Неточные совпадения
Сам Левин не
помнил своей матери, и единственная сестра его была старше его, так что в доме Щербацких он в первый раз увидал ту самую среду
старого дворянского, образованного и честного семейства, которой он был лишен смертью отца и матери.
Он был в самом ласковом и веселом духе, каким в детстве его часто
помнил Левин. Он упомянул даже и о Сергее Ивановиче без злобы. Увидав Агафью Михайловну, он пошутил с ней и расспрашивал про
старых слуг. Известие о смерти Парфена Денисыча неприятно подействовало на него. На лице его выразился испуг; но он тотчас же оправился.
— Да, вот растем, — сказала она ему, указывая главами на Кити, — и
стареем. Tiny bear [Медвежонок] уже стал большой! — продолжала Француженка смеясь и напомнила ему его шутку о трех барышнях, которых он называл тремя медведями из английской сказки. —
Помните, вы бывало так говорили?
Или, не радуясь возврату
Погибших осенью листов,
Мы
помним горькую утрату,
Внимая новый шум лесов;
Или с природой оживленной
Сближаем думою смущенной
Мы увяданье наших лет,
Которым возрожденья нет?
Быть может, в мысли нам приходит
Средь поэтического сна
Иная,
старая весна
И в трепет сердце нам приводит
Мечтой о дальней стороне,
О чудной ночи, о луне…
— Панночка видала тебя с городского валу вместе с запорожцами. Она сказала мне: «Ступай скажи рыцарю: если он
помнит меня, чтобы пришел ко мне; а не
помнит — чтобы дал тебе кусок хлеба для старухи, моей матери, потому что я не хочу видеть, как при мне умрет мать. Пусть лучше я прежде, а она после меня. Проси и хватай его за колени и ноги. У него также есть
старая мать, — чтоб ради ее дал хлеба!»
— Кто
старое помянет, тому глаз вон, — сказала она, — тем более что, говоря по совести, и я согрешила тогда если не кокетством, так чем-то другим. Одно слово: будемте приятелями по-прежнему. То был сон, не правда ли? А кто же сны
помнит?
— Я здесь с утра до вечера, а нередко и ночую; в доме у меня — пустовато, да и грусти много, — говорила Марина тоном
старого доверчивого друга, но Самгин,
помня, какой грубой, напористой была она, — не верил ей.
— Впору; вот не впору! — перебил Тарантьев. — А
помнишь, я примеривал твой сюртук: как на меня сшит! Захар, Захар! Поди-ка сюда,
старая скотина! — кричал Тарантьев.
— Что вы так смотрите на меня, не по-прежнему,
старый друг? — говорила она тихо, точно пела, — разве ничего не осталось на мою долю в этом сердце? А
помните, когда липы цвели?
Что было с ней потом, никто не знает. Известно только, что отец у ней умер, что она куда-то уезжала из Москвы и воротилась больная, худая, жила у бедной тетки, потом, когда поправилась, написала к Леонтью, спрашивала,
помнит ли он ее и свои
старые намерения.
Было, я думаю, около половины одиннадцатого, когда я, возбужденный и, сколько
помню, как-то странно рассеянный, но с окончательным решением в сердце, добрел до своей квартиры. Я не торопился, я знал уже, как поступлю. И вдруг, едва только я вступил в наш коридор, как точас же понял, что стряслась новая беда и произошло необыкновенное усложнение дела:
старый князь, только что привезенный из Царского Села, находился в нашей квартире, а при нем была Анна Андреевна!
Начинает тихо, нежно: «
Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила с твоей мамой в этот собор и лепетала молитвы по
старой книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее; ноты выше: в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез в груди, — а песня сатаны все не умолкает, все глубже вонзается в душу, как острие, все выше — и вдруг обрывается почти криком: «Конец всему, проклята!» Гретхен падает на колена, сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь в высшей степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько таких нот — и с последней нотой обморок!
Их казенную квартиру до мелочи
помню, и всех этих дам и девиц, которые теперь все так здесь
постарели, и полный дом, и самого Андроникова, как он всю провизию, птиц, судаков и поросят, сам из города в кульках привозил, а за столом, вместо супруги, которая все чванилась, нам суп разливал, и всегда мы всем столом над этим смеялись, и он первый.
В первый раз молодой Версилов приезжал с сестрой, с Анной Андреевной, когда я был болен; про это я слишком хорошо
помнил, равно и то, что Анна Андреевна уже закинула мне вчера удивительное словечко, что, может быть,
старый князь остановится на моей квартире… но все это было так сбито и так уродливо, что я почти ничего не мог на этот счет придумать.
Сколько
помню, адмирал и капитан неоднократно решались на отважный набег к берегам Австралии, для захвата английских судов, и, кажется, если не ошибаюсь, только неуверенность, что наша
старая, добрая «Паллада» выдержит еще продолжительное плавание от Японии до Австралии, удерживала их, а еще, конечно, и неуверенность, по неимению никаких известий, застать там чужие суда.
