались с судами, как ветер усилился и вдруг оказалось, что наша фок-мачта клонится совсем назад, еще хуже, нежели грот-мачта. Общая тревога; далее
идти было бы опасно: на севере могли встретиться крепкие ветра, и тогда ей несдобровать. Третьего дня она вдруг треснула; поскорей убрали фок. Надо зайти
в порт, а куда?
В Гонконг всего бы лучше, но это значит прямо
в гости к англичанам. Решили спуститься назад, к
группе островов Бабуян, на островок Камигуин,
в порт Пио-Квинто, недалеко от Люсона.
Живо убрали с палубы привезенные от губернатора конфекты и провизию и занялись распределением подарков с нашей стороны.
В этот же вечер с баниосами отправили только подарок первому губернатору, Овосаве Бунго-но: малахитовые столовые часы, с
группой бронзовых фигур, да две хрустальные вазы. Кроме того,
послали ликеров, хересу и несколько голов сахару. У них рафинаду нет, а есть только сахарный песок.
Третьего дня прошли Батан, вчера утром были
в группе северных островов Баши, Байет и других; сегодня другой день штиль;
идем узел-два.
По лестнице величественно поднимались две
группы: впереди всех
шла легкими шажками Алла
в бальном платье цвета чайной розы, с голыми руками и пикантным декольте. За ней Иван Яковлич с улыбкой счастливого отца семейства вел Агриппину Филипьевну, которая была сегодня необыкновенно величественна. Шествие замыкали Хиония Алексеевна и Виктор Николаич.
Бабы хохотали. А Коля шагал уже далеко с победоносным выражением
в лице. Смуров
шел подле, оглядываясь на кричащую вдали
группу. Ему тоже было очень весело, хотя он все еще опасался, как бы не попасть с Колей
в историю.
От устья Илимо Такема поворачивает на север и
идет в этом направлении 6 или 7 км. Она все время придерживается правой стороны долины и протекает у подножия гор, покрытых осыпями и почти совершенно лишенных растительности. Горы эти состоят из глинисто-кремнистых сланцев и гранитного порфира. С левой стороны реки тянется широкая полоса земли, свободная от леса. Здесь можно видеть хорошо сохранившиеся двойные террасы. Деревья, разбросанные
в одиночку и небольшими
группами, придают им живописный вид.
Из притоков Хулуая наибольшего внимания заслуживает Тихий ключ, впадающий с правой стороны. По этому ключу
идет тропа на Арзамасовку. Ключ этот вполне оправдывает свое название.
В нем всегда царит тишина, свойственная местам болотистым. Растительность по долине мелкорослая, редкая и состоит главным образом из белой березы и кустарниковой ольхи. Первые разбросаны по всей долине
в одиночку и небольшими
группами, вторые образуют частые насаждения по берегам реки.
Характер растительности был тот же самый, что и около поста Ольги. Дуб, береза, липа, бархат, тополь, ясень и ива росли то
группами, то
в одиночку. Различные кустарники, главным образом, леспедеца, калина и таволга, опутанные виноградом и полевым горошком, делали некоторые места положительно непроходимыми,
в особенности если к ним еще примешивалось чертово дерево.
Идти по таким кустарникам
в жаркий день очень трудно. Единственная отрада — ручьи с холодною водою.
Эго ощущение было так сильно и так странно, что мы просто не знали, что с ним делать и куда его пристроить. Целой
группой мы решили снести его к «чехам»,
в новооткрытую пивную… Крепкое чешское пиво всем нам казалось горько и отвратительно, но… еще вчера мы не имели права входить сюда и потому
пошли сегодня. Мы сидели за столами, глубокомысленно тянули из кружек и старались подавить невольные гримасы…
Далее;
в третьей
группе идет еще разговор.
А
в городе между тем во всех окнах горят уж огни; по улицам еще бродят рассеянные
группы гуляющих; вы чувствуете себя дома и, остановив ямщика, вылезаете из экипажа и сами
идете бродить.
— Вот это аристократическая кучка, — говорил Белецкий, указывая папироской на пеструю
группу на углу и улыбаясь. — И моя там, видите,
в красном. Это обновка. Что же хороводы не начинаются? — прокричал Белецкий, выглядывая из окна. — Вот погодите, как смеркнется, и мы
пойдем. Потом позовем их к Устеньке; надо им бал задать.
— Прошу, господа, за стол! Пожалуйте! Чем бог
послал… Покорнейше прошу… — приглашал Кононов, толкаясь
в тесной
группе гостей.
Между ними чувствовалась тесная связь, была заметна заботливость друг о друге, — иногда случалось, что кто-нибудь опаздывал или не являлся на свидание, и все искренно беспокоились о нём,
посылали Евсея, Зарубина или ещё кого-нибудь из многочисленной
группы «подручных» искать пропавшего
в других местах свиданий.
