Неточные совпадения
Ранним
утром выступил он в поход и дал делу такой вид, как будто совершает простой военный променад. [Промена́д (франц.) — прогулка.]
Утро было ясное, свежее, чуть-чуть морозное (дело происходило в
половине сентября). Солнце играло на касках и ружьях солдат; крыши домов и улицы были подернуты легким слоем инея; везде топились печи и из окон каждого дома виднелось веселое пламя.
Часу в первом
утра он, с усилием раскрыв глаза, увидел над собою при свете лампадки бледное лицо отца и велел ему уйти; тот повиновался, но тотчас же вернулся на цыпочках и, до
половины заслонившись дверцами шкафа, неотвратимо глядел на своего сына.
— В
половине седьмого текущим
утром, и я немедленно…
На другой день Райский
утром рано предупредил Крицкую запиской, что он просит позволения прийти к ней в
половине первого часа, и получил ответ: «Charmee, j’attends» [«Очень рада, жду» (фр.).] и т. д.
Что за плавание в этих печальных местах! что за климат! Лета почти нет:
утром ни холодно, ни тепло, а вечером положительно холодно. Туманы скрывают от глаз чуть не собственный нос. Вчера палили из пушек, били в барабан, чтоб навести наши шлюпки с офицерами на место, где стоит фрегат. Ветра большею частию свежие, холодные, тишины почти не бывает, а
половина июля!
Но в это
утро, в
половине марта, кусты протеа глядели веселее, зелень казалась зеленее, так что немецкий спутник наш заметил, что тут должно быть много «скотства».
Назначено было отвалить нам от фрегата в одиннадцать часов
утра. Но известно, что час и назначают затем, чтоб только знать, насколько приехать позже назначенного времени, — так заведено в хорошем обществе. И мы, как люди хорошего общества, отвалили в
половине первого.
Мало того, когда он уверял потом следователя, что отделил полторы тысячи в ладонку (которой никогда не бывало), то, может быть, и выдумал эту ладонку, тут же мгновенно, именно потому, что два часа пред тем отделил
половину денег и спрятал куда-нибудь там в Мокром, на всякий случай, до
утра, только чтобы не хранить на себе, по внезапно представившемуся вдохновению.
— Дмитрий, ты стал плохим товарищем мне в работе. Пропадаешь каждый день на целое
утро, и на
половину дней пропадаешь по вечерам. Нахватался уроков, что ли? Так время ли теперь набирать их? Я хочу бросить и те, которые у меня есть. У меня есть рублей 40 — достанет на три месяца до окончания курса. А у тебя было больше денег в запасе, кажется, рублей до сотни?
— «Если вам непременно угодно,
утром послезавтра, в
половине 4–го».
До
половины лета
Снега лежат в оврагах и лядинах,
Из них ползут туманы по
утрам,
А к вечеру выходят злые сестры —
Трясучие и бледные кумохи.
Если б Гарибальди не вставал в пять часов
утра и не принимал в шесть, она удалась бы совсем; по счастию, усердие интриги раньше
половины девятого не шло; только в день его отъезда дамы начали вторжение в его спальню часом раньше.
Нет сомнения, что Савельцев не остановился бы на одной этой казни, но на другое
утро, за чаем, староста доложил, что за ночь
половина дворни разбежалась.
В усадьбе и около нее с каждым днем становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после обеда, часов до шести, сумерничают, а потом и свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают до петухов, а
утром, чуть свет забрезжит, и опять на ногах. Наконец в
половине октября выпадает первый снег прямо на мерзлую землю.
Обилие фруктов и в особенности ягод было такое, что с конца июня до
половины августа господский дом положительно превращался в фабрику, в которой с
утра до вечера производилась ягодная эксплуатация.
И вместе с башней Троекуров начал строить свой дом, рядом с домом Голицына, чтобы «
утереть ему нос», а материал, кстати, был под рукой — от Сухаревой башни. Проведал об этом Петр, назвал Троекурова казнокрадом, а все-таки в 1691 году рядом с домом Голицына появились палаты, тоже в два этажа. Потом Троекуров прибавил еще третий этаж со сводами в две с
половиной сажени, чего не было ни до него, ни после.
В одно прекрасное
утро Полуянов признался следователю, что больше
половины привлеченных к делу лиц оговорил по злобе.
Весь дом был тесно набит невиданными мною людьми: в передней
половине жил военный из татар, с маленькой круглой женою; она с
утра до вечера кричала, смеялась, играла на богато украшенной гитаре и высоким, звонким голосом пела чаще других задорную песню...
Часов в десять
утра куропатки улетают в те места, где ночевали, и проводят там на отдыхе несколько часов: лежат до
половины зарывшись в снег и даже спят.
— Четыре стены, до
половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях, на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь без трубы, но лучшая защита от холода, и дым, всякое
утро зимою и летом наполняющий избу; окончины, в коих натянутый пузырь смеркающийся в полдень пропускал свет; горшка два или три (счастливая изба, коли в одном из них всякий день есть пустые шти!).
