Он сидел, курил, уставая сидеть — шагал из комнаты в комнату, подгоняя мысли одну к другой, так провел время до вечерних сумерек и
пошел к Елене. На улицах было не холодно и тихо, мягкий снег заглушал звуки, слышен был только шорох, похожий на шепот. В разные концы быстро шли разнообразные люди, и казалось, что все они стараются как можно меньше говорить, тише топать.
В первые дни, когда князь хлопотал об отъезде жены за границу, у него доставало еще терпения не
идти к Елене, и вообще это время он ходил в каком-то тумане; но вот хлопоты кончились, и что ему затем оставалось делать?
Наконец, прошла еще неделя, но Жуквич не
шел к Елене, и она ни от кого даже звука о нем не слыхала, так что решилась послать его просить к себе и для этого позвала нумерного лакея.
Очутившись на улице, князь сообразил только одно —
идти к Елене, чтобы и с ней покончить все и навсегда, а потом, пожалуй, и пулю себе в лоб…
Неточные совпадения
Она не отвечала, губы ее вздрагивали. Кажется, ей хотелось что-то сказать мне; но она скрепилась и смолчала. Я встал, чтоб
идти к Наташе. В этот раз я оставил
Елене ключ, прося ее, если кто придет и будет стучаться, окликнуть и спросить: кто такой? Я совершенно был уверен, что с Наташей случилось что-нибудь очень нехорошее, а что она до времени таит от меня, как это и не раз бывало между нами. Во всяком случае, я решился зайти
к ней только на одну минутку, иначе я мог раздражить ее моею назойливостью.
Во всякое другое время, готовясь
к поединку, он положился бы на свою силу и ловкость; но дело
шло об
Елене.
В конце Каменки
Елене почему-то вообразилось, что князь, может быть, прошел в Свиблово
к Анне Юрьевне и, прельщенный каким-нибудь ее пудингом, остался у нее обедать. С этою мыслию она
пошла в Свиблово: шла-шла, наконец, силы ее начали оставлять. Елена увидала на дороге едущего мужика в телеге.
Когда управляющий ушел, Елизавета Петровна
послала Марфушку купить разных разностей
к обеду.
Елене, впрочем, о получении денег она решилась не говорить лучше, потому что, бог знает, как еще глупая девочка примет это; но зато по поводу другого обстоятельства она вознамерилась побеседовать с ней серьезно.
— Что ж ни при чем? Вам тогда надобно будет немножко побольше характеру показать!..
Идти к князю на дом, что ли, и просить его, чтобы он обеспечил судьбу внука. Он вашу просьбу должен в этом случае понять и оценить, и теперь, как ему будет угодно — деньгами ли выдать или вексель. Только на чье имя? На имя младенца делать глупо: умер он, —
Елене Николаевне одни только проценты
пойдут; на имя ее — она не желает того, значит, прямо вам: умрете вы, не кому же достанется, как им!..
— Да мне что?.. Я
пойду!.. — сказал он, а затем встал и проворно
пошел в комнату
к Елене.
— Не вытерпела, как ни храбрилась! — произнес Миклаков, откидывая газету в сторону и утирая небольшую слезинку, появившуюся на глазу его, и, обыкновенно не бывая ни на одних похоронах, на похороны
к Елене он
пошел и даже отправился провожать гроб ее до кладбища пешком.
Когда Елена начала вставать, то
к ней, должно быть, подошла на помощь акушерка, потому что Елпидифор Мартыныч явно, что на ту крикнул: «Не поддерживайте!.. Не ваше дело!..», — и после того он заговорил гораздо более ласковым тоном, обращаясь, конечно,
к Елене: «Ну, вот так!..
Идите!..
Идите ко мне!»
—
Идите! — отвечал ей почти грубо князь и затем, обратившись
к Елене, подал ей руку.
— Наклонись, Саша!
Иди к матери,
к Елене Петровне. Как ее зовут?
Нил(подходя
к Елене). Я
иду! О, я съем весь прекрасный пирог! Я умираю с голода, меня нарочно не кормят! На меня рассердились здесь за что-то…