Неточные совпадения
Ломовой счастливо захохотал, Клим Иванович
пошел тише, желая послушать, что еще скажет извозчик. Но
на панели пред витриной оружия стояло человек десять, из магазина вышел коренастый человек, с бритым лицом под бобровой шапкой, в пальто с обшлагами из меха, взмахнул рукой и, громко сказав: «В дантиста!» — выстрелил. В проходе во двор
на белой эмалированной вывеске исчезла буква а, стрелок, самодовольно улыбаясь, взглянул
на публику, кто-то одобрил его...
— Где Лидия? — спросил Макаров, прежде чем успел сделать это Клим. Спрыгнув
на панель, девушка механически, но все-таки красивым жестом сунула извозчику деньги и
пошла к дому, уже некрасиво размахивая зонтом в одной руке, шляпой в другой; истерически громко она рассказывала...
Клим получил наконец аттестат зрелости и собирался ехать в Петербург, когда
на его пути снова встала Маргарита. Туманным вечером он
шел к Томилину прощаться, и вдруг с крыльца неприглядного купеческого дома сошла
на панель женщина, — он тотчас признал в ней Маргариту. Встреча не удивила его, он понял, что должен был встретить швейку, он ждал этой случайной встречи, но радость свою он, конечно, скрыл.
Самгин приостановился,
пошел тише, у него вспотели виски. Он скоро убедился, что это — фонари, они стоят
на панели у ворот или повешены
на воротах. Фонарей было немного, светились они далеко друг от друга и точно для того, чтоб показать свою ненужность. Но, может быть, и для того, чтоб удобней было стрелять в человека, который поравняется с фонарем.
Через сотню быстрых шагов он догнал двух людей, один был в дворянской фуражке, а другой — в панаме. Широкоплечие фигуры их заполнили всю
панель, и, чтоб опередить их, нужно было сойти в грязь непросохшей мостовой. Он
пошел сзади, посматривая
на красные, жирные шеи. Левый, в панаме, сиповато, басом говорил...
Через час Самгин шагал рядом с ним по
панели, а среди улицы за гробом
шла Алина под руку с Макаровым; за ними — усатый человек, похожий
на военного в отставке, небритый, точно в плюшевой маске
на сизых щеках, с толстой палкой в руке, очень потертый; рядом с ним шагал, сунув руки в карманы рваного пиджака, наклоня голову без шапки, рослый парень, кудрявый и весь в каких-то театрально кудрявых лохмотьях; он все поплевывал сквозь зубы под ноги себе.
Я
пошел за ними по грязи, хотя это была не моя дорога. Когда они дошла до
панели откоса, казак остановился, отошел от женщины
на шаг и вдруг ударил ее в лицо; она вскрикнула с удивлением и испугом...
Сын кузнеца
шёл по тротуару беспечной походкой гуляющего человека, руки его были засунуты в карманы дырявых штанов,
на плечах болталась не по росту длинная синяя блуза, тоже рваная и грязная, большие опорки звучно щёлкали каблуками по камню
панели, картуз со сломанным козырьком молодецки сдвинут
на левое ухо, половину головы пекло солнце, а лицо и шею Пашки покрывал густой налёт маслянистой грязи.
И говор стоял: немного пьяный, веселый масленичный говор; и так
шла к разноголосице молодая весенняя оттепель, мутные лужи
на панели, вдруг почерневшие деревья сквера.
Он читал книги даже
на улице, —
идет по
панели, закрыв лицо книгой, и толкает людей. Валяясь у себя
на чердаке в голодном тифе, он кричал...
Шмыгающей походкою
шла по набережной женщина с воровато глядящими исподлобья глазами, с жидкою шишечкою волос
на макушке. Наклонилась, подняла
на панели дно разбитой бутылки с острыми зубцами, оглянулась настороженно и бросила через каменные перила в море.
Шел дождь, ветер бурными порывами дул с моря.
На проспекте было пустынно, мокрые
панели блестели под фонарями масленым блеском. Андрей Иванович быстро шагал, распахнув пальто навстречу ветру.
Громко и весело разговаривая, Александру Михайловну обогнала кучка девочек-подростков. Впереди, с лихим лицом,
шла Манька. Под накинутым
на плечи платком гибко колебался ее тонкий полудетский стан. У
панели, рядом с ломовыми дрогами,
на кучке старых рельсов спал ломовик. Манька громко крикнула...
Катя
пошла часам к одиннадцати посмотреть.
На панелях в ожидании густо стояли зрители. Катя была уверена, что народу
на демонстрации будет позорно мало, и в душе ей хотелось этого.
Петербургская
панель сделала свое дело, она осталась
на ней и
пошла обычной дорогой падшей женщины.
Они
пошли, держась за руки, опять разговаривая медленными, горячими пожатиями. Прошли по тихому Сивцеву Вражку, по Плющихе. Борька проводил Исанку до дому, в Первом Воздвиженском переулке. У каменных ворот, около подстриженных тополей, тянувшихся вдоль
панели, они остановились. В колебании поглядели друг
на друга. Борька решительно сказал...
Зенон подхватил ее, как дитя,
на одну руку, а другою рукой дернул за шелковый шнур, и от движения этого шнура одна
панель в красной стене его мастерской сейчас же раздвинулась. За нею открылся вход в высокую, очень просторную комнату, куда встревоженный Зенон и
пошел, держа
на своих руках сомлевшую Нефору. Глаза ее были теперь совершенно закрыты, голова опустилась, и все тело ослабло.