Неточные совпадения
И точно: час без малого
Последыш говорил!
Язык его не слушался:
Старик слюною брызгался,
Шипел! И так расстроился,
Что правый глаз задергало,
А левый вдруг расширился
И — круглый, как у филина, —
Вертелся колесом.
Права свои дворянские,
Веками освященные,
Заслуги, имя древнее
Помещик
поминал,
Царевым гневом, Божиим
Грозил крестьянам, ежели
Взбунтуются они,
И накрепко приказывал,
Чтоб пустяков не думала,
Не баловалась вотчина,
А слушалась господ!
— Ты стой пред ним без шапочки,
Помалчивай да кланяйся,
Уйдешь — и дело кончено.
Старик больной, расслабленный,
Не
помнит ничего!
— Да так, значит — люди разные; один человек только для нужды своей живет, хоть бы Митюха, только брюхо набивает, а Фоканыч — правдивый
старик. Он для души живет. Бога
помнит.
Но его порода долговечна, у него не было ни одного седого волоса, ему никто не давал сорока лет, и он
помнил, что Варенька говорила, что только в России люди в пятьдесят лет считают себя
стариками, а что во Франции пятидесятилетний человек считает себя dans la force de l’âge, [в расцвете лет,] a сорокалетний — un jeune homme. [молодым человеком.]
— То есть, если бы он не так со мной поступил; но он хочет, как я вижу, знаться судом. Пожалуй, посмотрим, кто выиграет. Хоть на плане и не так ясно, но есть свидетели —
старики еще живы и
помнят.
Бывало, он меня не замечает, а я стою у двери и думаю: «Бедный, бедный
старик! Нас много, мы играем, нам весело, а он — один-одинешенек, и никто-то его не приласкает. Правду он говорит, что он сирота. И история его жизни какая ужасная! Я
помню, как он рассказывал ее Николаю — ужасно быть в его положении!» И так жалко станет, что, бывало, подойдешь к нему, возьмешь за руку и скажешь: «Lieber [Милый (нем.).] Карл Иваныч!» Он любил, когда я ему говорил так; всегда приласкает, и видно, что растроган.
— И ты прав, ей-богу прав! — сказал самозванец. — Ты видел, что мои ребята смотрели на тебя косо; а
старик и сегодня настаивал на том, что ты шпион и что надобно тебя пытать и повесить; но я не согласился, — прибавил он, понизив голос, чтоб Савельич и татарин не могли его услышать, —
помня твой стакан вина и заячий тулуп. Ты видишь, что я не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша братья.
— Ага, —
помню, старик-аграрник, да-да! Убили? Гм… Не церемонятся. Вчера сестренка попала — поколотили ее. — Гогин говорил торопливо, рассеянно, но вдруг сердито добавил: — И — за дело, не кокетничай храбростью, не дури!..
В голове еще шумел молитвенный шепот баб, мешая думать, но не мешая
помнить обо всем, что он видел и слышал. Молебен кончился. Уродливо длинный и тонкий седобородый
старик с желтым лицом и безволосой головой в форме тыквы, сбросив с плеч своих поддевку, трижды перекрестился, глядя в небо, встал на колени перед колоколом и, троекратно облобызав край, пошел на коленях вокруг него, крестясь и прикладываясь к изображениям святых.
А отчего нужно ему в Петербург, почему не мог он остаться в Верхлёве и помогать управлять имением, — об этом
старик не спрашивал себя; он только
помнил, что когда он сам кончил курс ученья, то отец отослал его от себя.
Он
помнит, как, после музыки, она всю дрожь наслаждения сосредоточивала в горячем поцелуе ему.
Помнит, как она толковала ему картины: кто этот
старик с лирой, которого, немея, слушает гордый царь, боясь пошевелиться, — кто эта женщина, которую кладут на плаху.
Служил он прежде в военной службе.
Старики помнят его очень красивым, молодым офицером, скромным, благовоспитанным человеком, но с смелым открытым характером.
— Человек чистый и ума высокого, — внушительно произнес
старик, — и не безбожник он. В ём ума гущина, а сердце неспокойное. Таковых людей очень много теперь пошло из господского и из ученого звания. И вот что еще скажу: сам казнит себя человек. А ты их обходи и им не досаждай, а перед ночным сном их
поминай на молитве, ибо таковые Бога ищут. Ты молишься ли перед сном-то?
Я начал было плакать, не знаю с чего; не
помню, как она усадила меня подле себя,
помню только, в бесценном воспоминании моем, как мы сидели рядом, рука в руку, и стремительно разговаривали: она расспрашивала про
старика и про смерть его, а я ей об нем рассказывал — так что можно было подумать, что я плакал о Макаре Ивановиче, тогда как это было бы верх нелепости; и я знаю, что она ни за что бы не могла предположить во мне такой совсем уж малолетней пошлости.
