Неточные совпадения
Старик-Крестьянин с Батраком
Шёл, под-вечер, леском
Домой, в деревню, с сенокосу,
И повстречали вдруг медведя носом
к носу.
И все уныло нахмурились, когда стало известно, что в день «освобождения
крестьян» рабочие
пойдут в Кремль,
к памятнику Освободителя.
— Нет, уж я лучше
пойду к ним, — сказал Нехлюдов, испытывая совершенно неожиданно для себя чувство робости и стыда при мысли о предстоявшем разговоре с
крестьянами.
Наконец, благодаря управляющему, установили цену и сроки платежей, и
крестьяне, шумно разговаривая,
пошли под гору,
к деревне, а Нехлюдов
пошел в контору составлять с управляющим проект условия.
Говоря это, он достал с воза теплые вязаные перчатки и подал их мне. Я взял перчатки и продолжал работать. 2 км мы
шли вместе, я чертил, а
крестьянин рассказывал мне про свое житье и ругательски ругал всех и каждого. Изругал он своих односельчан, изругал жену, соседа, досталось учителю и священнику. Надоела мне эта ругань. Лошаденка его
шла медленно, и я видел, что при таком движении
к вечеру мне не удастся дойти до Имана. Я снял перчатки, отдал их возчику, поблагодарил его и, пожелав успеха, прибавил шагу.
С
крестьянами и дворовыми обходился он строго и своенравно; несмотря на то, они были ему преданы: они тщеславились богатством и
славою своего господина и в свою очередь позволяли себе многое в отношении
к их соседам, надеясь на его сильное покровительство.
…Дверь открыта. Увидим, что выкинет наше мудреноедворянство. Все-таки лучше, что из-за кулис дело вышло на сцену. Авось бог поможет снять это горе с нескольких мильонов наших земляков. Аминь. [Речь
идет о робких шагах Александра II на пути
к отмене рабства
крестьян.]
Очень странно, что составленное мною понятие о межеванье довольно близко подходило
к действительности: впоследствии я убедился в этом на опыте; даже мысль дитяти о важности и какой-то торжественности межеванья всякий раз приходила мне в голову, когда я
шел или ехал за астролябией, благоговейно несомой
крестьянином, тогда как другие тащили цепь и втыкали колья через каждые десять сажен; настоящего же дела, то есть измерения земли и съемки ее на план, разумеется, я тогда не понимал, как и все меня окружавшие.
Женщина с ребяческими мыслями в голове и с пошло-старческими словами на языке; женщина, пораженная недугом институтской мечтательности и вместе с тем по уши потонувшая в мелочах самой скаредной обыденной жизни; женщина, снедаемая неутолимою жаждой приобретения и, в то же время, считающая не иначе, как по пальцам; женщина, у которой с первым ударом колокола
к «достойной» выступают на глазах слезки и кончик носа неизменно краснеет и которая, во время проскомидии, считает вполне дозволенным думать:"А что, кабы у
крестьян пустошь Клинцы перебить, да потом им же перепродать?.
Тем не менее на глазах генерала работа по возведению новой усадьбы
шла настолько успешно, что он мог уже в июле перейти в новый, хотя далеко еще не отделанный дом и сломать старый. Но в августе он должен был переселиться в губернский город, чтобы принять участие в работах комитета, и дело по устройству усадьбы замялось. Иону и Агнушку генерал взял с собой, а староста, на которого было возложено приведение в исполнение генеральских планов, на все заочные понуждения отвечал, что
крестьяне к труду охладели.
В селе, из которого был портной, пять богатых
крестьян снимали у помещика за 1100 рублей 105 десятин пахотной, черной, как деготь, жирной земли и раздавали ее мужичкам же, кому по 18, кому по 15 рублей. Ни одна земля не
шла ниже двенадцати. Так что барыш был хороший. Сами покупщики брали себе по пяти десятин, и земля эта приходилась им даром. Умер у этих мужиков товарищ, и предложили они хромому портному итти
к ним в товарищи.
Убиица-то он один, да знакомых да сватовей у него чуть не целый уезд; ты вот и поди перебирать всех этих знакомых, да и преступника-то подмасли, чтоб он побольше народу оговаривал: был, мол, в таком-то часу у такого-то
крестьянина? не
пошел ли от него
к такому-то? а часы выбирай те, которые нужно… ну, и привлекай, и привлекай.
Чтоб не устанавливать никаких отношений
к крестьянам и не входить с ними ни в какие соглашения, он выписал из Кашина двух стрикулистов и передал им в руки уставное дело, а сам сейчас же нарушил барскую запашку, запродал три четверти живого инвентаря, заколотил большинство служб и распустил дворовых, кроме тех, которые не
шли сами, или тех, без которых на первых порах нельзя было обойтись.
