Неточные совпадения
Без бороды лицо утратило прежнее деревянное равнодушие,
на щеках и подбородке шевелились рыжеватые
иглы, из-под нахмуренных бровей требовательно
смотрели серые глаза, говорил он вполголоса, но как будто упрекая и готовясь кричать.
Но только Обломов ожил, только появилась у него добрая улыбка, только он начал
смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней в дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она движется целый день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь, сядет за шитье,
игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится
на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как машина.
Евгения Петровна с Полинькой бросили
иглы и, откинувшись в кресла, молча
смотрели друг
на друга.
Этот человек
смотрел на людей поджав губы, а говорил с ними всегда опустив глаза долу, если же взглянет в лицо — то как
иглой уколет.
Он
смотрел на неё с таким чувством, как будто эта женщина должна была сейчас же и навсегда уйти куда-то, а ему нужно было запомнить её кроткую голову, простое лицо, маленький, наивный рот, круглые узкие плечи, небольшую девичью грудь и эти руки с длинными, исколотыми
иглою пальцами.
Выйдя
на берег Оки, он устало сел
на песчаном обрыве, вытер пот с лица и стал
смотреть в реку. В маленькой, неглубокой заводи плавала стайка плотвы, точно стальные
иглы прошивали воду. Потом, важно разводя плавниками, явился лещ, поплавал, повернулся
на бок и, взглянув красненьким глазком вверх, в тусклое небо, пустил по воде светлым дымом текучие кольца.
Что ж, сударь! и взял он
иглу; ведь я ему
на смех сказал, а он оробел да и возьми. Скинул шинелишку и начал нитку в
иглу вдевать. Я гляжу
на него; ну, дело известное, глаза нагноились, покраснели; руки трепещут, хоть ты што! совал, совал — не вдевается нитка; уж он как примигивался: и помусолит-то, и посучит в руках — нет! бросил,
смотрит на меня…
Уж полно, не сон ли снится ей, княгине, ужасный и мрачный сон! С тупой болью отчаяния она
смотрит на исколотые
иглой пальчики девочки,
на ее бедный скромный приютский наряд, и слезы жалости и обиды за ребенка искрятся в черных огромных глазах княгини. А кругом них по-прежнему теснятся знакомые Софьи Петровны во главе с самой хозяйкой дома. Кое-кто уже просит Маро Георгиевну рассказать сложную повесть «девочки-барышни», попавшей в приют наравне с простыми детьми.
Сошел я вниз, в комнату, где жил с братом Мишею. Зажег лампу. И вдруг со стены, из красноватого полумрака, глянуло
на меня исковерканное мукою лицо с поднятыми кверху молящими глазами, с каплями крови под
иглами тернового венца. Хромолитография «Ecce homo!» [«Вот человек!» (лат.)] Гвидо Рени. Всегда она будила во мне одно настроение. Что бы я ни делал, чему бы ни радовался, это страдающее божественною мукою лицо
смотрело вверх молящими глазами и как бы говорило...
В убогой комнате сидела худая, изможденная швея, ковырявшая что-то
иглою. Она уставилась в работу красными от бессонницы и труда глазами и от времени до времени
смотрела на лежавшую рядом
на убогой постели худенькую белокурую девочку. Девочка была бледная, с посиневшими губами, с широко раскрытыми глазами. Бедняжку била лихорадка, и она зябко куталась в голубое стеганое одеяло, единственную роскошную вещь, находившуюся в комнате. Все остальное было ветхо, убого и говорило о страшной нужде.