— Что
старое поминать, — сухо сказала она.
А батюшка поздоровкался и говорит: «Что
старое поминать.
Они еще чуть-чуть
помнили привольное
старое житье, когда после холодной и голодной зимы отправлялись на летние кочевки сотнями кошей.
Я был виноват пред тобой, но ты
старого зла не
помнишь…
— Никого уж и в живых, почитай, нет, — печально проговорила Марья Степановна, подпирая щеку рукой. —
Старая девка Размахнина кое-как держится, да еще Колпакова… Может,
помнишь их?..
У нас в обществе, я
помню, еще задолго до суда, с некоторым удивлением спрашивали, особенно дамы: «Неужели такое тонкое, сложное и психологическое дело будет отдано на роковое решение каким-то чиновникам и, наконец, мужикам, и „что-де поймет тут какой-нибудь такой чиновник, тем более мужик?“ В самом деле, все эти четыре чиновника, попавшие в состав присяжных, были люди мелкие, малочиновные, седые — один только из них был несколько помоложе, — в обществе нашем малоизвестные, прозябавшие на мелком жалованье, имевшие, должно быть,
старых жен, которых никуда нельзя показать, и по куче детей, может быть даже босоногих, много-много что развлекавшие свой досуг где-нибудь картишками и уж, разумеется, никогда не прочитавшие ни одной книги.
Река Алчан, как уже было сказано выше, раньше имела устье около Табандо. В нижнем течении оно проходит по
старому руслу Бикина. Последний во время какого-то большого наводнения (которое было так давно, что о нем не
помнят даже старожилы) отклонился в сторону и, дойдя до реки Силана, текущей с юга, воспользовался ее руслом, и таким образом получился новый Бикин.
— Ну, да что, — проговорил он наконец, — кто
старое помянет, тому глаз вон… Не правда ли? (И он засмеялся.) На ваше здоровье!
В тот же день вернулся я с уложенным чемоданом в город Л. и поплыл в Кёльн.
Помню, пароход уже отчаливал, и я мысленно прощался с этими улицами, со всеми этими местами, которые я уже никогда не должен был позабыть, — я увидел Ганхен. Она сидела возле берега на скамье. Лицо ее было бледно, но не грустно; молодой красивый парень стоял с ней рядом и, смеясь, рассказывал ей что-то; а на другой стороне Рейна маленькая моя мадонна все так же печально выглядывала из темной зелени
старого ясеня.
Про
старое не
помни, Лель пригожий!
Люби меня немножко; дожидайся, —
Снегурочка сама тебя полюбит.
Сведи меня смотреть шатры царевы
И солнышко встречать возьми подружкой!
Хорошенький-пригоженький, возьми!
Я
помнил слезу, дрожавшую на
старых веках, когда я отправлялся в Пермь… и вдруг мой отец берет инициативу и предлагает мне ехать!
Староста сказал нам, что это вино тамошнее, но только очень
старое, что эту бутыль он
помнит лет за тридцать и что вино это употребляется только при чрезвычайных случаях.
Я свою дожил и плетусь теперь под гору, сломленный и нравственно «изувеченный», не ищу никакой Гаетаны, перебираю
старое и память о тебе встретил радостно…
Помнишь угольное окно против небольшого переулка, в который мне надобно было заворачивать, ты всегда подходила к нему, провожая меня, и как бы я огорчился, если б ты не подошла или ушла бы прежде, нежели мне приходилось повернуть.
Я
помню, что когда умерла
старая дедушкина «краля», то в нашем доме произошла целая революция.
— Что я там забыла… срам один! Здесь-то я хоть и в экономках служу, никому до меня дела нет, а там… Нет, видно, пословица правду говорит: кто
старое помянет, тому глаз вон!
Еще я
помню время, когда в передней толпилась порядочная масса мужской прислуги; но мало-помалу стая
старых слуг редела, и выбывавшие из строя люди не заменялись новыми.
Девяностолетнее и столетнее
старье, подгуляв, пустилось и себе приплясывать,
поминая недаром пропавшие годы.
Иногда называл себя в третьем лице, будто не о нем речь. Где говорит, о том и вспоминает: в трактире — о
старых трактирах, о том, кто и как пил, ел; в театре в кругу актеров — идут воспоминания об актерах, о театре. И чего-чего он не знал! Кого-кого он не
помнил!
Когда началось восстание, наше сближение продолжалось. Он глубоко верил, что поляки должны победить и что
старая Польша будет восстановлена в прежнем блеске. Раз кто-то из русских учеников сказал при нем, что Россия — самое большое государство в Европе. Я тогда еще не знал этой особенности своего отечества, и мы с Кучальским тотчас же отправились к карте, чтобы проверить это сообщение. Я и теперь
помню непреклонную уверенность, с которой Кучальский сказал после обозрения карты...
