Неточные совпадения
Я и теперь храню благодарное воспоминание и об этой
книге, и о
польской литературе того времени. В ней уже билась тогда струя раннего, пожалуй, слишком наивного народничества, которое, еще не затрагивая прямо острых вопросов тогдашнего строя, настойчиво проводило идею равенства людей…
Должен сказать при этом, что собственно чорт играл в наших представлениях наименьшую роль. После своего появления старшему брату он нам уже почти не являлся, а если являлся, то не очень пугал. Может быть, отчасти это оттого, что в представлениях малорусского и
польского народа он неизменно является кургузым немцем. Но еще более действовала тут старинная большая
книга в кожаном переплете («Печерский патерик»), которую отец привез из Киева.
Первая
книга, которую я начал читать по складам, а дочитал до конца уже довольно бегло, был роман
польского писателя Коржениовского — произведение талантливое и написанное в хорошем литературном тоне. Никто после этого не руководил выбором моего чтения, и одно время оно приняло пестрый, случайный, можно даже сказать, авантюристский характер.
M-r le pretre Zajonczek не спеша поднял эти
книги и не спеша развернул их. Обе
книги были
польские: одна «Historija Kosciola Russkiego, Ksigdza Fr. Gusty» (история русской церкви, сочиненная католическим священником Густою), а другая—мистические бредни Тавянского, известнейшего мистика, имевшего столь печальное влияние на прекраснейший ум Мицкевича и давшего совершенно иное направление последней деятельности поэта.
Уже с XIII века Западная Европа решительно и упорно приступила к поискам новых форм мысли, к изучению и критике восточного догматизма, а у нас в XVII веке требовалось, чтобы «никто из неученых людей в домах у себя
польских, латинских и немецких и люторских, и кальвинских, и прочих еретических
книг не имел и не читал.
Действие происходит в
польском местечке в почтовом доме. Комната: справа от зрителя стол, на нем шнуровые
книги, бумага и проч., с левой клавикорды, на стене гитара, в средине открытый вид в цветник.
Работая над
книгой моей"Европейский роман", куда я ввел и
польскую беллетристику, я еще усиленнее продолжал эти чтения, даже и за границей, и моим последним чтецом в Ницце, с которым я специально изучал"Пана Тадеуша", был поляк, доктор, учившийся в России.
Показательна в этом отношении
книга польского философа Лютославского «Volonté et liberté», который хочет синтезировать восточную йогу с христианским путем.].
«Кириллова
книга» и «Ефрем Сирин» были перепечатаны, сходно с московскими старопечатными изданиями, в
польских типографиях, в конце XVIII столетия (
книги переводные).