Неточные совпадения
А. Волынский был одним из первых в защите в литературной критике философского идеализма, он хотел, чтобы критика была на высоте великой русской
литературы, и прежде всего на высоте Достоевского и Л. Толстого, и резко нападал на традиционную русскую критику, Добролюбова, Чернышевского, Писарева, которые все еще
пользовались большим авторитетом в широких кругах интеллигенции.
Героя моего в эту минуту занимали странные мысли. Он думал, что нельзя ли будет,
пользуясь теперешней благосклонностью губернатора, попросить его выхлопотать ему разрешение выйти в отставку, а потом сейчас же бы в актеры поступить, так как
литературой в России, видимо, никогда невозможно будет заниматься, но, будучи актером, все-таки будешь стоять около искусства и искусством заниматься…
При этом перечне лицо Петра Михайлыча сияло удовольствием, оттого что дочь обнаруживала такое знакомство с
литературой; но Калинович слушал ее с таким выражением, по которому нетрудно было догадаться, что называемые ею авторы не
пользовались его большим уважением.
Мысль о солидарности между
литературой и читающей публикой не
пользуется у нас кредитом. Как-то чересчур охотно предоставляют у нас писателю играть роль вьючного животного, обязанного нести бремя всевозможных ответственностей. Но сдается, что недалеко время, когда для читателя само собой выяснится, что добрая половина этого бремени должна пасть и на него.
Поэт того же мнения, что правда не годится, и даже разъяснял мне, почему правды в
литературе говорить не следует; это будто бы потому, что «правда есть меч обоюдоострый» и ею подчас может
пользоваться и правительство; честность, говорит, можно признавать только одну «абсолютную», которую может иметь и вор, и фальшивый монетчик.
Заметно было, что она знакома с
литературой католиков, направленной против социализма, и что в этом кружке ее слово
пользуется не меньшим вниманием, чем его.
— Судя по тем отзывам, которые я читал о нем в
литературе, он далеко не
пользуется именем такого человека.
Исключая двух-трех стариков, вся нынешняя
литература представляется мне не
литературой, а в своем роде кустарным промыслом, существующим только для того, чтобы его поощряли, но неохотно
пользовались его изделиями.
К моему удивлению, Гаврило Степаныч порядочно знал политическую экономию, читал Адама Смита, Милля, Маркса и постоянно жалел только о том, что, не зная новых языков, он не может
пользоваться богатой европейской
литературой по разным экономическим вопросам из первых рук, а не дожидаясь переводов на русский язык; в статистике Гаврило Степаныч был как у себя дома, читал Кетле и Кольба, а работы русского профессора Янсона он знал почти наизусть.
У нас вообще журнальная
литература всегда
пользовалась наибольшим успехом и получила наибольшее развитие — потому ли, что русские авторы никогда не хотели или не умели сами хлопотать о продаже и об издании своих сочинений, или потому, что чтение мелких, легких статеек приходилось более по вкусу образующегося общества, нежели чтение сочинений обширных и серьезных.
В этих учреждениях, где скука, бездействие и лубочная
литература порождают повышенные романтические вкусы, наибольшим обожанием
пользуются воры и сыщики благодаря своему героическому существованию, полному захватывающих приключений, опасности и риска.
Она
пользовалась большою славою не только потому, что была запрещена, но и потому, что заключала в себе, по общему мнению, много смелых, глубоких мыслей, резких истин и сильных стихов, — так думало тогда старшее поколение литераторов и любителей
литературы.
Учитель был родом немец, а в то время в немецкой
литературе господствовала мода на рыцарские романы и волшебные повести, — и библиотека, которою
пользовался наш Алеша, большею частью состояла из книг сего рода.
Не менее горькие сетования слышатся часто и о том, что масса простого народа отделена у нас китайскою стеною от образованных классов общества и вследствие того почти не может
пользоваться благодетельными указаниями науки и
литературы.
И вышло так, что все мое помещичье достояние пошло, в сущности, на
литературу. За два года с небольшим я, как редактор и сотрудник своего журнала, почти ничем из деревни не
пользовался и жил на свой труд. И только по отъезде моего товарища 3-ча из имения я всего один раз имел какой-то доход, пошедший также на покрытие того многотысячного долга, который я нажил издательством журнала к 1865 году.
В русской духовно-аскетической
литературе XIX века наибольшим авторитетом
пользовался епископ Феофан Затворник.