Неточные совпадения
Левин не замечал, как проходило время. Если бы спросили его, сколько времени он косил, он сказал бы, что полчаса, — а уж время подошло
к обеду. Заходя ряд, старик обратил внимание Левина на девочек и
мальчиков, которые с разных сторон, чуть видные, по высокой траве и по дороге
шли к косцам, неся оттягивавшие им ручонки узелки с хлебом и заткнутые тряпками кувшинчики с квасом.
Уездный чиновник пройди мимо — я уже и задумывался: куда он
идет, на вечер ли
к какому-нибудь своему брату или прямо
к себе домой, чтобы, посидевши с полчаса на крыльце, пока не совсем еще сгустились сумерки, сесть за ранний ужин с матушкой, с женой, с сестрой жены и всей семьей, и о чем будет веден разговор у них в то время, когда дворовая девка в монистах или
мальчик в толстой куртке принесет уже после супа сальную свечу в долговечном домашнем подсвечнике.
Спивак,
идя по дорожке, присматриваясь
к кустам, стала рассказывать о Корвине тем тоном, каким говорят, думая совершенно о другом, или для того, чтоб не думать. Клим узнал, что Корвина, больного, без сознания, подобрал в поле приказчик отца Спивак; привез его в усадьбу, и
мальчик рассказал, что он был поводырем слепых; один из них, называвший себя его дядей, был не совсем слепой, обращался с ним жестоко,
мальчик убежал от него, спрятался в лесу и заболел, отравившись чем-то или от голода.
Нехлюдов
шел медленным шагом, пропуская вперед себя спешивших посетителей, испытывая смешанные чувства ужаса перед теми злодеями, которые заперты здесь, состраданья
к тем невинным, которые, как вчерашний
мальчик и Катюша, должны быть здесь, и робости и умиления перед тем свиданием, которое ему предстояло.
Алеша перешел мостик и
пошел в горку мимо забора прямо
к опальному
мальчику.
У С. И. Грибкова начал свою художественную карьеру и Н. И. Струнников, поступивший
к нему в ученики четырнадцатилетним
мальчиком. Так же как и все, был «на побегушках», был маляром, тер краски, мыл кисти, а по вечерам учился рисовать с натуры. Раз С. И. Грибков
послал ученика Струнникова
к антиквару за Калужской заставой реставрировать какую-то старую картину.
Дело это сразу
пошло не настоящей дорогой. Мне казалось, что этот рослый человек питает неодолимое презрение
к очень маленьким
мальчикам, а я и еще один товарищ, Сурин, были самые малые ростом во всем пансионе. И оба не могли почему-то воспринять от Пашковского ни одного «правила» и особенно ни одной «поверки»…
Под конец моего пребывания в пансионе добродушный француз как-то исчез с нашего горизонта. Говорили, что он уезжал куда-то держать экзамен. Я был в третьем классе гимназии, когда однажды, в начале учебного года, в узком коридоре я наткнулся вдруг на фигуру, изумительно похожую на Гюгенета, только уже в синем учительском мундире. Я
шел с другим
мальчиком, поступившим в гимназию тоже от Рыхлинского, и оба мы радостно кинулись
к старому знакомому.
Любовь Андреевна. Вы были тогда совсем
мальчиком, милым студентиком, а теперь волосы не густые, очки. Неужели вы все еще студент? (
Идет к двери.)
И затем, с тем же задумчиво-рассеянным видом прислушивающегося человека, он взял
мальчика на руки и
пошел с ним через сад
к открытому окну гостиной.
— Какая еще девочка? — удивился Максим и
пошел вслед за
мальчиком к выходной двери.
Ведь бывали же на Руси примеры, что
мальчики, одержимые страстью
к науке, бросали все и
шли учиться, не заботясь ни о мнении родных, ни о какой поддержке в жизни…
Когда мне минуло четырнадцать лет и я мог
идти к причастию, моя маменька сказала моему папеньке: „Карл стал большой
мальчик, Густав; что мы будем с ним делать?“ И папенька сказал: „Я не знаю“.
Суета на балконе затихла. Барыня с
мальчиком и господин в золотых очках подошли
к самым перилам; остальные почтительно остановились на заднем плане. Из глубины сада пришел садовник в фартуке и стал неподалеку от дедушки. Откуда-то вылезший дворник поместился позади садовника. Это был огромный бородатый мужчина с мрачным, узколобым, рябым лицом. Одет он был в новую розовую рубашку, по которой
шли косыми рядами крупные черные горошины.
Но
мальчик не ответил старику. Он
шел впереди большими, твердыми шагами. Его глаза упорно смотрели вниз на дорогу, а тонкие брови сердито сдвинулись
к переносью.
— Был бы жив покойник, муженек мой сладкий, милая душенька, дал бы он тебе выволочку, накидал бы тебе подзатыльников, а — оставил бы, не гнал! А нынче все
пошло по-другому, чуть что не так — во-он, прочь! Ох, и куда ты,
мальчик, денешься,
к чему прислонишься?
