«
Полуграмотному человеку, какому-нибудь слесарю, поручена жизнь сотен людей. Он везет их сотни верст. Он может сойти с ума, спрыгнуть на землю, убежать, умереть от паралича сердца. Может, не щадя своей жизни, со зла на людей устроить крушение. Его ответственность предо мной… пред людями — ничтожна. В пятом году машинист Николаевской дороги увез революционеров-рабочих на глазах карательного отряда…»
За кулисами, около того прохода, из которого выходят на арену артисты, висело за проволочной сеткой освещенное газовым рожком рукописное расписание вечера с печатными заголовками: «Arbeit. Pferd. Klown» [Работа. Лошадь. Клоун (нем.).]. Арбузов заглянул в него с неясной и наивной надеждой не найти своего имени. Но во втором отделении против знакомого ему слова «Kampf» [Борьба (нем.).] стояли написанные крупным, катящимся вниз почерком
полуграмотного человека две фамилии: Arbousow и Roeber.
Неточные совпадения
Мы собрались опять. Иван Кузмич в присутствии жены прочел нам воззвание Пугачева, писанное каким-нибудь
полуграмотным казаком. Разбойник объявлял о своем намерении идти на нашу крепость; приглашал казаков и солдат в свою шайку, а командиров увещевал не супротивляться, угрожая казнию в противном случае. Воззвание написано было в грубых, но сильных выражениях и должно было произвести опасное впечатление на умы простых
людей.
Отец его, боевой генерал 1812 года,
полуграмотный, грубый, но не злой русский
человек, всю жизнь свою тянул лямку, командовал сперва бригадой, потом дивизией и постоянно жил в провинции, где в силу своего чина играл довольно значительную роль.
«Сколько ценнейших сил, упрямого учительства тратится на эту полудикую,
полуграмотную массу
людей. В сущности, они не столько помогают, как мешают жить».
Потом он попал в какую-то комиссию и стал освобождать богатых
людей от дальних путешествий на войну, а то и совсем от солдатской шинели, а его писарь,
полуграмотный солдат, снимал дачу под Москвой для своей любовницы.
В вульгарном, философски
полуграмотном материализме Бюхнера и Молешотта находили опору для освобождения
человека и народа, в то время как освобождать может лишь дух, материя же может лишь порабощать.
Вздохнул ли бы, по крайней мере, его превосходительство о напрасно загубленной жизни этого «по недоразумению» сосланного молодого
человека, подумал ли бы, что ряд тюрем, ссылок, наконец, смерть от пули — слишком суровое наказание за все, что прочитано только в сердце молодого студента да еще плохо прочитано
полуграмотным шпионом?..
И неужели это будет отрицание народного достоинства, нелюбовь к родине, если благородный
человек расскажет, как благочестивый народ разгоняют от святых икон, которым он искренне верует и поклоняется, для того, чтобы очистить место для генеральши Дарьи Михайловны, небрежно говорящей, что c'est joli; или как
полуграмотный писарь глумится над простодушной верой старика, уверяя, что «простой
человек, окроме как своего невежества, натурального естества ни в жизнь произойти не в силах»; или как у истомленных, умирающих от жажды странниц отнимают ото рта воду, чтобы поставить серебряный самовар Ивана Онуфрича Хрептюгина.
Полуграмотный, выслужившийся из солдат командир того батальона, в который был зачислен Мигурский, понимал положение бывшего богатого, образованного молодого
человека, лишившегося всего, жалел его и уважал и делал ему всякого рода послабления.