Пугачев велел раздать чувашам казенное вино; повесил несколько дворян, приведенных
к нему
крестьянами их, и
пошел к Ядринску, оставя город под начальством четырех яицких казаков и дав им в распоряжение шестьдесят приставших
к нему холопьев.
5 августа Пугачев
пошел к Саратову. Войско его состояло из трехсот яицких казаков и ста пятидесяти донских, приставших
к нему накануне, и тысяч до десяти калмыков, башкирцев, ясачных татар, господских
крестьян, холопьев и всякой сволочи. Тысяч до двух были кое-как вооружены, остальные
шли с топорами, вилами и дубинами. Пушек было у него тринадцать.
Пугачев на нее не
пошел, а с правого своего крыла отрядил
к предместию толпу заводских
крестьян под предводительством изменника Минеева.
Большая (и с большою грязью) дорога
шла каймою около сада и впадала в реку; река была в разливе; на обоих берегах стояли телеги, повозки, тарантасы, отложенные лошади, бабы с узелками, солдаты и мещане; два дощаника ходили беспрерывно взад и вперед; битком набитые людьми, лошадьми и экипажами, они медленно двигались на веслах, похожие на каких-то ископаемых многоножных раков, последовательно поднимавших и опускавших свои ноги; разнообразные звуки доносились до ушей сидевших: скрип телег, бубенчики, крик перевозчиков и едва слышный ответ с той стороны, брань торопящихся пассажиров, топот лошадей, устанавливаемых на дощанике, мычание коровы, привязанной за рога
к телеге, и громкий разговор
крестьян на берегу, собравшихся около разложенного огня.
Глебу встретилась надобность побывать чем свет в Комареве; он узнал накануне, что одному из комаревских фабрикантов требовалась для
крестьян свежая рыбка: рыбка такая была у него, и он поспешил сообщить об этом по принадлежности. Почти у самого входа в Комарево, недалеко от кабака Герасима, столкнулся он с братом фабриканта,
к которому
шел.
А вокруг яслей — арабы в белых бурнусах уже успели открыть лавочки и продают оружие, шёлк, сласти, сделанные из воска, тут же какие-то неизвестной нации люди торгуют вином, женщины, с кувшинами на плечах,
идут к источнику за водою,
крестьянин ведет осла, нагруженного хворостом, вокруг Младенца — толпа коленопреклоненных людей, и всюду играют дети.
Лет через десять из Ханова выработался недюжинный актер. Он женился на молодой актрисе,
пошли дети.
К этому времени положение актеров сильно изменилось
к лучшему. Вместо прежних бродячих трупп, полуголодных, полураздетых, вместо антрепренеров-эксплуататоров, игравших в деревянных сараях, явились антрепренеры-помещики, получавшие выкупные с
крестьян. Они выстроили в городах роскошные театры и наперебой стали приглашать актеров, платя им безумные деньги.
Позье бриллиантщик всем, кто
к нему цугом приезжал, отказывал, потому что брали, да и не платили; а Иван Васильич, князь Одоевский, тайный советник был и вотчинной коллегии президент, а до того замотался, что всех
крестьян продал: крепостных музыкантов играть по дворам
посылал и тем жил, а потом и этих своих кормильцев продал да стал с карточных столов деньги красть…
Остальную часть дня и всю ночь пленные, под прикрытием тридцати казаков и такого же числа вооруженных
крестьян,
шли, почти не отдыхая. Перед рассветом Зарецкой сделал привал и
послал в ближайшую деревню за хлебом; в полчаса
крестьяне навезли всяких съестных припасов. Покормив и своих и неприятелей, Зарецкой двинулся вперед. Вскоре стали им попадаться наши разъезды, и часу в одиннадцатом утра они подошли, наконец,
к аванпостам русского авангарда.
Но Ольга Сергеевна уже не слушает и
посылает к Nicolas управляющего. Nicolas, с свойственною ему стремительностью, излагает пред управляющим целый ряд проектов, от которых тот только таращит глаза. Так, например, он предлагает устроить на селе кафе-ресторан, в котором
крестьяне могли бы иметь чисто приготовленный, дешевый и притом сытный обед (и богу бы за меня молили! мелькает при этом у него в голове).
