Неточные совпадения
Хлестаков.
Прошу садиться. Так вы здесь
судья?
— Ну, из-за чего ссорятся мужчины с женщинами? Из-за мужчин, из-за женщин, конечно. Он стал
просить у меня свои деньги, а я пошутила, не отдала. Тогда он стащил книжку, и мне пришлось заявить об этом мировому
судье. Тут Ванька отдал мне книжку; вот и все.
— Потом, — говорил он, — вчера здешний magistrate (
судья), которого мы видели в Бенсклюфе (ущелье Бена),
просил заехать к нему; потом отправимся на минеральные воды».
Он
просил у Нехлюдова защиты, а между тем подтрунивал и над собой, и над
судьями, и над тюрьмой, и над всеми законами, не только уголовными, но и божескими.
— Да перестань, пьяный ты человек! Верите ли, князь, теперь он вздумал адвокатством заниматься, по судебным искам ходить; в красноречие пустился и всё высоким слогом с детьми дома говорит. Пред мировыми
судьями пять дней тому назад говорил. И кого же взялся защищать: не старуху, которая его умоляла,
просила, и которую подлец ростовщик ограбил, пятьсот рублей у ней, всё ее достояние, себе присвоил, а этого же самого ростовщика, Зайдлера какого-то, жида, за то, что пятьдесят рублей обещал ему дать…
Из одного этого приема, что начальник губернии
просил Вихрова съездить к
судье, а не послал к тому прямо жандарма с ролью, видно было, что он третировал
судью несколько иным образом, и тот действительно был весьма самостоятельный и в высшей степени обидчивый человек. У диких зверей есть, говорят, инстинктивный страх к тому роду животного, которое со временем пришибет их. Губернатор, не давая себе отчета, почему-то побаивался
судьи.
—
Прошу вас, — ближе к делу! — сказал председатель внятно и громко. Он повернулся к Павлу грудью, смотрел на него, и матери казалось, что его левый тусклый глаз разгорается нехорошим, жадным огнем. И все
судьи смотрели на ее сына так, что казалось — их глаза прилипают к его лицу, присасываются к телу, жаждут его крови, чтобы оживить ею свои изношенные тела. А он, прямой, высокий, стоя твердо и крепко, протягивал к ним руку и негромко, четко говорил...
— Может, вы думаете, я там скажу что-нибудь
судьям? — вдруг спросила она. —
Попрошу их о чем-нибудь?
— У мирового
судьи Зуброва. Он
просил меня. Покойный отец оставил завещание и назначил Зуброва душеприказчиком.
Стало быть, того, другого
попросит, состоится единогласное избрание — вот и мировой
судья готов.
Нимало не отвергая того, что купец бил и даже сильно бил мещанина, учитель поставил
судье на вид, что купец вовсе не наносил никакой обиды действием и делал этим не что иное, как такую именно услугу мещанину, о которой тот его неотступно
просил при самих служителях полиции, услугу, которой последние не поняли и, по непонятливости своей, приняли в преступление.
— Что делать-с! — произнес он спокойным тоном философа. — Не по своей вине вас беспокою, а по приказанию князя, который мне поручил передать вам, что он вас по-прежнему уважает и почитает… И как бы вы там лично сами — к-ха! — ни поступали — к-ха! — он не
судья вам; но вы еще молоды, можете выйти замуж, будете переезжать с места на место, а это он находит весьма неудобным для воспитания вашего сына и потому покорнейше
просит вас отдать ему малютку вашего!..
Хочешь ли
судьею стать, — вздень парик с узлами,
Брани того, кто
просит с пустыми руками,
Твердо сердце бедных пусть слезы презирает.
Спи на стуле, когда дьяк выписку читает.
Если ж кто вспомнит тебе граждански уставы,
Иль естественный закон, иль народны нравы, —
Плюнь ему в рожу, скажи, что врет околесну,
Налагая на
судей ту тягость неспосну.
Но
судьи поверят вам и дадут мне то, чего я хочу: каторгу.
Прошу вас не придавать ложного толкования моим намерениям. Я не раскаиваюсь, что убил Савелова, я не ищу в каре искупления грехов, и если для доказательства, что я здоров, вам понадобится, чтобы я кого-нибудь убил с целью грабежа, — я с удовольствием убью и ограблю. Но в каторге я ищу другого, чего, я не знаю еще и сам.
— Я не купец, а царь Бауакас. Я приехал сюда, чтобы видеть, правда ли то, что говорят про тебя. Я вижу теперь, что ты мудрый
судья.
Проси у меня, чего хочешь, я награжу тебя.
Когда очередь дошла до Бауакаса и до калеки, Бауакас рассказал, как было дело.
Судья выслушал его и спросил нищего. Нищий сказал: «Это все неправда. Я ехал верхом через город, а он сидел на земле и
просил меня подвезти его. Я посадил его на лошадь и довез, куда ему нужно было; но он не хотел слезать и сказал, что лошадь его. Это неправда».
На другой день капитан получил официальную бумагу, в которой
просили прислать виновного к
судье для разбирательства дела.
Полисмен Уйрида начал довольно обстоятельный рассказ на не совсем правильном английском языке об обстоятельствах дела: о том, как русский матрос был пьян и пел «более чем громко» песни, — «а это было, господин
судья, в воскресенье, когда христианину надлежит проводить время более прилично», — как он, по званию полисмена,
просил русского матроса петь не так громко, но русский матрос не хотел понимать ни слов, ни жестов, и когда он взял его за руку, надеясь, что русский матрос после этого подчинится распоряжению полиции, «этот человек, — указал полисмен пальцем на «человека», хлопавшего напротив глазами и дивившегося всей этой странной обстановке, — этот человек без всякого с моей стороны вызова, что подтвердят и свидетели, хватил меня два раза по лицу…
— Насчет приданого я не
судья, — продолжал Патап Максимыч. — В этом на Груню надо положиться, что сама сумеет, все сделает, чего не сумеет — у Марфы Михайловны
попросит совета. Ладно ль придумано? Скажи, родная, — прибавил он, обращаясь к Дуне.
— Не вы, а Ранеев
судья мой. Доставьте мне только случай увидеть его. больше ни о чем не
прошу, предупредите обо мне. Он сжалится над этим безвинным мальчиком, а если нет, да будет воля Божья.
Отерев слезы, он передал Мадлен все, что было ему известно о его положении из слов следственного
судьи и
просил ее съездить к прокурору республики похлопотать о его освобождении под залог, а также прислать ему хорошего адвоката, который, конечно, скорее найдет способ его освободить.
Душа твоя хочет творить, а тут желудок требует куска хлеба, вдохновение подвязало тебе крылья, а тело
просит не только прикрыть наготу свою обычною покрышкой, но и тонкого сукна, шелка, бархата, чтобы явиться перед
судьями твоими в приличной одежде, без которой тебя не примут, ты и твое произведение умрете в неизвестности.
Констатируя этот факт как неоспоримое доказательство, что моя книжка «На краю света» ничего в воззрении великосветских крестителей не изменила, я почтительно
прошу моих высокопросвещенных
судей — вменить мне это в облегчающее обстоятельство.