Неточные совпадения
По его взглядам на дамскую беседку (он
смотрел прямо на нее, но не узнавал жены в
море кисеи, лент, перьев, зонтиков и цветов) она поняла, что он искал ее; но она нарочно не замечала его.
Она села к столу, на котором Лонгрен мастерил игрушки, и попыталась приклеить руль к корме;
смотря на эти предметы, невольно увидела она их большими, настоящими; все, что случилось утром, снова поднялось в ней дрожью волнения, и золотое кольцо, величиной с солнце, упало через
море к ее ногам.
Внимательно наклоняясь к
морю,
смотрела она на горизонт большими глазами, в которых не осталось уже ничего взрослого, — глазами ребенка.
Лонгрен провел ночь в
море; он не спал, не ловил, а шел под парусом без определенного направления, слушая плеск воды,
смотря в тьму, обветриваясь и думая.
Не то чтоб, а вот заря занимается, залив Неаполитанский,
море,
смотришь, и как-то грустно.
Нет, Любаша не совсем похожа на Куликову, та всю жизнь держалась так, как будто считала себя виноватой в том, что она такова, какая есть, а не лучше. Любаше приниженность слуги для всех была совершенно чужда. Поняв это, Самгин стал
смотреть на нее, как на смешную «Ванскок», — Анну Скокову, одну из героинь романа Лескова «На ножах»; эту книгу и «Взбаламученное
море» Писемского, по их «социальной педагогике», Клим ставил рядом с «Бесами» Достоевского.
— Там есть место: Гончаров вышел на палубу,
посмотрел на взволнованное
море и нашел его бессмысленным, безобразным. Помнишь?
Возвратясь домой, он нашел записку Елены: «Еду в компании
смотреть Мурманскую дорогу, может быть, оттуда
морем в Архангельск, Ярославль, Нижний —
посмотреть хваленую Волгу. Татаринов, наконец, заплатил гонорар. Целую. Ел.».
Бессилен рев зверя перед этими воплями природы, ничтожен и голос человека, и сам человек так мал, слаб, так незаметно исчезает в мелких подробностях широкой картины! От этого, может быть, так и тяжело ему
смотреть на
море.
— Что сказать — я не знаю… «грусть находит, какие-то вопросы тревожат»: что из этого поймешь? Мы поговорим опять об этом и
посмотрим: кажется, надо опять купаться в
море…
— Я была где-то на берегу, — продолжала Вера, — у
моря, передо мной какой-то мост, в
море. Я побежала по мосту — добежала до половины;
смотрю, другой половины нет, ее унесла буря…
«Могуч, мрачен — гм!
посмотрим», и, оглядев
море справа, я оборотился налево и устремил взгляд прямо в физиономию…
Они, опираясь на зонтики, повелительно
смотрели своими синими глазами на
море, на корабли и на воздымавшуюся над их головами и поросшую виноградниками гору.
Я перешел в капитанскую каюту, сел там на окно и
смотрел на
море: оно напоминало выдержанный нами в Китайском
море ураган.
Каждый день во всякое время
смотрел я на небо, на солнце, на
море — и вот мы уже в 140 ‹южной› широты, а небо все такое же, как у нас, то есть повыше, на зените, голубое, к горизонту зеленоватое.
Я
смотрел на все это рассеянно и слушал с большим равнодушием, что говорили кругом. Меня убаюкивал тихий плеск
моря, теплая погода.
Но смеяться на
море безнаказанно нельзя: кто-нибудь тут же пойдет по каюте, его повлечет наклонно по полу; он не успеет наклониться — и,
смотришь, приобрел шишку на голове; другого плечом ударило о косяк двери, и он начинает бранить бог знает кого.
Один
смотрит, подняв брови, как матросы, купаясь, один за другим бросаются с русленей прямо в
море и на несколько мгновений исчезают в воде; другой присел над люком и не сводит глаз с того, что делается в кают-компании; третий, сидя на стуле, уставил глаза в пушку и не может от старости свести губ.
Я отвык в три месяца от
моря и с большим неудовольствием
смотрю, как все стали по местам, как четверо рулевых будто приросли к штурвалу, ухватясь за рукоятки колеса, как матросы полезли на марсы и как фрегат распустил крылья, а дед начал странствовать с юта к карте и обратно.
Хотя наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней с лишком не видали мы берега. Самые бывалые и терпеливые из нас с гримасой
смотрели на
море, думая про себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг на друга почти не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал, что подадут к обеду, в котором часу тот или другой ляжет спать, даже нехотя заметишь, у кого сапог разорвался или панталоны выпачкались в смоле.
