Неточные совпадения
Мы ехали рядом, молча, распустив поводья, и были уж почти у самой крепости: только кустарник закрывал ее от нас. Вдруг выстрел… Мы взглянули друг
на друга: нас поразило одинаковое подозрение… Опрометью поскакали мы
на выстрел —
смотрим:
на валу солдаты собрались в
кучу и указывают в поле, а там летит стремглав всадник и держит что-то белое
на седле. Григорий Александрович взвизгнул не хуже любого чеченца; ружье из чехла — и туда; я за ним.
Лошади подбежали к вокзалу маленькой станции, Косарев, получив
на чай, быстро погнал их куда-то во тьму, в мелкий, почти бесшумный дождь, и через десяток минут Самгин раздевался в пустом купе второго класса,
посматривая в окно, где сквозь мокрую тьму летели злые огни, освещая
на минуту черные
кучи деревьев и крыши изб, похожие
на крышки огромных гробов. Проплыла стена фабрики, десятки красных окон оскалились, точно зубы, и показалось, что это от них в шум поезда вторгается лязгающий звук.
Говоря, Долганов
смотрел на Клима так, что Самгин понял: этот чудак настраивается к бою; он уже обеими руками забросил волосы
на затылок, и они вздыбились там некрасивой
кучей. Вообще волосы его лежали
на голове неровно, как будто череп Долганова имел форму шляпки кованого гвоздя. Постепенно впадая в тон проповедника, он обругал Трейчке, Бисмарка, еще каких-то уже незнакомых Климу немцев, чувствовалось, что он привык и умеет ораторствовать.
Он задремал, затем его разбудил шум, — это Дуняша, надевая ботинки, двигала стулом. Сквозь веки он следил, как эта женщина, собрав свои вещи в
кучу, зажала их под мышкой, погасила свечу и пошла к двери.
На секунду остановилась, и Самгин догадался, что она
смотрит на него; вероятно, подойдет. Но она не подошла, а, бесшумно открыв дверь, исчезла.
Но Вера не
смотрела. Она отодвигала
кучу жемчуга и брильянты, смешивала их с Марфенькиными и объявила, что ей немного надо. Бабушка сердилась и опять принималась разбирать и делить
на две половины.
Он с пристрастным чувством, пробужденным старыми, почти детскими воспоминаниями,
смотрел на эту
кучу разнохарактерных домов, домиков, лачужек, сбившихся в
кучу или разбросанных по высотам и по ямам, ползущих по окраинам оврага, спустившихся
на дно его, домиков с балконами, с маркизами, с бельведерами, с пристройками, надстройками, с венецианскими окошками или едва заметными щелями вместо окон, с голубятнями, скворечниками, с пустыми, заросшими травой, дворами.
Вон,
посмотрите, они стоят в
куче на палубе, около шпиля, а не то заберутся
на вахтенную скамью.
— Пойдемте же в кусты за ним! — приглашал я, но не пошел. И никто не пошел. Кусты стеснились в такую непроницаемую
кучу и
смотрели так подозрительно, что можно было побиться об заклад, что там гнездился если не крокодил, так непременно змея, и, вероятно, не одна: их множество
на Яве.
Капитан и так называемый «дед», хорошо знакомый читателям «Паллады», старший штурманский офицер (ныне генерал), — оба были наверху и о чем-то горячо и заботливо толковали. «Дед» беспрестанно бегал в каюту, к карте, и возвращался. Затем оба зорко
смотрели на оба берега,
на море, в напрасном ожидании лоцмана. Я все любовался
на картину, особенно
на целую стаю купеческих судов, которые, как утки, плыли
кучей и все жались к шведскому берегу, а мы шли почти посредине, несколько ближе к датскому.
Вчера и сегодня, 20-го и 21-го, мы шли верстах в двух от Корейского полуострова; в 36˚ ‹северной› широты.
На юте делали опись ему, а
смотреть нечего: все пустынные берега, кое-где покрытые скудной травой и деревьями. Видны изредка деревни: там такие же хижины и так же жмутся в тесную
кучу, как
на Гамильтоне. Кое-где по берегу бродят жители.
На море много лодок, должно быть рыбацкие.
— Этакая мудреная эта приваловская природа! — заговорил он. —
Смотреть на них, так веревки из них вей, а уж что попадет в голову — кончено. Прошлую-то зиму, говорят,
кутил он сильно?
