Неточные совпадения
― Петр Ильич Виновский
просят, ― перебил старичок-лакей Степана Аркадьича, поднося два тоненькие стакана доигрывающего шампанского и обращаясь к Степану Аркадьичу и к Левину. Степан Аркадьич взял стакан и, переглянувшись на другой конец стола с плешивым, рыжим усатым
мужчиной, помахал ему улыбаясь головой.
— Ну, из-за чего ссорятся
мужчины с женщинами? Из-за
мужчин, из-за женщин, конечно. Он стал
просить у меня свои деньги, а я пошутила, не отдала. Тогда он стащил книжку, и мне пришлось заявить об этом мировому судье. Тут Ванька отдал мне книжку; вот и все.
На одном берегу собралось множество народа; некоторые
просили знаками наших пристать, показывая какую-то бумагу, и когда они пристали, то корейцы бумаги не дали, а привели одного
мужчину, положили его на землю и начали бить какой-то палкой в виде лопатки.
Когда он мямлил о жестокости
мужчин и беспомощности женщин, то председатель, желая облегчить его,
попросил его держаться ближе сущности дела.
— Дурак! Из-за тебя я пострадала… И словечка не сказала, а повернулась и вышла. Она меня, Симка, ловко отзолотила. Откуда прыть взялась у кислятины… Если б ты был настоящий
мужчина, так ты приехал бы ко мне в тот же день и прощения
попросил. Я целый вечер тебя ждала и даже приготовилась обморок разыграть… Ну, это все пустяки, а вот ты дома себя дурак дураком держишь. Помирись с женой… Слышишь? А когда помиришься, приезжай мне сказать.
При отъезде m-me Эйсмонд Ришар дал ей письмо к одному своему другу, берлинскому врачу, которого прямо
просил посоветовать этой даме пользоваться, где только она сама пожелает и в какой только угодно ей местности. Ришар предполагал, что Мари стремится к какому-нибудь предмету своей привязанности за границу. Он очень хорошо и очень уж давно видел и понимал, что m-r Эйсмонд и m-me Эйсмонд были, как он выражался, без взаимного нравственного сродства, так как одна была женщина умная, а другой был
мужчина глупый.
— Так то
мужчины, мой друг! — наставительно заметила Машенька, — ихнее и воспитанье такое! Так вот как: стало быть, и Иудушка… то бишь, и Порфирий Владимирыч в радости… сосед дорогой! Да что ж ты, милочка, в россказни пустилась, а мужа-то дяденьке и не представишь! Все, чай, не худо
попросить в родственное расположение принять!
— Вот все они так! — стукнул майор кулаком по столу, обращаясь к сидевшему напротив Ставрогину. — Нет-с, позвольте, я либерализм и современность люблю и люблю послушать умные разговоры, но, предупреждаю, — от
мужчин. Но от женщин, но вот от современных этих разлетаек — нет-с, это боль моя! Ты не вертись! — крикнул он студентке, которая порывалась со стула. — Нет, я тоже слова
прошу, я обижен-с.
И прочие
мужчины просили Варвару и Грушину рассказать сны. Но те переглядывались, погано смеялись и не рассказывали.
Поздравив меня с высоким саном и дозволив поцеловать себя в плечо (причем я, вследствие волнения чувств, так крепко нажимал губами, что даже князь это заметил), он сказал: „Я знаю, старик (я и тогда уже был оным), что ты смиренномудрен и предан, но главное, об чем я тебя
прошу и даже приказываю, — это: обрати внимание на возрастающие успехи вольномыслия!“ С тех пор слова сии столь глубоко запечатлелись в моем сердце, что я и ныне, как живого, представляю себе этого сановника, высокого и статного
мужчину, серьезно и важно предостерегающего меня против вольномыслия!
— Как вы злопамятны, не стыдно ли? Да и этот болтун все рассказал, экой
мужчина! Ну, слава богу, слава богу, что я солгал;
прошу забыть; кто старое помянет, тому глаз вон, хоть бы он был так удивительно хорош, как вот этот. — Он указал пальцем.
К новым гостям она приставала со спорами о том, что женщины лучше и честнее
мужчин, или с наивной игривостью
просила: «Вы такой проницательный… ну вот, определите мой характер».
Чутьё
мужчины, опытного в делах любви, подсказывало ему, что Полина стала холоднее с ним, а хладнокровный поручик Маврин подтверждал подозрения Якова; встречаясь с ним, поручик теперь только пренебрежительно касался пальцем фуражки и прищуривал глаза, точно разглядывая нечто отдалённое и очень маленькое, тогда как раньше он был любезней, вежливее и в общественном собрании, занимая у Якова деньги на игру в карты или
прося его отсрочить уплату долга, не однажды одобрительно говорил...
—
Проси в столовую, — был ответ. И минут через десять действительно в дверь входило несколько
мужчин, различных лет и роста, в большинстве случаев одетых в синие с медными пуговицами фраки и желтые нанковые штаны и жилетки; притом все, не исключая и дам, в лаптях.