Лодки эти превосходны в морском отношении: на них одна длинная мачта с длинным парусом. Борты лодки, при боковом ветре, идут наравне с линией воды, и нос зарывается в волнах, но лодка держится, как утка; китаец лежит и беззаботно
смотрит вокруг. На этих больших лодках рыбаки выходят в
море, делая значительные переходы. От Шанхая они ходят в Ниппо, с товарами и пассажирами, а это составляет, кажется, сто сорок морских миль, то есть около двухсот пятидесяти верст.
Утро чудесное,
море синее, как в тропиках, прозрачное; тепло, хотя не так, как в тропиках, но, однако ж, так, что в байковом пальто сносно ходить по палубе. Мы шли все в виду берега. В полдень оставалось миль десять до места; все вышли, и я тоже, наверх
смотреть, как будем входить в какую-то бухту, наше временное пристанище. Главное только усмотреть вход, а в бухте ошибиться нельзя: промеры показаны.
Полномочные опять пытались узнать, куда мы идем, между прочим, не в Охотское ли
море, то есть не скажем ли, в Петербург. «Теперь пока в Китай, — сказали им, — в Охотском
море — льды, туда нельзя». Эта скрытость очевидно не нравилась им. Напрасно Кавадзи прищуривал глаза, закусывал губы: на него
смотрели с улыбкой. Беда ему, если мы идем в Едо!
Смотрите,
смотрите!» — сказал он мне, указывая на
море.
Капитан и так называемый «дед», хорошо знакомый читателям «Паллады», старший штурманский офицер (ныне генерал), — оба были наверху и о чем-то горячо и заботливо толковали. «Дед» беспрестанно бегал в каюту, к карте, и возвращался. Затем оба зорко
смотрели на оба берега, на
море, в напрасном ожидании лоцмана. Я все любовался на картину, особенно на целую стаю купеческих судов, которые, как утки, плыли кучей и все жались к шведскому берегу, а мы шли почти посредине, несколько ближе к датскому.
Я постоял у шпиля,
посмотрел, как
море вдруг скроется из глаз совсем под фрегат и перед вами палуба стоит стоймя, то вдруг скроется палуба и вместо нее очутится стена воды, которая так и лезет на вас.
Жар несносный; движения никакого, ни в воздухе, ни на
море.
Море — как зеркало, как ртуть: ни малейшей ряби. Вид пролива и обоих берегов поразителен под лучами утреннего солнца. Какие мягкие, нежащие глаз цвета небес и воды! Как ослепительно ярко блещет солнце и разнообразно играет лучами в воде! В ином месте пучина кипит золотом, там как будто горит масса раскаленных угольев: нельзя
смотреть; а подальше, кругом до горизонта, распростерлась лазурная гладь. Глаз глубоко проникает в прозрачные воды.
Смотрел я на всю эту суматоху и дивился: «Вот привычные люди, у которых никаких «страшных» минут не бывает, а теперь как будто боятся! На мели: велика важность! Постоим, да и сойдем, как задует ветер посвежее, заколеблется
море!» — думал я, твердо шагая по твердой палубе. Неопытный слепец!
«Что это такое? лодка в открытом
море?» — спросил я и стал пристально
смотреть в полупортик.
Она осветила кроме
моря еще озеро воды на палубе, толпу народа, тянувшего какую-то снасть, да протянутые леера, чтоб держаться в качку. Я шагал в воде через веревки, сквозь толпу; добрался кое-как до дверей своей каюты и там, ухватясь за кнехт, чтоб не бросило куда-нибудь в угол, пожалуй на пушку, остановился
посмотреть хваленый шторм. Молния как молния, только без грома, или его за ветром не слыхать. Луны не было.
Вчера и сегодня, 20-го и 21-го, мы шли верстах в двух от Корейского полуострова; в 36˚ ‹северной› широты. На юте делали опись ему, а
смотреть нечего: все пустынные берега, кое-где покрытые скудной травой и деревьями. Видны изредка деревни: там такие же хижины и так же жмутся в тесную кучу, как на Гамильтоне. Кое-где по берегу бродят жители. На
море много лодок, должно быть рыбацкие.
— Мы только
посмотрим, — упрашивал он. — Ведь это
море, настоящее
море… Вон как Сибирь матушка поднялась: стоном стон!
17-го утром мы распрощались с рекой Нахтоху и тронулись в обратный путь, к староверам. Уходя, я еще раз
посмотрел на
море с надеждой, не покажется ли где-нибудь лодка Хей-ба-тоу. Но
море было пустынно. Ветер дул с материка, и потому у берега было тихо, но вдали ходили большие волны. Я махнул рукой и подал сигнал к выступлению. Тоскливо было возвращаться назад, но больше ничего не оставалось делать. Обратный путь наш прошел без всяких приключений.