Я взглянул на часы и увидел, что было только три с
половиной часа
утра. Тогда я спросил, зачем все встали так рано. На этот вопрос Ноздрин сказал мне, что наш проводник зачем-то разбудил их и велел поскорее укладывать нарты. Наконец, я узнал, что случилось.
В то
утро, в которое начался наш рассказ, все семейство собралось в столовой в ожидании генерала, обещавшего явиться к
половине первого.
Прошло с неделю после свидания двух лиц нашего рассказа на зеленой скамейке. В одно светлое
утро, около
половины одиннадцатого, Варвара Ардалионовна Птицына, вышедшая посетить кой-кого из своих знакомых, возвратилась домой в большой и прискорбной задумчивости.
А дело было в том, что всеми позабытый штабс-капитан Давыдовский восьмой год преспокойно валялся без рук и ног в параличе и любовался, как полнела и добрела во всю мочь его грозная
половина, с
утра до ночи курившая трубку с длинным черешневым чубуком и кропотавшаяся на семнадцатилетнюю девочку Липку, имевшую нарочитую склонность к истреблению зажигательных спичек, которые вдова Давыдовская имела другую слабость тщательно хранить на своем образнике как некую особенную драгоценность или святыню.
В
половине июня начались уже сильные жары; они составляли новое препятствие к моей охоте: мать боялась действия летних солнечных лучей, увидев же однажды, что шея у меня покраснела и покрылась маленькими пузыриками, как будто от шпанской мушки, что, конечно, произошло от солнца, она приказала, чтобы всегда в десять часов
утра я уже был дома.
Затем они подробно изложили мне план работ. Прежде всего они приступили к исследованию Парижа по сю сторону Сены, разделив ее на две равные
половины. Вставши рано
утром, каждый отправляется в свою сторону и наблюдает, а около двух часов они сходятся в русском ресторане и уже совместно наблюдают за стеною Комической Оперы. Потом опять расходятся и поздно ночью, возвратись домой, проверяют друг друга.
Петра Михайлыча знали не только в городе и уезде, но, я думаю, и в
половине губернии: каждый день, часов в семь
утра, он выходил из дома за припасами на рынок и имел, при этом случае, привычку поговорить со встречным и поперечным. Проходя, например, мимо полуразвалившегося домишка соседки-мещанки, в котором из волокового окна [Волоковое окно — маленькое задвижное оконце, прорубавшееся в избах старинной постройки в боковых стенах.] выглядывала голова хозяйки, повязанная платком, он говорил...
Жизнь Александра разделялась на две
половины.
Утро поглощала служба. Он рылся в запыленных делах, соображал вовсе не касавшиеся до него обстоятельства, считал на бумаге миллионами не принадлежавшие ему деньги. Но порой голова отказывалась думать за других, перо выпадало из рук, и им овладевала та сладостная нега, на которую сердился Петр Иваныч.
— Нет, это всего только я, — высунулся опять до
половины Петр Степанович. — Здравствуйте, Лизавета Николаевна; во всяком случае с добрым
утром. Так и знал, что найду вас обоих в этой зале. Я совершенно на одно мгновение, Николай Всеволодович, — во что бы то ни стало спешил на пару слов… необходимейших… всего только парочку!
— Слезы погоревших
утрут, но город сожгут. Это всё четыре мерзавца, четыре с
половиной. Арестовать мерзавца! Он тут один, а четыре с
половиной им оклеветаны. Он втирается в честь семейств. Для зажигания домов употребили гувернанток. Это подло, подло! Ай, что он делает! — крикнул он, заметив вдруг на кровле пылавшего флигеля пожарного, под которым уже прогорела крыша и кругом вспыхивал огонь. — Стащить его, стащить, он провалится, он загорится, тушите его… Что он там делает?
Проснувшись около десяти часов, он вдруг дико вскочил с постели, разом вспомнил всё и плотно ударил себя ладонью по лбу: ни завтрака, ни Блюма, ни полицеймейстера, ни чиновника, явившегося напомнить, что члены — ского собрания ждут его председательства в это
утро, он не принял, он ничего не слышал и не хотел понимать, а побежал как шальной на
половину Юлии Михайловны.
Слушайте же, слушайте: оба пьют, сочиняют стихи, из которых
половина липутинских; тот его одевает во фрак, меня между тем уверяет, что уже отправил с
утра, а его бережет где-то в задней каморке, чтобы выпихнуть на эстраду.
Половина его была темная, и Матвею показалось, что это какой-нибудь сарай, где можно свернуться и заснуть до
утра.
Ложась, я знал, что усну крепко, но встать хотел рано, и это желание — рано встать — бессознательно разбудило меня. Когда я открыл глаза, память была пуста, как после обморока. Я не мог поймать ни одной мысли до тех пор, пока не увидел выпяченную нижнюю губу спящего Кука. Тогда смутное прояснилось, и, мгновенно восстановив события, я взял со стула часы. На мое счастье, было всего
половина десятого
утра.