Я вышел из накуренных комнат на балкон. Ночь была ясная и светлая. Я смотрел на пруд, залитый лунным светом, и на
старый дворец на острове. Потом сел в лодку и тихо отплыл от берега на середину пруда. Мне был виден наш дом, балкон, освещенные окна, за которыми играли в карты… Определенных мыслей не
помню.
— Вот что, мамаша, кто
старое помянет, тому глаз вон. Ничего больше не будет. У Симы я сам выпрошу прощенье, только вы ее не растравляйте. Не ее, а детей жалею. И вы меня простите. Так уж вышло.
Решительно нет ничего; но я сам, рассуждающий теперь так спокойно и благоразумно, очень
помню, что в
старые годы страстно любил стрельбу в узерк и, несмотря на беспрерывный ненастный дождь, от которого часто сырел на полке порох, несмотря на проклятые вспышки (ружья были тогда с кремнями), которые приводили меня в отчаяние, целые дни, правда очень короткие, от зари до зари, не пивши, не евши, мокрый до костей, десятки верст исхаживал за побелевшими зайцами… то же делали и другие.
— Почему? Не знаешь почему? Он свет видал, свою матку
помнит. Понял ты: заснет ночью, она к нему во сне и приходит… Только она
старая теперь, а снится ему все молодая… А тебе снится ли?
Надо признаться, что ему везло-таки счастье, так что он, уж и не говоря об интересной болезни своей, от которой лечился в Швейцарии (ну можно ли лечиться от идиотизма, представьте себе это?!!), мог бы доказать собою верность русской пословицы: «Известному разряду людей — счастье!» Рассудите сами: оставшись еще грудным ребенком по смерти отца, говорят, поручика, умершего под судом за внезапное исчезновение в картишках всей ротной суммы, а может быть, и за пересыпанную с излишком дачу розог подчиненному (старое-то время
помните, господа!), наш барон взят был из милости на воспитание одним из очень богатых русских помещиков.
Павлищев доверил его каким-то
старым помещицам, своим родственницам; для него нанималась сначала гувернантка, потом гувернер; он объявил, впрочем, что хотя и все
помнит, но мало может удовлетворительно объяснить, потому что во многом не давал себе отчета.
— Ах,
старый пес… Ловкую штуку уколол. А летом-то,
помнишь, как тростил все время: «Братцы, только бы натакаться на настоящее золото — никого не забуду». Вот и вспомнил… А знаки, говоришь, хорошие были?
— Кто
старое помянет — тому глаз вон. Было, да сплыло…
Впрочем, тотчас же спохватилась (я
помню это) и для моего утешения сама принялась вспоминать про
старое.
Покуда генерал боролся с Анпетовым и
мнил на нем отомстить поражение
старых порядков, Антон Стрелов распоряжался в имении полным господином.
Когда вдали, по Студеной улице, по которой должен был проехать барин, показывалась какая-нибудь черная точка, толпа глухо начинала волноваться и везде слышались возгласы: «Барин едет!.. Барин едет… Вот он!..» Бывалые старики, которые еще
помнили, как наезжал
старый барин, только посмеивались в седые бороды и приговаривали...
До сих пор я
помню, как весело грохотала улица, когда по ней проходила согнутая унылая фигура
старого «профессора».
— Гето… ты подожди… ты повремени, — перебил его
старый и пьяный подполковник Лех, держа в одной руке рюмку, а кистью другой руки делая слабые движения в воздухе, — ты понимаешь, что такое честь мундира?.. Гето, братец ты мой, такая штука… Честь, она. Вот, я
помню, случай у нас был в Темрюкском полку в тысячу восемьсот шестьдесят втором году.
1) Михаилом зовут меня, сыном Трофимовым, по прозванию Тебеньков, от роду имею лет, должно полагать, шестьдесят, а доподлинно сказать не умею; веры настоящей, самой истинной, «
старой»; у исповеди и св. причастия был лет восемь тому назад, а в каком селе и у какого священника, не упомню, потому как приехали мы в то село ночью, и ночью же из него выехали;
помню только, что село большое, и указал нам туда дорогу какой-то мужичок деревенский; он же и про священника сказывал.
— Нет; учить мне их некогда было, потому что я видел, что мне в это время бежать пора, а велел им: молитесь, мол, как до сего молились, по-старому, но только Аллу называть не смейте, а вместо него Иисуса Христа
поминайте. Они так и приняли сие исповедание.
Князь к этой к Евгенье Семеновне, после того как ее наградил, никогда не заезжал, а люди наши, по
старой памяти, за ее добродетель
помнили и всякий приезд все, бывало, к ней захаживали, потому что ее любили и она до всех до наших была ужасно какая ласковая и князем интересовалась.