Неточные совпадения
— И в
революцию, когда народ захочет ее сам, — выговорил Муромский, сильно подчеркнул
последнее слово и, опустив глаза, начал размазывать ложкой по тарелке рисовую кашу.
Доживая
последние дни в Париже, он с утра ходил и ездил по городу, по окрестностям, к ночи возвращался в отель, отдыхал, а после десяти часов являлась Бланш и между делом, во время пауз, спрашивала его: кто он, женат или холост, что такое Россия, спросила — почему там
революция, чего хотят революционеры.
Вместе с Парижем пережило новое человечество медовый месяц свободной жизни и свободной мысли; великую
революцию, социализм, эстетизм,
последние плоды буржуазного атеизма и мещанства.
Такого круга людей талантливых, развитых, многосторонних и чистых я не встречал потом нигде, ни на высших вершинах политического мира, ни на
последних маковках литературного и артистического. А я много ездил, везде жил и со всеми жил;
революцией меня прибило к тем краям развития, далее которых ничего нет, и я по совести должен повторить то же самое.
От Гарибальди я отправился к Ледрю-Роллену. В
последние два года я его не видал. Не потому, чтоб между нами были какие-нибудь счеты, но потому, что между нами мало было общего. К тому же лондонская жизнь, и в особенности в его предместьях, разводит людей как-то незаметно. Он держал себя в
последнее время одиноко и тихо, хотя и верил с тем же ожесточением, с которым верил 14 июня 1849 в близкую
революцию во Франции. Я не верил в нее почти так же долго и тоже оставался при моем неверии.
В
последний год перед
революцией в Москве происходили закрытые общественные собрания.
Этому
последнему каракозовцу немного не удалось дожить до каракозовской выставки в Музее
Революции в 1926 году.
Так можно было определить русскую тему XIX в.: бурное стремление к прогрессу, к
революции, к
последним результатам мировой цивилизации, к социализму и вместе с тем глубокое и острое сознание пустоты, уродства, бездушия и мещанства всех результатов мирового прогресса,
революции, цивилизации и пр.
В
последний период жизни он окончательно теряет веру в будущее России и русского народа и пророчествует о грядущей русской
революции и наступлении царства антихриста.
— Нелепо — потому что
революции не может быть. Потому что наша — это не ты, а я говорю, — наша
революция была
последней. И больше никаких
революций не может быть. Это известно всякому…
Привлеченные шумом и криками, которые во время этой
революции неслись с острова, я и несколько моих товарищей пробрались туда и, спрятавшись за толстыми стволами тополей, наблюдали, как Януш, во главе целой армии красноносых старцев и безобразных мегер, гнал из зáмка
последних, подлежавших изгнанию, жильцов.
— А к тому же, — говорит, — мы и сами в своем месте не
последние капиталисты, и нас-де и хорошие люди, благодаря бога, не за пустых людей почитают, да есть, мол, у меня и жена, и дети; ну, одним словом, не хочу делать
революцию да и все тут, и ступай, немчик, назад.
В физике за
последние тридцать лет произошла
революция, радикально изменившая ее основы.
— Жить хорошо, когда впереди крепкая цель, а так… Жизнь изжита, впереди — ничего.
Революция превратилась в грязь. Те ли одолеют, другие ли, — и победа не радостна, и поражение не горько. Ешь собака собаку, а
последнюю черт съест. И еще чернее реакция придет, чем прежде.
Для нас вопрос только один, первый и
последний: нужно это для
революции?
Тем и завершилось мое знакомство с нелегальным Лондоном, и я точно не знаю, какую роль столица Великобритании играла для русской эмиграции в самые
последние годы, вплоть до нашей
революции.
Девять лет прожила старушка в семье Хомутовых и умерла, когда ее воспитаннице минуло семнадцать лет, подарив ей перед смертью свою библиотеку, кольцо из волос Шарлотты Корде, присланное покойной из Парижа ее двоюродным внуком, также погибшим или пропавшим без вести во время первой
революции, что служило неистощимою темой для разговоров между ученицей и воспитательницей, причем
последняя описывала своего «brave petit fils» яркими красками безграничной любви.
Когда читаешь письма
последней русской царицы к
последнему русскому царю, то всем существом своим чувствуешь, что
революция предрешена и неизбежна, что старый режим обречен и возврат невозможен.
А «социалистическую
революцию»
последних дней очень легко смешать с контрреволюцией.
Последние годы перед
революцией мы задыхались в лжи.
Индивидуалистическая, очень сильная в вопросах личности, ее переживаний, психологии и морали, она слишком и не без основания привыкла к „безмолвствующему народу“, чтобы сразу и смело подойти к новому герою с его массовой психологией, массовой волей и доселе еще невиданными проявлениями
последней в войнах и
революциях Русская литература все еще продолжала описывать любовь в помещичьей усадьбе или новые нравы Растеряевой улицы.