— Думаешь, не стыдно мне было позвать тебя? — говорит она, упрекая. — Этакой красивой и здоровой — легко мне у
мужчины ласку, как милостыню,
просить? Почему я подошла к тебе? Вижу, человек строгий, глаза серьёзные, говорит мало и к молодым монахиням не лезет. На висках у тебя волос седой. А ещё — не знаю почему — показался ты мне добрым, хорошим. И когда ты мне злобно так первое слово сказал — плакала я; ошиблась, думаю. А потом всё-таки решила — господи, благослови! — и позвала.
— Этим ты, друг мой, не огорчайся;
мужчины все таковы. Но главное дело: ему не надобно давать денег и надо заставить служить для того, чтобы он имел какое-нибудь занятие, — и я берусь это устроить; только, пожалуйста, не слушайся его и будь благоразумнее. Ну, вот хоть бы теперь: верно ведь, он тебя научил
попросить у меня денег?
А ты
проси мать, чтобы она взяла тебе жену из Ельца, откуда мы сами с ней родом Там в купечестве
мужчины гуляки, но невесты есть настоящие девицы: не щепотницы, а скромные — на офицеров не смотрят, а в платочке молиться ходят и старым русским крестом крестятся.
К<няжна> Софья. Любезничал с Лизой Шумовой, рассказывал ей бог знает что и между тем
просил меня отдать тебе письмо: вот
мужчины! в одну влюблены, а другой пишут письма! верь им после этого. Я его прочла и отдала назад, сказав, что ты будешь очень этому смеяться. Он разорвал и уехал. Какова комедия! (Молчание.) А еще, знаешь: мне сказывали, наверное, что он хвалится, будто ты показывала особенные признаки любви. Но я не верю!
Все тихо! — только это сердце беспокойно;
Неблагодарный! я его
просила,
Чтобы хоть для меня он удержался.
Ужели для меня не мог он? — вот
мужчины!
Ужели мненье моего отца
Ему дороже, чем любовь моя? —
Теперь уж некому меня утешить...
Через деревню проезжал иногда на беговых дрожках или в коляске инженер Кучеров, строитель моста, полный, плечистый, бородатый
мужчина в мягкой, помятой фуражке; иногда в праздники приходили босяки, работавшие на мосту; они
просили милостыню, смеялись над бабами и, случалось, уносили что-нибудь.
Рудин вначале держит себя несколько приличнее для
мужчины, нежели прежние герои: он так решителен, что сам говорит Наталье о своей любви (хоть говорит не по доброй воле, а потому, что вынужден к этому разговору); он сам
просит у ней свидания.
— Братец, — перебила она, — позволь мне тебя
просить предоставить мне самой думать о воспитании моего сына. Худа ли, хороша ли, но я мать, и ты, как
мужчина, не можешь понять материнских чувств. Я решилась во всю мою жизнь не расставаться с ним; в этом мое единственное блаженство. Теперь я наняла для него гувернера.
Вошел высокий
мужчина, довольно полный, но еще статный, средних лет; в осанке его и походке видна была какая-то спокойная уверенность в собственном достоинстве; одет он был, как одевается ныне большая часть богатых помещиков, щеголевато и с шиком, поклонился развязно и проговорил первую представительную фразу на французском языке. Князь
просил его садиться и начал с того, с чего бы начал и я.
Щербук (молча целует у Анны Петровны и Саши руку, молча кланяется
мужчинам, каждому отдельно и отдает общий поклон). Друзья мои! Скажите мне, недостойному субъекту, где та особа, видеть которую душа моя стремится? Подозрение имею и думаю, что эта особа — оне! (Указывает на Софью Егоровну.) Анна Петровна, позвольте мне
просить вас отрекомендовать меня им, чтобы они знали, что я такой за человек!
— Они рассердившись, — засмеялся
мужчина. — Фу-ты, ну-ты, испугался! Даже поджилки трясутся. Вот что, господа почтенные! Шутки в сторону, разговаривать с вами мне не охотно… Потому как я желаю остаться тут с мамзелями один и желаю себе тут удовольствие доставить, то
прошу не претикословить и выйти… Пожалуйте-с! Господин Белебухин, выходи к свиньям собачьим! Что рыло наморщил? Говорю, выходи, стало быть, и выходи! Живо у меня, а то, гляди, не ровен час, как бы в шею не влетело!
И другие подходили к кормщику и земно ему кланялись,
прося возвестить от Святого Писания, как дух сходит на Божьих людей. И
мужчины подходили, и женщин бо́льшая часть.
— Но как быть: через кого в этом удостовериться? Ни муж, ни Форов не могут ехать к этому герою… Евангел… но его даже грех
просить об этом. И за что подвергать кого-нибудь из них такому унижению? Да они и не пойдут:
мужчины мелочны, чтобы смирить себя до этого… Нечего раздумывать: я сама поеду к Горданову, сама все узнаю! Решено: я должна к нему ехать.
— Я не оправдываю ни женщин, ни Ларисы, и, пожалуйста,
прошу тебя, не считай меня женским адвокатом; бывают виноватые женщины, есть виноватые
мужчины.