Постойте, я еще бокал выпью, —
помните вы там одно место в конце, когда они — сумасшедший этот
старик и эта прелестная тринадцатилетняя девочка, внучка его, после фантастического их бегства и странствий, приютились наконец где-то на краю Англии, близ какого-то готического средневекового собора, и эта девочка какую-то тут должность получила, собор посетителям показывала…
— Послушайте, Игнатий Львович, — тихо заговорил
старик, чувствуя, как вся кровь приливает к нему в голову. —
Помните ли вы, как… Я не желаю укорить вас этим, но…
Бахарев вышел из кабинета Ляховского с красным лицом и горевшими глазами: это было оскорбление, которого он не заслужил и которое должен был перенести.
Старик плохо
помнил, как он вышел из приваловского дома, сел в сани и приехал домой. Все промелькнуло перед ним, как в тумане, а в голове неотступно стучала одна мысль: «Сережа, Сережа… Разве бы я пошел к этому христопродавцу, если бы не ты!»
Сергей Привалов
помнил своего деда по матери как сквозь сон. Это был высокий, сгорбленный седой
старик с необыкновенно живыми глазами. Он страстно любил внука и часто говорил ему...
— Нет… я с Перезвоном… У меня такая собака теперь, Перезвон. Славянское имя. Там ждет… свистну, и влетит. Я тоже с собакой, — оборотился он вдруг к Илюше, —
помнишь,
старик, Жучку? — вдруг огрел он его вопросом.
Он
помнил, что выхватил из кармана свой белый новый платок, которым запасся, идя к Хохлаковой, и приложил к голове
старика, бессмысленно стараясь оттереть кровь со лба и с лица.
Увы, Мите и в голову не пришло рассказать, хотя он и
помнил это, что соскочил он из жалости и, став над убитым, произнес даже несколько жалких слов: «Попался
старик, нечего делать, ну и лежи».
Я хотел было остановиться и заняться охотой, но
старик настаивал на том, чтобы не задерживаться и идти дальше.
Помня данное ему обещание, я подчинился его требованиям.
Помню я еще, как какому-то старосте за то, что он истратил собранный оброк, отец мой велел обрить бороду. Я ничего не понимал в этом наказании, но меня поразил вид
старика лет шестидесяти: он плакал навзрыд, кланялся в землю и просил положить на него, сверх оброка, сто целковых штрафу, но помиловать от бесчестья.
Лет через пятнадцать староста еще был жив и иногда приезжал в Москву, седой как лунь и плешивый; моя мать угощала его обыкновенно чаем и
поминала с ним зиму 1812 года, как она его боялась и как они, не понимая друг друга, хлопотали о похоронах Павла Ивановича.
Старик все еще называл мою мать, как тогда, Юлиза Ивановна — вместо Луиза, и рассказывал, как я вовсе не боялся его бороды и охотно ходил к нему на руки.
Там жил
старик Кашенцов, разбитый параличом, в опале с 1813 года, и мечтал увидеть своего барина с кавалериями и регалиями; там жил и умер потом, в холеру 1831, почтенный седой староста с брюшком, Василий Яковлев, которого я
помню во все свои возрасты и во все цвета его бороды, сперва темно-русой, потом совершенно седой; там был молочный брат мой Никифор, гордившийся тем, что для меня отняли молоко его матери, умершей впоследствии в доме умалишенных…
Хомяков спорил до четырех часов утра, начавши в девять; где К. Аксаков с мурмолкой в руке свирепствовал за Москву, на которую никто не нападал, и никогда не брал в руки бокала шампанского, чтобы не сотворить тайно моление и тост, который все знали; где Редкин выводил логически личного бога, ad majorem gloriam Hegel; [к вящей славе Гегеля (лат.).] где Грановский являлся с своей тихой, но твердой речью; где все
помнили Бакунина и Станкевича; где Чаадаев, тщательно одетый, с нежным, как из воску, лицом, сердил оторопевших аристократов и православных славян колкими замечаниями, всегда отлитыми в оригинальную форму и намеренно замороженными; где молодой
старик А. И. Тургенев мило сплетничал обо всех знаменитостях Европы, от Шатобриана и Рекамье до Шеллинга и Рахели Варнгаген; где Боткин и Крюков пантеистически наслаждались рассказами М. С. Щепкина и куда, наконец, иногда падал, как Конгривова ракета, Белинский, выжигая кругом все, что попадало.
Я
помню, что и в нашем доме рассказывались по этому поводу совершенно невероятные анекдоты, особенно в первое время после смерти
старика, когда путаница только что еще разгоралась.
Это говорил Алемпиев собеседник. При этих словах во мне совершилось нечто постыдное. Я мгновенно забыл о девочке и с поднятыми кулаками, с словами: «Молчать, подлый холуй!» — бросился к
старику. Я не
помню, чтобы со мной случался когда-либо такой припадок гнева и чтобы он выражался в таких формах, но очевидно, что крепостная практика уже свила во мне прочное гнездо и ожидала только случая, чтобы всплыть наружу.
