Неточные совпадения
Относительно этого человека было известно, что он одно время был юридическим владельцем и фактическим распорядителем огромного имения, принадлежавшего
графам В. Старый
граф смертельно заболел, когда его сын, служивший в гвардии в Царстве
Польском был за что-то предан военному суду.
— Это несправедливо, — возразил с легким
польским акцентом
граф, очень красивый и щегольски одетый брюнет, с выразительными карими глазами, узким белым носиком и тонкими усиками над крошечным ртом. — Они не играли с нами в фанты.
Глядя на Василия Васильевича, на его грим, фигуру, слушая его легкий
польский акцент, я видел в нем живого «
графа», когда вскочил тот из-за стола, угрожающе поднял руку с колодой карт…
Дело заключалось в том, что
граф Николай Петрович Шереметев в 1801 году женился на своей крепостной девушке Прасковье Ивановне Кузнецовой, прозвище которой переделали в «Ковалевскую» и говорили, будто она происходила из
польской шляхты и была записана в крепость Шереметевых незаконно. К этому обстоятельству от нечего делать не переставали возвращаться при каждом удобном случае и достойную уважения графиню в глаза чествовали, а за глаза звали «Парашкою».
Граф всех и каждого оприветствовал и, открыв потом
польским с Клеопатрою Николаевной бал, пригласил молодых людей продолжать танцы, а сам начал ходить то с тем, то с другим из гостей, которые были постарше и попочтеннее.
Раскройте, например, Грибовского, и у него вы найдете мимоходом сделанные замечания, что Остерману было пожаловано 6000 душ (Грибовский, «Записки», стр. 65), Трощиискому — 1700, В. С. Попову — 1500 в Малороссии да 1000 в
польских губерниях (стр. 81), иностранцу Алтести — 6000 душ
польских (стр. 78),
графу Маркову — 4000 душ (стр. 75),
графу Безбородко — 16000 (стр. 70), Н. И. Салтыкову — 6000 (стр. 61)…
Что унижений, что холоду и оскорблений должен был вынести Анатоль в этом путешествии. Для каждого
польского выходца в то время путешествие было рядом торжеств, симпатических приемов; на каждого русского народы смотрели с затаенной злобой, как на сообщника Николая. Раза два
граф Ксаверий должен был, избегая неприятностей со стороны раздраженной толпы, выдавать Анатоля за поляка. Действительная нелюбовь к русским идет с этого времени, мы ею обязаны Николаю.
Граф Ксаверий должен был совершенно овладеть Анатолем — познакомить его с
польскими иезуитами.
В этой встрече Анатоля с
графом Ксаверием мне хотелось представить нашу русскую натуру, широкую, но распущенную, многостороннюю, но не устоявшуюся в соприкосновении с натурой
польской, определенной, испытанной, односторонней, не идущей вперед, но твердо стоящей на своей почве.
Как только
польский кончился и пары взаимно раскланивались, снова отделяясь женщины к женщинам, мужчины к мужчинам, Завальшевский, счастливый и гордый, подвел
графа к хозяйке.
Метеор известен был в свете под именем
графа Слопчицького, а в
польском кружке его титуловали просто
графом Тадеушем, то есть звали одним только именем, ибо метеор был настолько популярен, что достаточно было сказать «наш грабя Тадеуш» — и все уже хорошо знали, о ком идет речь, и притом же совокупление титула с одним только собственным именем, без фамилии выражает по-польски и почтение, и дружелюбность, и даже право на некоторую знаменитость: дескать, все должны знать, кто такой
граф Тадеуш: как, например, достаточно сказать: князь Адам, или
граф Андрей — и уже каждый, в некотором роде, обязан знать, что дело идет о князе Чарторыйском и о
графе Замойском.
Граф Орлов предложил мне показать Ливорно, я согласилась и поехала вместе с ним и с сопровождавшими меня
польскими дворянами Доманским и Чарномским.