Деревенские мальчики, которых приглашали в усадьбу, дичились и не могли свободно развернуться. Кроме непривычной обстановки, их немало смущала также и слепота «панича». Они пугливо
посматривали на него и, сбившись в
кучу, молчали или робко перешептывались друг с другом. Когда же детей оставляли одних в саду или в поле, они становились развязнее и затевали игры, но при этом оказывалось, что слепой как-то оставался в стороне и грустно прислушивался к веселой возне товарищей.
Каждый день надо было раза два побывать в роще и осведомиться, как сидят
на яйцах грачи; надо было послушать их докучных криков; надо было
посмотреть, как развертываются листья
на сиренях и как выпускают они сизые кисти будущих цветов; как поселяются зорки и малиновки в смородинных и барбарисовых кустах; как муравьиные
кучи ожили, зашевелились; как муравьи показались сначала понемногу, а потом высыпали наружу в бесчисленном множестве и принялись за свои работы; как ласточки начали мелькать и нырять под крыши строений в старые свои гнезда; как клохтала наседка, оберегая крошечных цыпляток, и как коршуны кружились, плавали над ними…
Держа ложку в руке, я превратился сам в статую и
смотрел, разиня рот и выпуча глаза,
на эту
кучу людей, то есть
на оркестр, где все проворно двигали руками взад и вперед, дули ртами и откуда вылетали чудные, восхитительные волшебные звуки, то как будто замиравшие, то превращавшиеся в рев бури и даже громовые удары…
Сквозь стекло
на меня — туманно, тускло — тупая морда какого-то зверя, желтые глаза, упорно повторяющие одну и ту же непонятную мне мысль. Мы долго
смотрели друг другу в глаза — в эти шахты из поверхностного мира в другой, заповерхностный. И во мне копошится: «А вдруг он, желтоглазый, — в своей нелепой, грязной
куче листьев, в своей невычисленной жизни — счастливее нас?»
Бобров. Нельзя было — дела; дела — это уж важнее всего; я и то уж от начальства выговор получил; давеча секретарь говорит: «У тебя, говорит,
на уме только панталоны, так ты у меня
смотри». Вот какую
кучу переписать задал.
На Париж-то ему
посмотреть хочется, а жалованье небольшое и детей
куча — вот он и плетется в русский ресторан «завтракать».
Тот подал ему целую
кучу пакетов. Калинович с пренебрежением перекидал их и остановился только
на одной бумаге,
на которой была сделана надпись в собственные руки. Он распечатал ее, прочитал внимательно и захохотал таким странным смехом, что все
посмотрели на него с удивлением, а Настенька даже испугалась.
— Я не буду смеяться, а
посмотрю на вас, что вы, миротворцы, будете делать, потому что эта ваша задача — наслаждаться каким-нибудь зернышком добра в
куче хлама — у вас чисто придуманная, и
на деле вы никогда ее не исполняете, — отвечал Калинович и отправил записку.
Подхалюзин. Ишь ты, расходилась дворянская-то кровь! Ах ты, Господи! Туда же, чиновница! Вот пословица-то говорится: гром-то гремит не из тучи, а из навозной
кучи! Ах ты, Господи! Вот и
смотри на нее, дама какая!
С начала курса в шайке
кутил, главою которых был Зухин, было человек восемь. В числе их сначала были Иконин и Семенов, но первый удалился от общества, не вынесши того неистового разгула, которому они предавались в начале года, второй же удалился потому, что ему и этого казалось мало. В первые времена все в нашем курсе с каким-то ужасом
смотрели на них и рассказывали друг другу их подвиги.
Особенно весело было
смотреть на монастыри, которые, с белыми оградами и пестрыми
кучами цветных и золоченых голов, казались отдельными городами.
— Чудак! — сокрушённо качая головой, проговорил Терентий. Илье сапожник тоже показался чудаком… Идя в школу, он
на минутку зашёл в подвал
посмотреть на покойницу. Там было темно и тесно. Пришли бабы сверху и, собравшись
кучей в углу, где стояла постель, вполголоса разговаривали. Матица примеривала Маше какое-то платьишко и спрашивала...
Аристарх сидит
на пристани, ловит рыбу
на удочку. Силан подходит и молча
смотрит. У городнического крыльца стоит
куча людей.