Матушка, дождавшись, покуда
старика кладут спать, и простившись с Настасьей, спешит в свою спальню. Там она наскоро раздевается и совсем разбитая бросается в постель. В сонной голове ее мелькает «миллион»; губы бессознательно лепечут: «
Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его…»
—
Помнишь? Как Ларина… — и начнет
старик цитировать поездку Лариной в Москву, как приготовлялся
Особенно ярко запомнились мне два — три отдельных эпизода. Высокий, мрачный злодей, орудие Урсулы, чуть не убивает прекрасного молодого человека, но
старик, похожий на Коляновского (или другой, точно не
помню), ударом кулака вышибает из рук его саблю… Сабля, сверкая и звеня, падает на пол. Я тяжело перевожу дыхание, а мать наклоняется ко мне и говорит...
Помните вы, Галактион Михеич,
старика Нагибина?
— Не
поминай ты мне про фабрику, разбойник! — стонал
старик. — И тебя прокляну… всех! По миру меня пустили, родного отца!
На хозяйский крик выскочили с мельницы рабочие и кинулись на Вахрушку. Произошла горячая свалка.
Старика порядочно
помяли, а кто-то из усердия так ударил по носу, что у Вахрушки пошла кровь.
Старик плохо
помнил, как дал свое согласие на этот брак, а через неделю после свадьбы уже проклинал себя.
Помните, что тогда
старик отказал Наталье Осиповне в приданом?..
Тут я записал девять
стариков в возрасте от 65 до 85 лет. Один из них, Ян Рыцеборский, 75 лет, с физиономией солдата времен очаковских, до такой степени стар, что, вероятно, уже не
помнит, виноват он или нет, и как-то странно было слышать, что всё это бессрочные каторжники, злодеи, которых барон А. Н. Корф, только во внимание к их преклонным летам, приказал перевести в поселенцы.
В. Буссе записал свой разговор со
стариками айно, которые
помнили время независимости своей и говорили: «Сахалин — земля аинов, японской земли на Сахалине нет».
Башкирцы сказывали мне, что
старики их
помнят, когда этим протоком Кандры соединялось с Каратабынью.
Старики были связаны давнею дружбой, а молодежь
помнила довольно громкое некогда имя Максима Яценка, с которым связывались известные традиции.
— А не воруй! — крикнул Ганя, чуть не захлебываясь от злости; вдруг взгляд его встретился с Ипполитом; Ганя чуть не затрясся. — А вам, милостивый государь, — крикнул он, — следовало бы
помнить, что вы все-таки в чужом доме и… пользуетесь гостеприимством, а не раздражать
старика, который, очевидно, с ума сошел…
Он принадлежал к числу немногих
стариков хохлов, которые
помнили еще свою Украину.
— Как же,
помним тебя, соколик, — шамкали
старики. — Тоже, поди, наш самосадский. Еще когда ползунком был, так на улице с нашими ребятами играл, а потом в учебу ушел. Конечно, кому до чего господь разум откроет… Мать-то пытала реветь да убиваться, как по покойнике отчитывала, а вот на старости господь привел старухе радость.
Нашлись
старики, которые хорошо
помнили и шпицрутены и устюжаниновские кнутья, которыми нещадно били всякую живую заводскую душу.
В избу начали набиваться соседи, явившиеся посмотреть на басурмана: какие-то старухи,
старики и ребятишки, которых Мухин никогда не видал и не
помнил. Он ласково здоровался со всеми и спрашивал, чьи и где живут. Все его знали еще ребенком и теперь смотрели на него удивленными глазами.
Женни, точно, была рукодельница и штопала отцовские носки с бульшим удовольствием, чем исправникова дочь вязала бисерные кошельки и подставки к лампам и подсвечникам. Вообще она стала хозяйкой не для блезиру, а взялась за дело плотно, без шума, без треска, тихо, но так солидно, что и люди и старик-отец тотчас почувствовали, что в доме есть настоящая хозяйка, которая все видит и обо всех
помнит.
Я так обрадовался, что чуть не со слезами бросился на шею
старику и, не
помня себя, запрыгал и побежал домой, оставя своего отца беседовать с Аничковым.
Хоша я еще был махонькой, когда нас со старины сюда переселили, а
помню, что не токма у нас на деревне, да и за пять верст выше, в Берлинских вершинах, воды было много и по всей речке рос лес; а
старики наши, да и мы за ними, лес-то весь повырубили, роднички затоптала скотинка, вода-то и пересохла.
— Не
помню я; давно уж это было, как я ушел из дому, — отвечал
старик угрюмо.
— Гром-то как рано в эту весну, — сказал
старик. — А вот в тридцать седьмом году,
помню, в наших местах был еще раньше.