Неточные совпадения
— Что ты, батюшка? не с ума ли спятил, али хмель вчерашний еще у тя не прошел? Какие были вчера похороны? Ты целый день пировал у
немца — воротился пьян, завалился в постелю, да и
спал до сего часа, как уж
к обедне отблаговестили.
И вот одна красивая женщина — француженка — очень красивая, заразившись, стала назло заражать всех
немцев, которые
попадали к ней в объятия.
Судья Дикинсон вскочил со своего места и наступил при этом на свою новую шляпу. Какой-то дюжий
немец, Келли и еще несколько человек схватили Матвея сзади, чтобы он не искусал судью, выбранного народом Дэбльтоуна; в камере водворилось волнение, небывалое в летописях городя. Ближайшие
к дверям кинулись
к выходу, толпились,
падали и кричали, а внутри происходило что-то непонятное и страшное…
Я тоже поднялся. Трагичность нашего положения, кроме жестокого похмелья, заключалась главным образом в том, что даже войти в нашу избушку не было возможности: сени были забаррикадированы мертвыми телами «академии». Окончание вчерашнего дня пронеслось в очень смутных сценах, и я мог только удивляться, как
попал к нам
немец Гамм, которого Спирька хотел бить и который теперь
спал, положив свою немецкую голову на русское брюхо Спирьки.
Как отъехала вольная команда, ребята наши повеселели. Володька даже в пляс пустился, и сейчас мы весь свой страх забыли. Ушли мы в
падь, называемая та
падь Дикманская, потому что немец-пароходчик Дикман в ней свои пароходы строил… над рекой… Развели огонь, подвесили два котла, в одном чай заварили, в другом уху готовим. А дело-то уж и
к вечеру подошло, глядишь, и совсем стемнело, и дождик пошел. Да нам в то время дождик, у огня-то за чаем, нипочем показался.
Таким образом его приводят в столовую, откуда заранее вынесена вся мебель, а пол густо застлан соломой… Слона привязывают за ногу
к кольцу, ввинченному в пол. Кладут перед ним свежей моркови, капусты и репы.
Немец располагается рядом, на диване. Тушат огни, и все ложатся
спать.
— Потеха у нас… того… бывает с ними по утрам! — обратился Митрыч
к Токареву. — Вечером просят будить: это, говорят, разврат —
спать до полудня. Ну, я и стараюсь. Значит, стащишь Сашку с постели, он ругается, а потом вдруг вскочит и бросится
немца стаскивать.
Под Мец я
попал тотчас после сдачи крепости и видел, до какой степени
немцы были хорошо приготовлены
к войне, как у них все было пропитано духом дисциплины, как их военное хозяйство велось образцово. Все это я подтверждал, но не мог не жалеть Франции, где ненавистный всем нам режим Второй империи уже
пал и теперь на заклание была обречена пруссакам не империя, а Французская демократическая республика. Этого забывать нельзя!
Там нет описания битв, так как я не имел доступа в генеральный штаб
немцев, а
к французам я
попал гораздо позднее, когда Париж уже был обложен.
И на первых же порах в мое редакторство попалась повесть какого-то начинающего автора из провинции из быта кавалерийского полка, где рассказана была история двух закадычных приятелей. Их прозвали в полку"Сиамские близнецы". Разумеется, она
попала к военному цензору, генералу из
немцев, очень серьезному и щекотливому насчет военного престижа.
Но — бедный
немец! — пока на его спичке разгоралась синим огоньком сера, он увидел такую картину. На кровати, что ближе
к стене,
спала женщина, укрытая с головою, так что видны были одни только голые пятки; на другой кровати лежал громадный мужчина с большой рыжей головой и с длинными усами…
Зная неприязненные отношения Брауншвейгского дома
к Франции, питая в душе непримиримую вражду
к правительнице, которую он выводил из себя своим формализмом, он полагал, что Франции от нее нечего ожидать и что Россия, управляемая
немцами, рано или поздно всецело
попадет под влияние Австрии.
Ломаным русским языком, долго проживавший в Москве — он прибыл в царствование Алексея Михайловича — Краузе объяснил Петру Ананьеву, что нашел его на улице, недалеко от дома, в бесчувственном состоянии и перетащил
к себе и стал расспрашивать, кто он и что с ним. Петр Ананьев хотел было пуститься в откровенность, но блеснувшая мысль, что его отправят назад
к помещику, оледенила его мозг, и он заявил попросту, что он не помнит, кто он и откуда
попал к дому его благодетеля.
Немец лукаво улыбнулся и сказал...
Пали кольца его прекрасных длинных волос
к ногам посыльного воеводы — и чрез несколько мгновений немец-лекарь преобразился в красивого русского молодца.
— Двое из этих больших отрядных начальников — один поляк, другой
немец — почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться, каждый
к своему отряду, с тем, чтобы
напасть на транспорт.
Иностранец и «даже
немец» мог
попасть к столу Степана Ивановича, и один — именно
немец — даже втерся
к нему в дом и пользовался его доверием, но все-таки, прежде чем допустить «недоверка»
к сближению, религиозная совесть Вишневского искала для себя удовлетворения и примирения с собою.