Неточные совпадения
— Слава-богу лег на пол спать с своей
принцессой, да во сне под лавку и закатись, а тут проснулся, испить захотел, кругом темень, он рукой пошевелил — с одной стороны стена, повел кверху — опять стена, на другую сторону раскинул рукой — опять стена (в крестьянах
к лавкам этакие доски набивают с краю, для красы), вот ему и покажись, что он в гробу и что его похоронили. Вот он и давай кричать… Ну, разутешили они нас тогда!
На другой день после этого Орлов получил от сэра Дика письмо самозванки на имя Гамильтона и тотчас же
послал в Рим своего генеральс-адъютанта Христенека, чтоб он постарался втереться
к принцессе Елизавете в доверенность и привезти ее в Пизу.
Января 14
принцесса послала к нему обещанную копию с известного уже нам духовного завещания Елизаветы Петровны и писала: «Наконец я решилась объявить себя из Польши и еду в Клев.
Торжественно провозглашая законные права свои на всероссийский престол,
принцесса Елизавета обращается
к вам, граф. Долг, честь,
слава — словом, все обязывает вас стать в ряды ее приверженцев.
Принцесса послала с Доманским письмо
к этому молодому кардиналу [Альбани в это время было ухе 54 года, — возраст довольно молодой для кандидатства в святейшие отцы.
Принцесса Елизавета, говоря в письме
к повелителю Османов, что она
послала воззвание
к русскому флоту, находившемуся в Ливорно, сказала правду.
Предлагая союз Порте,
принцесса уверяла султана, что имеет в России много приверженцев, которые уже одержали значительные победы над войсками Екатерины, и что русский флот, находящийся в Средиземном море, в самом непродолжительном времени признает ее императрицей, что она уже
послала в Ливорно воззвание
к морякам.
Было над чем призадуматься
принцессе.
Послав к графу Орлову письмо из Рагузы, она так долго ожидала объявления своего «манифестика» стоявшему на Ливорнском рейде русскому флоту, что наконец, несмотря на всю свою легкомысленность, могла прийти
к заключению, что предложение ее отвергнуто Орловым и что ей не только не должно надеяться на него, но следует опасаться всем известной его предприимчивости. Эти опасения, по всей вероятности, и были причиной как холодного приема Христенеку, так и отказа Дженкинсу.
Тогда
принцесса послала в Ватикан Ганецкого, надеясь, что ему, как лицу духовному и притом имевшему большие связи в папской столице, будет несравненно удобнее пробраться
к запертому кардиналу, чем «Мосбахскому незнакомцу».