— Я — поляк, а потому прежде ж всего сын моей родины! — начал он, как бы взвешивая каждое свое слово. — Но всякий ж человек, как бы он ни желал душою
идти по всем новым путям, всюду не поспеет. Вот отчего, как я вам говорил,
в Европе все это разделилось на некоторые
группы, на несколько специальностей, и я ж, если позволите мне так назвать себя, принадлежу к
группе именуемых восстановителей народа своего.
— Куда мы
идем! — слышалось
в этой другой
группе, — к чему приближаемся!
В третьей
группе шел разговор таинственного свойства. Сообщались по секрету сведения о каких-то кознях, предпринимаемых против каких-то учреждений; слышались соболезнования, жалобы, вздохи.
— Так вы полагаете, что Чурилка?.. —
шла речь
в одной
группе.
Прошла
группа студентов, другая… Я опомнился и
пошел за ними к огоньку Ивановской дачи…
В щели ставень просачивался свет…
Сказался ли это преждевременный прилив нервной силы, перешедшей с годами
в способность верно угадывать отношение к себе впервые встречаемых людей, — но только я очень хорошо чувствовал, что Ганувер думает одинаково с молодой дамой, что Дюрок, Поп и Эстамп отделены от всех, кроме Ганувера, особым, неизвестным мне, настроением и что, с другой стороны, — дама, человек
в пенсне и человек
в очках ближе друг к другу, а первая
группа идет отдаленным кругом к неизвестной цели, делая вид, что остается на месте.
День был холодный, пестрый, по синему, вымороженному зимою небу быстро плыли облака, пятна света и теней купались
в ручьях и лужах, то ослепляя глаза ярким блеском, то лаская взгляд бархатной мягкостью. Нарядно одетые девицы павами плыли вниз по улице, к Волге, шагали через лужи, поднимая подолы юбок и показывая чугунные башмаки. Бежали мальчишки с длинными удилищами на плечах,
шли солидные мужики, искоса оглядывая
группу у нашей лавки, молча приподнимая картузы и войлочные шляпы.
Когда он поравнялся с одной из
групп босяков-грузчиков, расположившихся
в тени под грудой корзин с углем, ему навстречу встал коренастый малый с глупым,
в багровых пятнах, лицом и поцарапанной шеей, должно быть, недавно избитый. Он встал и
пошел рядом с Челкашом, вполголоса говоря...
Лодка плавно повернулась и
пошла назад к гавани, где огни фонарей столпились
в разноцветную
группу и видны были стволы мачт.
Петр, Елена и Татьяна стоят все трое плотной
группой пред Бессеменовым, при его словах: «Куда ты можешь
идти?..» — Татьяна отходит
в сторону к столу, где стоит мать.
Отвлеченная мысль осуществляется
в цехе,
группа людей, собравшихся около нее, во имя ее, — необходимый организм ее развития; но как скоро она достигла своей возмужалости
в цехе, цех делается ей вреден, ей надобно дохнуть воздухом и взглянуть на свет, как зародышу после девятимесячного прозябения
в матери; ей надобна среда более широкая; между тем и люди касты, столь полезные своей мысли при начальном развитии ее, теряют свое значение, застывают, останавливаются, не
идут вперед, ревниво отталкивают новое, страшатся упустить руно свое, хотят для себя за собою удержать мысль.
Он отошел. Кадрили кончались, — музыка замолкла:
в широкой зале раздавался смешанный говор тонких и толстых голосов, шарканье сапогов и башмачков; — составились
группы. — Дамы
пошли в другие комнаты подышать свежим воздухом, пересказать друг другу свои замечания, немногие кавалеры за ними последовали, не замечая, что они лишние, и что от них стараются отделаться; — княгиня пришла
в залу и села возле Негуровой. Они возобновили старое знакомство, и между ними завязался незначительный разговор.
До тока нам пришлось
идти около трех четвертей часа. Самый ток представляет из себя большую, десятин
в двадцать, полянку, окруженную молодым леском. Кое-где по ней были разбросаны небольшие
группы кустов.
Таким образом, между университетской молодежью
шел обмен мыслей, замечаний, наблюдений и новостей, и все это, при помощи широких тротуаров Невского проспекта, живо передавалось из одной
группы в другую, из другой
в третью и т. д.
Наступил вечер. Нас отвели
в дортуар и до спуска газа предоставили самим себе. Девочки, очевидно, забывшие о моем решении
идти на паперть, разбившись на
группы, разговаривали между собой. Только маленькая Люда ежеминутно устремляла на меня свои вопрошающие глазки.
Теркин прошелся по палубе и сел у другого борта, откуда ему видна была
группа из красивой блондинки и офицера, сбоку от рулевого. Пароход
шел поскорее. Крики матроса прекратились, на мачту подняли цветной фонарь, разговоры стали гудеть явственнее
в тишине вечернего воздуха. Больше версты «Бирюч» не встречал и не обгонял ни одного парохода.