Он исчез. Но Фому не интересовало отношение мужиков к его подарку: он видел, что черные глаза румяной женщины
смотрят на него так странно и приятно. Они благодарили его, лаская, звали к себе, и, кроме них, он ничего не видал. Эта женщина была одета по-городскому — в башмаки, в ситцевую кофту, и ее черные волосы были повязаны каким-то особенным платочком. Высокая и гибкая, она, сидя
на куче дров, чинила мешки, проворно двигая руками, голыми до локтей, и все улыбалась Фоме.
Кочкарев. Да за чем же, помилуй, за чем дело?.. Ну, рассмотри сам: ну что из того, что ты неженатый?
Посмотри на свою комнату. Ну, что в ней? Вон невычищенный сапог стоит, вон лоханка для умывания, вон делая
куча табаку
на столе, и ты вот сам лежишь, как байбак, весь день
на боку.
На погосте
куча народа стояла.
Смотрю, два мещанина в синих азямах держат за руки бабочку молоденькую, а молодой русый купчик или мещанин мыло ей в рот пихает.
Он сидел
на полу и в огромный ящик укладывал свои пожитки. Чемодан, уже завязанный, лежал возле. В ящик Семен Иванович клал вещи, не придерживаясь какой-нибудь системы:
на дно была положена подушка,
на нее — развинченная и завернутая в бумагу лампа, затем кожаный тюфячок, сапоги,
куча этюдов, ящик с красками, книги и всякая мелочь. Рядом с ящиком сидел большой рыжий кот и
смотрел в глаза хозяину. Этот кот, по словам Гельфрейха, состоял у него
на постоянной службе.
Успокоившись, забрался он опять под мирную сень своей успокоительной и охранительной
кучи дров и внимательно стал
смотреть на окна.
Странно чувствовал я себя, когда веселая толпа чистеньких, ясноглазых барышень окружала корзину и, забавно гримасничая, перебирала маленькими розовыми лапками
кучу булок, —
смотрел я
на них и старался угадать — которые пишут мне бесстыдные записки, может быть, не понимая их зазорного смысла?
Но когда
на сельских сходах или в трактире
на берегу эти люди соберутся серой
кучей, они прячут куда-то все свое хорошее и облачаются, как попы, в ризы лжи и лицемерия, в них начинает играть собачья угодливость пред сильными, и тогда
на них противно
смотреть.
Он был бос, без шапки, в одной рубахе и портах, темная
куча нечесаных волос торчала
на его голове, они спускались
на упрямый, выпуклый лоб, под ним видно было маленькие глаза крота, налитые кровью, они
смотрели умоляюще, тревожно.
С какою алчностью
смотрю я
на игорный стол, по которому разбросаны луидоры, фридрихсдоры и талеры,
на столбики золота, когда они от лопатки крупёра рассыпаются в горящие, как жар,
кучи, или
на длинные, в аршин, столбы серебра, лежащие вокруг колеса.
Плач и вопль снова начались; старуха была очень дурна; посаженый отец со слезами вспомнил Василья Петровича, благословил Павла, поцеловал его и пожелал ему жить в счастии и нажить
кучу детей, и потом понюхал табаку,
посмотрел на часы и взялся за шляпу. Перепетуя Петровна, проплакавшись и осушивши батистовым платком слезы, начала так...
Множество народа всякого звания наполнило двор, множество гостей приехало
на похороны, длинные столы расставлены были по двору; кутья, наливки, пироги покрывали их
кучами; гости говорили, плакали, глядели
на покойницу, рассуждали о ее качествах,
смотрели на него, — но он сам
на все это глядел странно.
На третий день, утром, когда я вошел в хлев, они не бросились — как всегда было — под ноги мне, а, сбившись
кучей в темном углу, встретили меня незнакомым, сиплым хрюканьем. Осветив их огнем фонаря, я увидал, что глаза животных как будто выросли за ночь, выкатились из-под седых ресниц и
смотрят на меня жалобно, с великим страхом и точно упрекая. Тяжелое дыхание колебало зловонную тьму, и плавал в ней охающий, точно человечий, стон.
Мужики стояли толпой возле, ничего не делая, и
смотрели на огонь. Никто не знал, за что приняться, никто ничего не умел, а кругом были стога хлеба, сено, сараи,
кучи сухого хвороста. Стояли тут и Кирьяк, и старик Осип, его отец, оба навеселе. И, как бы желая оправдать свою праздность, старик говорил, обращаясь к бабе, лежащей
на земле...
