Неточные совпадения
Дня через три приехали опять гокейнсы, то есть один Баба и другой, по обыкновению новый,
смотреть фрегат. Они пожелали видеть
адмирала, объявив, что привезли ответ губернатора
на письма от
адмирала и из Петербурга. Баниосы передали, что его превосходительство «увидел письмо с удовольствием и хорошо понял» и что постарается все исполнить. Принять
адмирала он, без позволения, не смеет, но что послал уже курьера в Едо и ответ надеется получить скоро.
Вечером, идучи к
адмиралу пить чай, я остановился над люком общей каюты
посмотреть, с чем это большая сковорода стоит
на столе. «Не хотите ли попробовать жареной акулы?» — спросили сидевшие за столом. «Нет». — «Ну так ухи из нее?» — «Вы шутите, — сказал я, — разве она годится?» — «Отлично!» — отвечали некоторые. Но я после узнал, что те именно и не дотрогивались до «отличного» блюда, которые хвалили его.
В это время
на двор вошел седой как лунь
адмирал, который приобрел себе всесветную почтенную известность своими учеными морскими путешествиями. Он шел мерными шагами, заложив руки назад, и
смотрел на толпу. Толпа почему-то нашла его взгляд гордым и презрительным. Студенты встретили его смехом, а один из них, выступив вперед, назойливо обратился к нему шутовски-вежливым тоном...
Ашанин взглянул
на адмирала. Тот, видимо, доволен, и глаза его, недавно страшные, выпученные глаза, не мечут молний, они
смотрят весело и добродушно. И Володя слышит, как
адмирал говорит капитану самым приветливым тоном...
Никогда в жизни никуда не опаздывавший и не терпевший, чтобы кто-нибудь опаздывал,
адмирал тотчас же после обеда то и дело
посматривал на свою старинную золотую английскую луковицу и спрашивал...
— А ведь ты совсем возмужал, Володя… Уж усы… и бачки… Ну, чего вы раскисли, Мария Петровна?.. Вот он и вернулся…
посмотрите, каким молодцом! — говорит
адмирал, стараясь скрыть свое волнение, но его старческий голос вздрагивает, и
на ресницах блестят слезы.
Вышел наверх и Ашанин. Чувствуя себя пассажиром, он приютился в сторонке, к борту у шканцев, чтобы не мешать авралу, и
посматривал то
на адмирала, стоявшего, расставив фертом ноги,
на полуюте, то
на свой «Коршун». И Ашанин, уже давно проникшийся особенной знакомой морякам любовью к своему судну, горячо желал, чтобы «Коршун» снялся с дрейфа скорее «Витязя».
Ашанин благоразумно молчал, понимая, что говорить в эти минуты что-нибудь
адмиралу было бы бесполезно. И он тоскливо думал, что теперь уж все кончено: он не останется
на «Коршуне» и не вернется в Россию вместе с Василием Федоровичем. Примолк и
адмирал и
смотрел в упор
на серьезное и печальное лицо молодого человека. И гнев его, казалось, начинал проходить, в глазах уже не было молний.
Слушая все эти торопливые рассказы,
смотря на более или менее удачные воспроизведения Корнева, Ашанин понял, что
на «Витязе» центральной фигурой — так сказать героем — был беспокойный
адмирал.
На нем сосредоточивалось общее внимание; ему давали всевозможные клички — от «глазастого черта» до «прыгуна-антихриста» включительно, его бранили, за небольшим исключением, почти все, над ним изощряли остроумие, ему посвящались сатирические стихи.