Другой случай был со мной недавно, а именно в
половине сентября 1845 года: пришел я удить окуней, часу в восьмом
утра, на свою мельницу; около плотины росла длинная трава; я закинул удочку через нее в глубокий материк, насадив на крючок земляного червя; только что я положил удилище на траву и стал развивать другую удочку, как наплавок исчез, и я едва успел схватить удилище; вынимаю — поводок перегрызен; я знал, что это щука, и сейчас закинул другую удочку; через несколько минут повторилась та же история, но я успел подсечь и начал уже водить какую-то большую рыбу, как вдруг леса со свистом взвилась кверху: поводок опять оказался перегрызен; явно, что и это была щука и уже большая, ибо я почти ее видел.
— Если он вам нужен, то представьтесь ему сами. Он принимает ежедневно по
утрам от десяти до
половины одиннадцатого.
Долинский провел у Анны Михайловны два дня. Аккуратно он являлся с первым омнибусом в восемь часов
утра и уезжал домой с последним в
половине двенадцатого. Долинского не оставляла его давнишняя задумчивость, но он стал заметно спокойнее и даже минутами оживлялся. Однако, оживленность эта была непродолжительною: она появлялась неожиданно, как бы в минуты забвения, и исчезала так же быстро, как будто по мановению какого-то призрака, проносившегося перед тревожными глазами Долинского.
В одно
утро Аделаида Ивановна, выходя со своей
половины, чтобы отправиться к заутрене, вдруг увидала Бегушева совсем одетым и даже в бекеше. Старушка перепугалась.
Стояла вторая
половина июля, и трава уже поспела для покоса. Ничего красивее нельзя себе представить, как эти чудные горные луга, усеянные лесными островками и по всем направлениям изрезанные бойкими горными речками. От травы
утром поднимался такой аромат, что кружилась голова. Как только мы вышли из завода, наш Лыско совсем пропал, так что я думал, что он потерялся.
С этой минуты все свободные часы я должен был сидеть в зале за одним из роялей, между прочим и с 11-ти до
половины двенадцатого
утра, когда к специальной закуске собирались учителя.
Дальние и ближние приезжие гостили по целым неделям, и общество, особенно по
утрам, разделялось на две
половины: мужскую и дамскую.
Латинских уроков Гульч давал нам ежедневно два:
утром мы читали Ливия и через день переводили изустно с немецкого на латинский, а после обеда, с
половины пятого до
половины шестого, неизменно читали Энеиду, из которой, в случае плохой подготовки, приходилось учить стихи наизусть.
Я все ждала, что к
утру перевернется что-нибудь в природе, что
половина Москвы провалится, и будет озеро, а на той стороне гoры…
Учитель не все свои деньги пропивал; по крайней мере
половину их он тратил на детей Въезжей улицы. Бедняки всегда детьми богаты; на этой улице, в ее пыли и ямах, с
утра до вечера шумно возились кучи оборванных, грязных и полуголодных ребятишек.
Солнце садилось.
Половина неба рдела, обещая на
утро ветер. Катерина Андреевна была в белом платье, перехваченном в талии зеленым бархатным кушаком. На огненном фоне заката ее голова прозрачно золотилась тонкими волосами.
Полно, друг!
Грешно тебе! Ты видишь, я не прячусь.
С
утра дерусь, кольчуги не скидая,
Москву-реку переходил два раза
На помощь вам. Вы сами-то недружно
Встречаете врага. Вы здесь, в остроге,
С поляками деретесь целый день,
А
половина в таборах за пьянством,
Играют в зернь у Яузских ворот.
К
утру его начал пробирать сильный холод; во всех членах он уже чувствовал какую-то сжимающую, неприятную ломоту и совершенно бесполезно старался поукутываться маленьким, худеньким одеялишком, не закрывавшим его почти до
половины ног.
Представление началось ровно в восемь с
половиной часов. Долг газовому обществу уплатили еще
утром, и потому освещение было аль джиорно [Как дневное (от итал. al giorno).]. В девять часов без десяти минут приехал в цирк Барнум с дочерью и переводчиком. Их встретили тушем. Барнум сел не в приготовленную ложу, а во второй ряд кресел, в излюбленные места знатоков цирка, сейчас же справа от входа из конюшен на манеж.
Рябинин. Сердитая! Значит — решили: часов в шесть
утра посылай наших солдат, они заберут муку и отвезут
половину — себе,
половину — на фабрику, прямо в казарму. Бабы сразу увидят, что большевики не только обещают, а и дают. Ясно, леший?
По
утрам, когда он просыпался, ему не надо было даже приподымать голову от подушки, чтобы увидеть прямо перед собою темную, синюю полосу моря, подымавшуюся до
половины окон, а на окнах в это время тихо колебались, парусясь от ветра, легкие, розоватые, прозрачные занавески, и вся комната бывала по
утрам так полна светом и так в ней крепко и бодро пахло морским воздухом, что в первые дни, просыпаясь, студент нередко начинал смеяться от бессознательного, расцветавшего в нем восторга.