— Слава-богу лег на пол спать с своей принцессой, да во сне под лавку и закатись, а тут проснулся, испить захотел, кругом темень, он рукой пошевелил — с одной стороны стена, повел кверху — опять стена, на другую сторону раскинул рукой — опять стена (в
крестьянах к лавкам этакие доски набивают с краю, для красы), вот ему и покажись, что он в гробу и что его похоронили. Вот он и давай кричать… Ну, разутешили они нас тогда!
— Не помним мы никто родства своего. Я вот
пошёл истинной веры поискать, а теперь думаю: где человек? Не вижу человека. Казаки,
крестьяне, чиновники, попы, купцы, — а просто человека, не причастного
к обыкновенным делам, — не нахожу. Каждый кому-нибудь служит, каждому кто-нибудь приказывает. Над начальником ещё начальник, и уходит всё это из глаз в недостижимую высоту. А там скрыт бог.
Вследствие такого положения дел, неудобство которого увеличивалось ненормальными отношениями
крестьян к помещикам, — сельское хозяйство
шло плохо.
Отношение бояр
к сельскому населению видно из свидетельства Кошихина, который говорит, что бояре держат при себе людей до 100 и даже до 1000 и что некоторых из них
посылают в вотчины свои «и укажут им с
крестьян своих имати жалованье и всякие поборы, чем бы им поживиться» (Кошихин, стр. 126).
Другой
крестьянин. Невмоготу, родимый. Работы ну-тебе, а уходить не смей. Напред того, бывало, нелюбо тебе у кого —
иди куда хошь! Который вотчинник будет пощедливей,
к тому и
иди! А ионе, каков ни будь, где тебя указ тот застал, там и сиди; хошь волком вой, а сиди.
Только что Александра ушла, мимо окон по двору
идет Андрюшка ткач, с женой, очень смазливый малый, год назад женившийся на молоденькой и очень хорошенькой из
крестьян бабенке, значит, еще молодые и оба, в отношении меня, несмелые; они стоят некоторое время на дворе и перекоряются, кому
идти проситься: наконец, подходит
к окну молодая и кланяется.
И каждый год в то время, когда большинство местных поселенцев, а иногда и
крестьян,
шло наниматься на прииски, меньшинство, состоявшее из наиболее отчаянных удальцов, отправлялось
к Бурмакину.
Он не хотел отрываться от своего дела и велел им
идти к барыне; но
крестьяне непременно хотели видеть его самого, и он нашелся принужденным выйти в переднюю.
— Куда, чай, в дом! — отозвался Чалый. —
Пойдет такой богач
к мужику в зятьях жить! Наш хозяин, хоть и тысячник, да все же
крестьянин. А жених-то мало того, что из старого купецкого рода, почетный гражданин. У отца у его, слышь, медалей на шее-то что навешано, в городских головах сидел, в Питер ездил, у царя во дворце бывал. Наш-от хоть и спесив, да Снежковым на версту не будет.
За такими столами угощают они окольных
крестьян сытным обедом, пивом похмельным, вином зеленым, чтоб «
к себе прикормить», чтоб работники из ближайших деревень домашней работы другим скупщикам не сбывали, а коль понадобятся тысячнику работники наспех,
шли бы
к нему по первому зову.
Посмотрел монах так на жизнь
крестьянина. «Нечему мне учиться тут», — подумал он и подивился, зачем старец
послал его
к крестьянину.
Из волостного правления дело об увольнении Чубаловых из общества государственных
крестьян пошло к окружному, там пришлось мошну еще пошире распустить, а когда поступило дело в палату, так и больно ее растрясти.
«Какая мерзость! Нет-с; какая неслыханная мерзость! — думал он. — Какая каторжная, наглая смелость и какой расчет! Он
шел убить человека при двух свидетелях и не боялся, да и нечего ему было бояться. Чем я докажу, что он убил его как злодей, а не по правилам дуэли? Да первый же Висленев скажет, что я вру! А
к этому же всему еще эта чертова ложь, будто я с Евангелом возмущал его
крестьян. Какой я свидетель? Мне никто не поверит!»
Домик или, вернее, остатки домика, куда они
шли, примыкал
к огородному полю. Дальше, по ту сторону дороги,
шло самое селение. Там хозяйничали всюду неприятельские солдаты. У колодца поили лошадей. Картинно-нарядные всадники то и дело пролетали с одного конца улицы на другой. Но самих
крестьян, настоящих, законных хозяев деревни, нигде не было видно. Как будто все село вымерло, или все его обыватели были перебиты, либо угнаны в плен.