— Я не
прошу у вас девятисот рублей… у вас нет денег, да и не нужно мне вашего. Я
прошу другого…
Мужчины обыкновенно таким, как вы, дарят драгоценные вещи. Возвратите мне только те вещи, которые дарил вам мой муж!
— Нет, я сама… Ах,
мужчины,
мужчины! — вырвалось у ней. — И Андрюшу не буду
просить.
Но знакомые
мужчины не встречались. Их не трудно встретить вечером в «Ренессансе», но в «Ренессанс» не пустят в этом простом платье и без шляпы. Как быть? После долгого томления, когда уже надоело и ходить, и сидеть, и думать, Ванда решила пуститься на последнее средство: сходить к какому-нибудь знакомому
мужчине прямо на квартиру и
попросить денег.
— Ах, умоляю вас, —
просила она конторщицу в фотографии, — не показывайте им карточек
мужчин!
Когда осталось двадцать человек, преимущественно одни
мужчины, Анжелику окружили,
прося ее спеть какой-нибудь романс.
— Гм!.. Я никак не ожидал, чтобы этакими делами можно было зарабатывать такую сумму. Пятьдесят рублей! Не всякий
мужчина столько получит! Кушайте, покорнейше
прошу…
— Анжелика Сигизмундовна, — сухо отвечал он, — вы напрасно меня оскорбляете, так как здесь нет
мужчины, у которого я мог бы
просить удовлетворения за ваши дерзости!
— Забыли: князь Оглы, что
просил вас об учителе? Вот это — профиль. Таких
мужчин, кроме Кавказа, нигде нет… Ну, полноте, я не буду: вы уж очень страшно на меня смотрите, ведь это в последний раз. Больше мы с вами не увидимся… Если записку вам пригласительную напишу — не отвечайте. Ну, успокойтесь, дайте я вас посажу на кушетку… вот сюда.
В обычаях «встречного кубка», да еще в «поцелуйном обряде», когда хозяин, по старинной русской «обыклости», как выражались тогда,
просил гостя или гостей не наложить охулы на его хозяйство и не побрезговать поцеловать его жену или дочь, после обнесения последними гостей «кубком привета», который хозяйка пригубливала первая, проявлялось и ограничивалось всякое дозволенное женщине того времени сообщение с посторонними
мужчинами, кроме ее мужа, отца или брата.
— Я думала, что он лучше всех… Когда же я увидала, что я ошиблась и к тому же мне предстояло ехать в Петербург, где я могу присмотреться ко многим
мужчинам, я решила
попросить эту отсрочку объявления нас женихом и невестой, и он охотно согласился.
— Знаешь, чай, батюшка, меня, — отвечала в тех случаях Ираида Степановна, если разговаривающий был
мужчина, или же заменяя слово «батюшка» словом «матушка», если имела дело с собеседницей, — я милостыни не подаю, да ты, чай, и не возьмешь ее; милостыня — один вред, получил человек, истратил, и опять
просить надо, а там повадится, попрошайкой сделается, от работы отобьется, лентяя да праздношатая хуже нет.
— Да-с, милостивые государыни, мы все вас
просим благосклонно выслушать наше коллективное предложение. Мы решили, что нас будет пять
мужчин и пять женщин. Десять — такая круглая и приятная цифра. Не правда ли?
— Милый, родной ты братец мой, — могла она только сказать, рыдая. Она не смела произнести имя жениха, не только что
просить о нем; стыд девический, а более строгий обычай запрещал говорить ей то, что у нее было на душе. Ей, девице, позволено было только плакать об отце или брате; слезы, посвященные другому
мужчине, хоть бы и жениху, сочли бы за преступление. Но в немногих словах ее было столько скорби, столько моления, что брат не мог не понять, о чем так крушилась Анастасия.
За перегородкой на кровати лежала жена Попова, Софья Саввишна, приехавшая к мужу из Мценска
просить отдельного вида на жительство. В дороге она простудилась, схватила флюс и теперь невыносимо страдала. Наверху за потолком какой-то энергический
мужчина, вероятно ученик консерватории, разучивал на рояли рапсодию Листа с таким усердием, что, казалось, по крыше дома ехал товарный поезд. Направо, в соседнем номере, студент-медик готовился к экзамену. Он шагал из угла в угол и зубрил густым семинарским басом...
Девочку начинает тошнить… Она со своим горем к писарю… Ужасное открытие: он женат!.. «Так зачем же… зачем?» Тот отвечает: «ты такая была»… Она в отчаянии.
Мужчины подлы — это так, но надо сознаться отцу, матери или хоть тетке. Тетка, однако, оказывается всех гораздо находчивее: она учит — «
проси у него на дорогу и бери паспорт, да ступай в Петербург — там в воспитательный дом, а сама к богатым в мамки». Готово! — денег нет, но паспорт есть. Ступай на все четыре стороны.
Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она
просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что-нибудь о
мужчинах, о чести, об отечестве, — что-нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтоб уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно.