Неточные совпадения
Среди комнаты стоял Владимир Лютов в длинной,
по щиколотки, ночной рубахе, стоял, держа гитару за конец грифа, и, опираясь на нее, как на дождевой зонт, покачивался. Присматриваясь к вошедшим, он тяжело дышал, под расстегнутой рубахой выступали и
опадали ребра, было странно видеть, что он так костляв.
Движение
по осыпям, покрытым мхом, всегда довольно затруднительно: то ставишь ногу на
ребро, то
попадаешь в щели между камнями. Внизу осыпи покрыты землей и травой настолько густо, что их не замечаешь вовсе, но
по мере того как взбираешься выше, растительность постепенно исчезает.
Теперь дикие свиньи пошли в гору, потом спустились в соседнюю
падь, оттуда
по ребру опять стали подниматься вверх, но, не дойдя до вершины, круто повернули в сторону и снова спустились в долину. Я так увлекся преследованием их, что совершенно забыл о том, что надо осматриваться и запомнить местность. Все внимание мое было поглощено кабанами и следами тигра. Та к прошел я еще около часа.
Он убил ее, и когда посмотрел на ужасное дело своих рук, то вдруг почувствовал омерзительный, гнусный, подлый страх. Полуобнаженное тело Верки еще трепетало на постели. Ноги у Дилекторского подогнулись от ужаса, но рассудок притворщика, труса и мерзавца бодрствовал: у него хватило все-таки настолько мужества, чтобы оттянуть у себя на боку кожу над
ребрами и прострелить ее. И когда он
падал, неистово закричав от боли, от испуга и от грома выстрела, то
по телу Верки пробежала последняя судорога.
Погибель была неизбежна; и витязь взмолился Христу, чтобы Спаситель избавил его от позорного плена, и предание гласит, что в то же мгновение из-под чистого неба вниз стрекнула стрела и взвилась опять кверху, и грянул удар, и кони татарские
пали на колени и сбросили своих всадников, а когда те поднялись и встали, то витязя уже не было, и на месте, где он стоял, гремя и сверкая алмазною пеной, бил вверх высокою струёй ключ студеной воды, сердито рвал
ребра оврага и серебристым ручьем разбегался вдали
по зеленому лугу.
В тот же день вечером, когда я стоял у дверей сарая, где хранились машины, с крыши, на голову мне,
упала черепица —
по голове ударило не сильно, но другая очень крепко —
ребром по плечу, так, что левая рука у меня повисла.
— Какое, друг сердечный, одинокий! — возразил Сергеич: — Родом-то, видно, из кустовой ржи. Было в избе всякого колосья — и мужиков и девья: пятерых дочек одних возвел, да чужой человек пенья копать увел, в замужества, значит, роздал — да! Двух было сыновьев возрастил, да и тем что-то мало себе угодил. За грехи наши, видно, бог нас наказывает. Иов праведный был, да и на того бог посылал испытанье; а нам, окаянным, еще мало, что
по ребрам попало — да!
Строева была мертва — пуля
попала, видимо, прямо в сердце, и смерть была моментальна. Эразм Эразмович же оказался только ранен, пуля скользнула
по ребрам, не задев внутренностей. Вероятно, его рука дрогнула при втором выстреле.
Шпага Савина
попала ему в левую сторону груди, скользнула
по ребрам и нанесла только легкую рану.
«Пойди, сволочь, с моего места!» — «От сволочи слышу…» — «Да дайте же ей, сукиной дочке, тяф, бычьим
ребром по зубам, — что ж она на мою
падаль распространилась…»