— Видите, кузина, для меня и то уж счастье, что тут есть какое-то колебание, что у вас не вырвалось ни да, ни нет. Внезапное да — значило бы обман, любезность или уж такое счастье, какого я не заслужил; а от нет было бы мне больно. Но вы не знаете сами, жаль вам или нет: это уж много от вас, это
половина победы…
Увидав, что она достаточно размягчила сердце своего собеседника, она поняла, что
половина победы одержана, и смущение ее прошло.
Неточные совпадения
Следовало бы кому-нибудь одержать
победу и кому-нибудь быть побеждену; но публика разделилась на две равные
половины, и каждая своего героя считала и провозглашала победителем.
—
Победа! — сказал ему Чарский, — ваше дело в шляпе. Княгиня дает вам свою залу — вчера на рауте я успел завербовать
половину Петербурга; печатайте билеты и объявления. Ручаюсь вам, если не за триумф, то по крайней мере за барыш…
Жена Матвея Ивановича — Полина Андреевна Стрешнева, после целого ряда сцен ревности, в
половине последнего сезона вышла из состава труппы кружка и уехала в Петербург, где была вскоре принята на казенную сцену Александра Яковлевна одерживала таким образом
победу за
победой.
Утром было повещено, что воевода со своей шайкой навестил институт; на институтском дворе было из институтских запасов приготовлено угощение. В 11 часу двинулась победоносная армия. Первую
половину вел литвинский помещик Миткевич, вторую — Висковский. В середине на конях ехал воевода с 60 человек своего штаба, свиты и телохранителей; с собою повезли и тело убитого Доморацкого и драгоценный залог
победы — замкнутый сундук казначейства.
Мигурский писал два раза: один раз извещал о том, что он поступил в войско, другой раз, в
половине февраля, писал восторженное письмо о
победе поляков при Сточеке, где взяли шесть русских орудий и пленных. «Zwyciestwo Polakоw i kleska Moskali! Wiwat!» [Да здравствуют поляки, погибель москалям!
«Да, что́ бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да.
Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу. Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая
половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.