На третий день по приезде принцессы князь Карл Радзивил сделал ей пышный официальный визит, в сопровождении блестящей свиты, и представил бывших с ним знатных поляков: своего дядю, князя Радзивила,
графа Потоцкого, стоявшего во главе
польской генеральной конфедерации,
графа Пржездецкого, старосту Пинского, Чарномского, одного из деятельнейших членов генеральной конфедерации, и многих других.
Резиденты курфирста Трирского,
граф Ланьяско, и
польского двора, маркиз Античи — несколько раз бывали у нее; последний вел с ней переписку и на адресах писал: «Ее высочеству принцессе Елизавете».
Долго жизнь не давала мне достаточно досугов, но в начале 80-х годов, по поводу приезда в Петербург первой драматической труппы и моего близкого знакомства с молодым польско-русским писателем
графом Р-ским, я стал снова заниматься
польским языком, брал даже уроки декламации у режиссера труппы и с тех пор уже не переставал читать
польских писателей; в разное время брал себе чтецов, когда мне, после потери одного глаза, запрещали читать по вечерам.
Государь удивленно вскинул свои чудные глаза на говорившего, оставил одну из
польских дам, с которой до этого времени разговаривал, взял флигель-адъютанта под руку и отошел с ним в отдаленный угол залы, на ходу движением руки подозвав к себе
графа Аракчеева.
Еще не успели они выйти из дворца, как Щурхову, Перокину и
графу Сумину-Купшину объявлен арест в крепости. Щурхов просил одной милости — прислать ему в место заключения четырех
польских собачек его, колпак и фуфайку. Об Иване он не упоминал; но этот сам явился, и ему не отказали в почетном месте на соломе возле его господина.
Оба они успели заинтересовать Павла Петровича в личности
графа Казимира, отпрыска будто бы знаменитой
польской фамилии, всегда бывшей в
польском государстве на стороне короля.
Давыдов начал подходы, и патер, соблазнившись ценой — Петр Иванович довел ее до пяти тысяч рублей — согласился продать бумаги
графа, тем более, что с ними не связывалось никакого имущества, которого у
графа не было, так как его отец пожертвовал все свое состояние одному из католических монастырей
польского королевства, а сына отдал на попечение монахов.
«
Польские дела не требуют
графа Суворова; поляки уже просят перемирия, дабы уложить, как впредь быть.
Лучшие учителя занимались с ним всеми тогда распространенными науками, необходимыми, по тогдашнему
польскому общественному мнению, для поддержания с блеском титула
графов Свянторжецких.
Граф Сандомирский после разнесшегося по Петербургу известия, что Григорий Александрович поцеловал руку у
польского короля, сделался его горячим поклонником.
При таком положении дел, аббат Грубер находил самых деятельных для себя пособников и среди являвшихся в Петербург французских эмигрантов, пользовавшихся большим влиянием в придворных сферах, и среди
польской партии, с
графом Илинским во главе.
— Подожди, не торопись… Слушай дальше… У Подгурского была сестра, которую соблазнил один
польский магнат,
граф Владислав Стоцкий, ты теперь начинаешь понимать, что дело касается немного и тебя?
К лобному месту, окруженному многочисленным народом, привезли сначала Волынского, потом тайного советника Щурхова в красном колпаке и тиковой фуфайке (не знаю как, очутились тут же и четыре
польские собачки его; верного Ивана не допустили); прибыли на тот же пир седовласый (сенатор)
граф Сумин-Купшин, неразлучный с ним (гоф-интендант) Перокин и молодой (кабинет-секретарь) Эйхлер.
Граф Свянторжецкий не был владельцем
польских крестьян и даже для услуг своих держал в Петербурге вольнонаемных людей, ходивших по оброку.
Начальники: Herr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsh… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [господин генерал Вимпфен,
граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все
польские имена.]
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой
польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый Росс», и
граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и
польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своею прогулкой.