Неточные совпадения
— Да я и строений для этого не строю; у меня нет зданий с колоннами да фронтонами.
Мастеров я не выписываю из-за границы. А уж крестьян от хлебопашества ни
за что не оторву. На фабриках у меня работают только в голодный год, всё пришлые, из-за куска хлеба. Этаких фабрик наберется много. Рассмотри только попристальнее свое хозяйство, то увидишь — всякая тряпка
пойдет в дело, всякая дрянь даст доход, так что после отталкиваешь только да говоришь: не нужно.
После обеда мальчики убирают посуду, вытирают каток, а портные садятся тотчас же
за работу. Посидев
за шитьем час,
мастера, которым есть что надеть,
идут в трактир пить чай и потом уже вместе с остальными пьют второй, хозяйский чай часов в шесть вечера и через полчаса опять сидят
за работой до девяти.
Бегали от побоев портные, сапожники, парикмахеры, столяры, маляры, особенно служившие у маленьких хозяйчиков — «грызиков», где они, кроме учения ремеслу этими хозяйчиками, а главное — их пьяными
мастерами и хозяйками употреблялись на всякие побегушки. Их, в опорках и полуголых,
посылали во всякое время с ведрами на бассейн
за водой, они вставали раньше всех в квартире, приносили дрова, еще затемно ставили самовары.
Свистовые побежали, но не с уверкою: думали, что
мастера их обманут; а потому бежат, бежат да оглянутся; но
мастера за ними
шли и так очень скоро поспешали, что даже не вполне как следует для явления важному лицу оделись, а на ходу крючки в кафтанах застегивают. У двух у них в руках ничего не содержалось, а у третьего, у Левши, в зеленом чехле царская шкатулка с аглицкой стальной блохой.
Прошел и успеньев день. Заводские служащие, отдыхавшие летом, заняли свои места в конторе, как всегда, — им было увеличено жалованье, как
мастерам и лесообъездчикам.
За контору никто и не опасался, потому что служащим, поколениями выраставшим при заводском деле и не знавшим ничего другого, некуда было и деваться, кроме своей конторы. Вся разница теперь была в том, что они были вольные и никакой Лука Назарыч не мог
послать их в «гору». Все смотрели на фабрику, что скажет фабрика.
Избранники сии
пошли отыскивать труп и, по тайному предчувствию, вошли на одну гору, где и хотели отдохнуть, но когда прилегли на землю, то почувствовали, что она была очень рыхла; заподозрив, что это была именно могила Адонирама, они воткнули в это место для памяти ветку акации и возвратились к прочим
мастерам, с которыми на общем совещании было положено: заменить слово Иегова тем словом, какое кто-либо скажет из них, когда тело Адонирама будет найдено; оно действительно было отыскано там, где предполагалось, и когда один из
мастеров взял труп
за руку, то мясо сползло с костей, и он в страхе воскликнул: макбенак, что по-еврейски значит: «плоть отделяется от костей».
За словесностью
шло фехтование на штыках, после которого солдаты, спускаясь с лестницы, держались
за стенку, ноги не гнутся! Учителем фехтования был прислан из учебного батальона унтер-офицер Ермилов, великий
мастер своего дела.
После ужина он
пошел к себе в кабинет; напряженно, с биением сердца, ожидая еще новых унижений, он прислушивался к тому, что происходило в зале. Там опять начался спор; потом Ярцев сел
за рояль и спел чувствительный романс. Это был
мастер на все руки: он и пел, и играл, и даже умел показывать фокусы.
— Ай да наши — чуваши! — одобрительно воскликнул Грачёв. — А я тоже, — из типографии прогнали
за озорство, так я к живописцу поступил краски тереть и всякое там… Да, чёрт её, на сырую вывеску сел однажды… ну — начали они меня пороть! Вот пороли, черти! И хозяин, и хозяйка, и
мастер… прямо того и жди, что помрут с устатка… Теперь я у водопроводчика работаю. Шесть целковых в месяц… Ходил обедать, а теперь на работу
иду…
Петр рассылает грамоты по всем государствам, чтобы ему прислали лучших, искусных
мастеров; и, чтобы иметь и собственное понятие об их работе,
посылает русских
за границу учиться морскому делу, да и сам едет вслед
за ними же.
Восьмой год
пошел, а
за книгу лучше и не сажай, по-французски болтает бойко, а русскую грамоту читает, как через пень колоду валит, пишет каракулями, об арифметике и помину не было: вряд ли и считать-то умел, но зато лакомиться, франтить —
мастер!
Живописец живо скомандовал и назад пришел, а
за ним
идет его
мастер, молодой художник, с подносом, и несет две бутылки с бокалами.
— Но только вот что худо, — продолжал Горданов, — когда вы там в Петербурге считали себя разных дел
мастерами и
посылали сюда разных своих подмастерьев, вы сами позабыли провинцию, а она ведь иной раз похитрей Петербурга, и ты этого пожалуйста не забывай. В Петербурге можно целый век, ничего умного не сделавши, слыть
за умника, а здесь… здесь тебя всего разберут, кожу на тебе на живом выворотят и не поймут…
В начале сентября работа в мастерской кипела. Наступил книжный и учебный сезон, в громадном количестве
шли партии учебников. Теперь кончали в десять часов вечера, мастерскую запирали на ключ и раньше никого не выпускали. Но выпадали вечера, когда делать было нечего, а девушек все-таки держали до десяти:
мастера за сверхурочные часы получали по пятнадцати копеек в час, и они в это время, тайно от хозяина, работали свою частную работу — заказ писчебумажного магазина на школьные тетради.
И в самом деле эта встреча могла бы повести цыган к заплечному
мастеру. Молча
шли они далее. Но скоро показался трехъярусный дом с корабликом на каждых воротах по сторонам, а
за ним Зимний дворец. При виде этих палат язык старика вновь развязался.
Императрица Елизавета Петровна внимательно следила
за ней, но, увы, ей не довелось видеть ее окончания. Постройка
шла очень медленно. Для рабочих не могли найти крова, они жили в шалашах и землянках на лугу или же в отдаленных частях города. Лучших
мастеров с трудом разместили на Крюйсовом дворе, в Мусин-Пушкинском, Панинском. Несмотря ни на какие усилия, Растрелли не мог исполнить приказания императрицы насчет поспешного окончания работ.