К концу уроков Хрипач
послал за врачом, а сам взял шляпу и отправился в сад, что лежал меж гимназиею и берегом реки. Сад был обширный и тесный. Маленькие гимназисты любили его. Они в нем широко разбегались на переменах. Поэтому помощники классных наставников не любили этого сада. Они боялись, что с
мальчиками что-нибудь случится. А Хрипач требовал, чтобы
мальчики бывали там на переменах. Это было нужно ему для красоты в отчетах.
Саша ушел после обеда и не вернулся
к назначенному времени,
к семи часам. Коковкина обеспокоилась: не дай бог, попадется кому из учителей на улице в непоказанное время. Накажут, да и ей неловко. У нее всегда жили
мальчики скромные, по ночам не шатались. Коковкина
пошла искать Сашу. Известно, куда же, как не
к Рутиловым.
Опять на холоду, опять без квартиры, опять
иду к моим пьяницам-портным… До слез жаль теплого, светлого угла, славных сослуживцев-сторожей, милых
мальчиков… То-то обо мне разговору будет! [С лишком через двадцать лет я узнал о том, что говорили тогда обо мне после моего исчезновения в прогимназии.]
(Встает и подходит
к окну.) А ведь он
мальчик недурен! Он на меня сразу произвел приятное впечатление. Ах, как я еще душой молода! Мне кажется, я до семидесяти лет способна буду влюбляться… И если б не мое благоразумие… Он меня не видит… (Делает ручкой.) Ах, красавчик!.. Да, твердые правила в жизни много значат. (Оборачивается и видит Улиту.) А ты здесь еще? Ну,
пойдем; я тебе, вместо одного платья, два подарю.
— Ага, мошенник, попался! Давай-ка его сюда! — закричал Глеб, у которого при виде
мальчика невольно почему-то затряслись губы. — Пойдем-ка, я тебя проучу, как щепы подкладывать да дома поджигать… Врешь, не увернешься… Ребята, подсобите стащить его
к задним воротам, — заключил он, хватая
мальчика за шиворот и приподымая его на воздух.
«По дороге
к большому городу не спеша
идет мальчик.
К ним
идет мальчик с фьяской [Фъяска — оплетенная соломой бутыль для вина.] вина в руке и небольшим узлом в другой,
идет, вскинув голову, и кричит звонко, точно птица, не видя, что сквозь солому, которой обернута бутылка, падают на землю, кроваво сверкая, точно рубины, тяжелые капли густого вина.
Мальчик повернулся,
пошёл к двери и по дороге пробормотал...
— Вы не учите
мальчика, — говорила Автономова Илье, — и вообще… я должна сказать, что за последнее время всё у нас
идёт как-то… без увлечения, без любви
к делу…
Дядя заставил Евсея проститься с хозяевами и повёл его в город. Евсей смотрел на всё совиными глазами и жался
к дяде. Хлопали двери магазинов, визжали блоки; треск пролёток и тяжёлый грохот телег, крики торговцев, шарканье и топот ног — все эти звуки сцепились вместе, спутались в душное, пыльное облако. Люди
шли быстро, точно боялись опоздать куда-то, перебегали через улицу под мордами лошадей. Неугомонная суета утомляла глаза,
мальчик порою закрывал их, спотыкался и говорил дяде...
Книжная лавка постепенно возбуждала у
мальчика смутные подозрения своим подобием могилы, туго набитой умершими книгами. Все они были растрёпаны, изжёваны, от них
шёл прелый, тухлый запах. Покупали их мало, этому Евсей не удивлялся, но отношение хозяина
к покупателям и книгам всё более возбуждало его любопытство.
В без четверти десять нужно
идти к моим милым
мальчикам читать лекцию.
Но внешне всё
шло хорошо; все отнеслись
к смерти
мальчика деловито и просто, покорные привычке родить и хоронить.
Я взял у харловского зятя мою лошадь и повел ее в поводу. Мы вместе с ним
пошли на гумно, — но так как ничего в нем особенно любопытного не открыли, притом же он во мне, как в молодом
мальчике, не мог предполагать отменную любовь
к хозяйству, то мы и вернулись через сад на дорогу.
Так
пошла старушка
к вечерне и ко всенощной под праздник введения, а Катеринушку попросила присмотреть за Федюшкой.
Мальчик в эту пору уже обмогался.
Наконец набегал себе Федя ветряную оспу, а
к ней привязалась еще простудная боль в груди, и
мальчик слег. Лечили его сначала травками да муравками, а потом и за лекарем
послали.
— Тетенька! да что ж это? С кем же это вы там шепчетесь? — вскрикнул, с слезами в голосе,
мальчик. —
Идите сюда, тетенька: я боюсь, — еще слезливее позвал он через секунду, и ему послышалось, что Катерина Львовна сказала в гостиной «ну», которое
мальчик отнес
к себе.
Начиналось это с того, что прибитый кем-нибудь
мальчик шел к воспитателю и жаловался.
Рано утром в Сочельник Катя и Соня тихо поднялись с постелей и
пошли посмотреть, как
мальчики будут бежать в Америку. Подкрались
к двери.
До двух часов, когда сели обедать, все было тихо, но за обедом вдруг оказалось, что
мальчиков нет дома.