— А я вчера очень приятно время провел, — начал я, садясь в кресла, — я обедал у одного приятеля; там был Константин Александрыч… (Я
посмотрел на Софью, у ней даже бровь не поморщилась.) И, надобно сознаться, — продолжал я, — мы таки
покутили; вчетвером бутылок восемь выпили.
Лежат они у корней ветел, точно
куча сора, намытого рекой, все в грязных лохмотьях, нечесаные, ленивые, и почти
на всех лицах одна и та же маска надменного равнодушия людей многоопытных и недоступных чувству удивления.
Смотрят полусонными глазами
на мутную воду Путаницы,
на рыжий обрыв городского берега и в белесое окуровское небо над бульваром.
Они вошли в шалаш, где было душно, а от рогож пахло соленой рыбой, и сели там: Яков —
на толстый обрубок дерева, Мальва —
на кучу кулей. Между ними стояла перерезанная поперек бочка, дно ее служило столом. Усевшись, они молча, пристально
посмотрели друг
на друга.
— Поди ты и с доктором вместе, — зло сказал мельник и, выйдя в другую комнату, наткнулся
на сына, спавшего
на полу. Тихон Павлович остановился над ним и стал пристально
смотреть на чёрную курчавую голову, утонувшую в складках подушки и сбитой в
кучу простыни.
— Стой! — сказал Тихон Павлович, вышел из телеги и
посмотрел кругом. Шагах в сорока от него тёмной, угловатой
кучей рисовался во мраке ночи хутор; справа, рядом с ним — запруда. Тёмная вода в ней была неподвижна и страшила этой неподвижностью. Всё кругом было так тихо и жутко. Густо одетые тенью ивы
на плотине стояли прямо, строго и сурово. Где-то падали капли… Вдруг
на запруду налетел ветер из рощи; вода испуганно всколыхнулась, и раздался тихий, жалобный плеск… И деревья, стряхивая сон, тоже зашумели.
Чистяков устало уселся в углу,
на сложенных
кучею пальто, и с дружелюбной грустью
смотрел на собравшихся: всего только через месяц он уезжал надолго — навсегда.
Каждое сиротское строенье
на свою сторону
смотрело: избы, обычной деревенской постройки, то жались в
кучу, то отделялись друг от друга и от обителей просторными пустырями, огородами, кладбищами.
Лев, осел и лисица вышли
на добычу. Наловили они много зверей, и лев велел ослу делить. Осел разделил поровну
на три части и говорит: «Ну, теперь берите!» Лев рассердился, съел осла и велел лисице переделить. Лисица все собрала в одну
кучу, а себе чуточку оставила. Лев
посмотрел и говорит: «Ну, умница! Кто ж тебя научил так хорошо делить?»
Иду это я третьего числа с женой Анфисой тихо, благородно,
смотрю — стоит
на берегу
куча разного народа людей.
Четыре тела слились в общую
кучу. Они возились и барахтались
на траве. Мелькало красное, напряженное лицо Митрыча и его огромные мускулистые руки, охватывавшие сразу двоих, а то и всех троих. Токарев сидел
на скамейке, смеялся и
смотрел на борьбу. Ему бросилось в глаза злобно-нахмуренное лицо Сергея, придавленного к земле локтем Митрыча. Наконец, Борисоглебского подмяли под низ, и все трое навалились
на него.
Но мысль о женитьбе буквально не приходила мне ни тогда, ни позднее, когда я уже стал весьма великовозрастным студентом. В наше время дико было представить себе женатого студента; и в Казани, и еще более в Дерпте,
кутилы или зубрилы, все одинаково далеко стояли от брачных мыслей,
смотрели на себя как
на учащихся, а не как
на обывателей в треуголках с голубым околышем.
Юрка сидел в углу, угрюмо жевал колбасу с плохо выпеченной булкой и с завистью
смотрел на кипевшую вокруг бездумно-веселую беззаботность. Увидел у окна в
куче девичьих голов хорошенькую головку Лельки с вьющимися стрижеными волосами. Лелька, смеясь, горячо что-то говорила Лизе Бровкиной. Вот Леля: она все знает, все понимает, что хорошо, что плохо, у ней настоящие взгляды, марксистские… Эх, муч-чение!
Я
посмотрела на Домбровича и подумала:"Ну, а ты, мой милый друг, разве не делаешь того же? Зачем ты шляешься по разным великосветским дамам и толчешься в
куче нетанцующих мужчин?"