Будзилович круто повернул влево и прошел с шайкой верст пятнадцать до фольварка Ордежа. Дорогой они встречали
крестьян, идущих по случаю праздника Юрьева дня
к обедне, увещевали их не слушаться более русских властей, говорили, что «за нами
идет польский король с большим войском отнимать Могилёвскую губернию у русского царя», но ничто не помогло:
крестьяне шли своей дорогой, твердя, что паны «подурели», да и сами повстанцы ворчали, что по этой адской дороге, невесть зачем свернули в сторону.
Приехавши на Валковскую станцию, вышел я из тарантаса, велел закладывать лошадей, а сам
пошел пешком вперед по дороге. За околицей, у ветряной мельницы, сидел старик на завалинке. На солнышке лапотки плел. Я подошел
к нему, завел разговор. То был
крестьянин деревни Валков, отец старого мельника, все его звали дедушкой Поликарпом.
Трудно было
идти с такой силой на Сенно, где стояли войска, да
к тому же вести приходили одна другой сквернее: в Сенно ждали еще войск из Витебска, и что оттуда и из Могилёва на подводах уже посланы войска
к границе Могилёвского и Сенненского уездов; в Оршанском уезде
крестьяне вязали панов.
Когда довудца этой шайки, Станиславович (Держановский), ехал 23 числа на сборное место, со своею будущей свитой, четырьмя помещиками и ксендзом Бугеном, он был, при проезде через Нижнюю Тощицу, верстах в 3-х не доезжая до места сбора, остановлен
крестьянами, которые на одной из его повозок
послали в Рогачёв
к исправнику объявить, что разъезжают вооруженные паны, и что они шестерых задержали.
Только Юрка не совсем подходил
к общей компании. Что с ним такое сталось? Работал вместе со всеми с полною добросовестностью, но никто уже больше не видел сверкающей его улыбки. По вечерам, после работы, когда ребята пили чай, смеялись и бузили, Юрка долго сидел задумавшись, ничего не слыша. Иногда пробовал возражать Ведерникову. Раз Ведерников
послал ребят в соседнюю деревню раскулачить
крестьянина, сына кулака. Юрка поехал, увидел его хозяйство и не стал раскулачивать. Сказал Ведерникову...
Не менее их и мятежники были очень озадачены приготовлением
к бою
крестьян; в этой крайности один горыгорецкий студент, с бородою и длинными волосами, вышел
к крестьянам в священнической рясе и проповедническим голосом держал речь: «Против кого
идете вы ребята?
Священник видит, что дело
пошло далеко, не говоря ни слова, оставил коленопреклоненных
крестьян, а сам вошел в дом, взял шляпу и, подойдя
к решившимся умирать в саду мужикам, сказал: «Пойдемте».
Между тем еще утром 23-го числа
к становому прибыл в Шклов
крестьянин из окрестности Черноручья с известием, что он встретил пробиравшуюся в лес толпу вооруженных людей, которые расспросив его о дороге
к Макарову Кругу, прибавили: «Мы, поляки и французы, забрали Петербург и Варшаву, и теперь
идем забирать Могилёв».
Крестьяне действительно поняли в чем было дело, и по уходе шайки,
послали к становому нарочного сказать, что явились мятежники и отправились по Друцкой дороге.
От приглашения
к бунту
крестьяне отказались, отказались и продать топоры по 2 руб. серебром за каждый, но мятежников не перевязали, так как Анцыпо объявил, что за ним
идут 800 французов.
Долго в размышлении стояла осиротевшая шайка; наконец решили выбрать трех уполномоченных послов и
послать к становому в Пропойск с предложением сдачи без всякой капитуляции, только с просьбой прибыть поспешней, дабы предупредить нападение
крестьян. Ночью прибыл становой, насчитал 140 человек оставшихся под ружьем, обезоружил их и на другой день торжественно вступил в Пропойск с приведенной им главной армией, положившей перед ним оружие.
— Mais si jamais il fut écrit dans les decrets de la Divine Providence, [Но если бы предназначено было божественным провидением,] — сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза
к небу, — que ma dinastie dût cesser de régner sur le trône de mes ancêtres, alors, après avoir épuisé tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croître la barbe jusqu’ici (государь показал рукой на половину груди), et j’irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutôt, que de signer la honte de ma patrie et de ma chère nation, dont je sais apprécier les sacrifices!.. [чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор, и скорее
пойду есть один картофель с последним из моих
крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..]
Поразительным для нас признаком происшедшего за последние 7 лет упадка было то, что во многих деревнях взрослые и, казалось бы, достаточные
крестьяне просятся в столовые и
идут в них, если их допускают. Этого не было в 1891-м году. Вот, например, случай, показывающий всю ту степень и бедности и недоверия
к своим силам, до которой дошли
крестьяне.