Послали в людскую, в конюшню, во флигель
к приказчику — там их не было.
Послали в деревню — и там не нашли. И чай потом тоже пили без
мальчиков, а когда садились ужинать, мамаша очень беспокоилась, даже плакала. А ночью опять ходили в деревню, искали, ходили с фонарями на реку. Боже, какая поднялась суматоха!
Купцы спустили очи и
пошли с благоговением и в этом же «бедном обозе» подошли
к одной повозке, у которой стояла у хрептуга совсем дохлая клячонка, а на передке сидел маленький золотушный
мальчик и забавлял себя, перекидывая с руки на руку ощипанные плоднички желтых пупавок. На этой повозке под липовым лубком лежал человек средних лет, с лицом самих пупавок желтее, и руки тоже желтые, все вытянутые и как мягкие плети валяются.
Все эти споры имеют один источник:
мальчику хочется чем-нибудь похвалиться насчет своего ученья; но сам он слишком слаб и ничтожен, чтобы иметь возможность опереться на собственные знания и рассуждения; вот он и пристраивает себя
к авторитету учителя или школы и старается превозносить их пред всеми другими с тем, чтобы лучами их
славы озарить себя самого.
— В этих праздничных порядках в сущности много жестокого, — сказала она немного погодя, как бы про себя, глядя в окно на
мальчиков, как они толпою
шли от дома
к воротам и на ходу, пожимаясь от холода, надевали свои шубы и пальто. — В праздники хочется отдыхать, сидеть дома с родными, а бедные
мальчики, учитель, служащие обязаны почему-то
идти по морозу, потом поздравлять, выражать свое почтение, конфузиться…
Посылаю к вам моего
мальчика прямо по-родственному; приютите и согрейте его, как вы умеете это делать.
Рассказывает, болели у нее зубы, да лекарь велел ей поставить пиявицу врачебную
к зубу, а фершалов
мальчик ей эту пиявицу
к языку припустил, и
пошел у нее с тех пор в языке опух.
Петр Дмитрич смеялся и шалил, как
мальчик, и это детски-шаловливое настроение, когда он становился чрезмерно добродушен,
шло к нему гораздо более, чем что-либо другое. Ольга Михайловна любила его таким. Но мальчишество его продолжалось обыкновенно недолго. Так и на этот раз, пошалив с косой, он почему-то нашел нужным придать своей шалости серьезный оттенок.
Мать уехала с сыном, и через месяц
мальчик выздоровел, и по округе прошла
слава о святой целебной силе старца Сергия, как его называли теперь. С тех пор не проходило недели, чтобы
к отцу Сергию не приходили, не приезжали больные. И, не отказав одним, он не мог отказывать и другим, и накладывал руку и молился, и исцелялись многие, и
слава отца Сергия распространялась дальше и дальше.
— А
к тому и говорю, что племянник-то ваш, я вижу, сытенький
мальчик, и притом с отцом, с матерью. Поставят его на дорогу, научат, и
пойдет он себе жить благородно, по-божьему. А вот Мишка, с которым вы сейчас
шли, с малых лет все по тюрьмам да на поселении. Так же и я вот: с самых с тех пор, как
пошел за отцом да как мать померла, я, может, и человека хорошего не видал и слова хорошего не слыхал. Откуда мне было в понятие войти? Верно ли я говорю?
—
К тятьке
идем, — ответил
мальчик с детской беспечностью в тоне.
— Н… да, — протянула г-жа Фаворская снисходительно, но в этом согласии слышалось отрицание. — Не находите ли вы, — обратилась она опять
к дяде, — что младшему
мальчику больше
идет его ермолочка, чем старшему мундир?.. Так хорошо, когда люди знают свое место. Вы… не находите этого? — с некоторой тревогой переспросила она.
— Это
к заутрене, должно быть.
Пойдут люди в церковь; многим из них станет легче. Так говорят, по крайней мере. Впрочем, помню, и мне легче становилось.
Мальчиком был тогда. Потом это прошло, погибло. И легче мне не становилось уж ни от чего. Это правда.
Сколько он хлопотал около Чижика, как ревностно трудились над ним доктора — умер
мальчик! Обидно… Вот и его, Орлова, схватит однажды, скрючит, и кончено. Ему стало страшно, его охватило одиночество. Поговорить бы с умным человеком насчёт всего этого! Он не раз пробовал завести разговор с кем-либо из студентов, но никто не имел времени для философии. Приходилось
идти к жене и говорить с ней. Он
пошёл, хмурый и печальный.
— Ну-ка подвинься, расселся! — сказал он отцу, прыгая на коротенькую лежанку, и добавил: — А
к этим чертям я не
пойду. Жирны больно станут, если еще я
к ним
пойду. «Испорченный
мальчик», — протянул Сашка в нос. — Сами хороши, антипы толсторожие.
Улан, молоденький, веселый
мальчик, только что получивший в Москве от родителей три тысячи на обзаведение в полку, был рад пробыть во время выборов несколько дней в городе
К. и надеялся тут на
славу повеселиться.