На следующий день мы с Дерсу вдвоем решили идти к югу по берегу
моря и
посмотреть, нет ли там каких-нибудь следов пребывания Хей-ба-тоу, и, кстати, поохотиться.
Пока стрелки готовили чай, я от нечего делать пошел к берегу
моря посмотреть птиц.
Следующие три дня были дневки. Мы отдыхали и собирались с силами. Каждый день я ходил к
морю и осматривал ближайшие окрестности. Река Амагу (по-удэгейски Амули, а по-китайски Амагоу) образуется из слияния трех рек: самой Амагу, Квандагоу, по которой мы прошли, и Кудя-хе, впадающей в Амагу тоже с правой стороны, немного выше Квандагоу. Поэтому когда
смотришь со стороны
моря, то невольно принимаешь Кудя-хе за главную реку, которая на самом деле течет с севера, и потому долины ее из-за гор не видно.
Ну из чего он бегает, помилуйте, то и дело на часы
смотрит, улыбается, потеет, важный вид принимает, нас с голоду
морит?
Вам кажется, что вы
смотрите в бездонное
море, что оно широко расстилается подвами, что деревья не поднимаются от земли, но, словно корни огромных растений, спускаются, отвесно падают в те стеклянно ясные волны; листья на деревьях то сквозят изумрудами, то сгущаются в золотистую, почти черную зелень.
Если
смотреть на долину со стороны
моря, то она кажется очень короткой. Когда-то это был глубокий морской залив, и устье Аохобе находилось там, где суживается долина. Шаг за шагом отходило
море и уступало место суше. Но самое интересное в долине — это сама река. В 5 км от
моря она иссякает и течет под камнями. Только во время дождей вода выступает на дневную поверхность и тогда идет очень стремительно.
Я
смотрел вперед, в стороны, и всюду передо мной расстилалось бесконечное волнующееся травяное
море.
Я сел на камни и стал
смотреть в
море.
На половине пути между селом Пермским и постом Ольги с левой стороны высится скала, называемая местными жителями Чертовым утесом. Еще 15 минут ходу, и вы подходите к
морю. Читатель поймет то радостное настроение, которое нас охватило. Мы сели на камни и с наслаждением стали
смотреть, как бьются волны о берег.
Около полудня мы с Дерсу дошли до озера. Грозный вид имело теперь пресное
море. Вода в нем кипела, как в котле. После долгого пути по травяным болотам вид свободной водяной стихии доставлял большое удовольствие. Я сел на песок и стал глядеть в воду. Что-то особенно привлекательное есть в прибое. Можно целыми часами
смотреть, как бьется вода о берег.
Если
смотреть на долину со стороны
моря, то кажется, будто Тютихе течет с запада. Ошибка эта скоро разъясняется: видимая долина есть знакомая нам река Инза-Лазагоу.
Но ему некогда глядеть,
смотрит ли кто в окошко или нет. Он пришел пасмурен, не в духе, сдернул со стола скатерть — и вдруг по всей комнате тихо разлился прозрачно-голубой свет. Только не смешавшиеся волны прежнего бледно-золотого переливались, ныряли, словно в голубом
море, и тянулись слоями, будто на мраморе. Тут поставил он на стол горшок и начал кидать в него какие-то травы.
В Корсаковском посту живет ссыльнокаторжный Алтухов, старик лет 60 или больше, который убегает таким образом: берет кусок хлеба, запирает свою избу и, отойдя от поста не больше как на полверсты, садится на гору и
смотрит на тайгу, на
море и на небо; посидев так дня три, он возвращается домой, берет провизию и опять идет на гору…
Еще в Императорской Гавани старик ороч И. М. Бизанка говорил мне, что около мыса Сюркум надо быть весьма осторожным и для плавания нужно выбирать тихую погоду. Такой же наказ дважды давали старики селения Дата сопровождавшим меня туземцам. Поэтому, дойдя до бухты Аука, я предоставил орочам Копинке и Намуке самим ориентироваться и выбрать время для дальнейшего плавания на лодках. Они все время поглядывали на
море,
смотрели на небо и по движению облаков старались угадать погоду.
Я пошел вдоль берега навстречу своему спутнику, который тоже спешил мне навстречу и озабоченно
смотрел куда-то в
море.
Я
посмотрел в указанном направлении и увидел сзади, там, где небо соприкасалось с
морем, темную полоску, протянувшуюся по всему горизонту. Эта темная полоска предвещала ветер. Полагая, что это будет небольшой местный ветерок, Намука подал знак плыть дальше.
— Мы на буреметр, — говорят, —
смотрели: буря будет, потонуть можешь; это ведь не то, что у вас Финский залив, а тут настоящее Твердиземное
море.