Неточные совпадения
Главной моей заботой было теперь, чтобы Синкрайт не заметил, куда я
смотрю. Узнав девушку, я тотчас опустил взгляд, продолжая видеть портрет среди меридианов и параллелей, и перестал понимать слова
штурмана. Соединить мысли с мыслями Синкрайта хотя бы мгновением
на этом портрете — казалось мне нестерпимо.
На мою хитрость, цель которой была заставить Синкрайта разговориться,
штурман ответил уклончиво, так что, оставив эту тему, я занялся книгами. За моим плечом Синкрайт восклицал: «
Смотрите, совсем новая книга, и уже листы разрезаны!» — или: «Впору университету такая библиотека». Вместе с тем завел он разговор обо мне, но я, сообразив, что люди этого сорта каждое излишне сказанное слово обращают для своих целей, ограничился внешним положением дела, пожаловавшись, для разнообразия,
на переутомление.
Прислушиваясь
на каждом шагу, Аян оставил последнюю ступень трапа и двинулся к каюте Гарвея. Дверь не была закрыта; он тихо открыл ее, окаменел, шаря глазами, и вздрогнул от радости: с койки, как бы не узнавая его,
смотрели тяжелые, стальные глаза
штурмана.
Горизонт был чист, и
на нем то и дело показывались белеющие пятна парусов или дымки пароходов. Солнце, яркое, но не греющее, холодно
смотрело с высоты неба, по которому бегали перистые облака, и доставляло большое удовольствие старому
штурману Степану Ильичу, который уже брал высоты, чтобы иметь, наконец, после нескольких дней без наблюдений, точное место, то есть знать широту и долготу, в которой находится корвет.
Сухощавый, небольшого роста пожилой человек в стареньком теплом пальто и старой походной фуражке, проведший большую часть своей полувековой труженической жизни в плаваниях, всегда ревнивый и добросовестный в исполнении своего долга и аккуратный педант, какими обыкновенно бывали прежние
штурмана, внимательно
посмотрел на горизонт, взглянул
на бежавшие по небу кучевые темные облака, потянул как будто воздух своим длинноватым красным носом с желтым пятном, напоминавшим о том, как Степан Ильич отморозил себе лицо в снежный шторм у берегов Камчатки еще в то время, когда красота носа могла иметь для него значение, и проговорил...
Просвистали подвахтенных вниз. Но капитан и старший
штурман оставались
на мостике, серьезные и слегка возбужденные,
посматривая на окутанное туманом море.
— А затем ураган перенесет
на такую скалу семена и цветочную пыль с ближайшего материка или острова и,
смотришь, через десяток лет островок покроется зеленью! — добавил старый
штурман. — Однако мне пора дело кончать… Вот в полдень узнаем, сколько течением отнесло нас к осту, — заметил Степан Ильич и, несмотря
на свои почтенные годы — он говорил, что ему пятьдесят пять, но, кажется, чуть-чуть убавлял — сбежал с мостика с легкостью молодого мичмана.
Старший
штурман, серьезный, озабоченный и недовольный, каким он бывал всегда, когда «Коршун» плыл вблизи берегов, или когда была такая погода, что нельзя было поймать солнышка и определиться астрономически, и приходилось плыть по счислению, частенько
посматривал на карту, лежавшую в штурманской рубке, и затем поднимался
на мостик и подходил к компасу взглянуть, по румбу ли правят, и взглядывал сердито
на окружавшую мглу, точно стараясь пронизать ее мысленным взором и убедиться, что течение не отнесло корвет к берегу или к какому-нибудь острову
на пути.
И капитан, и старший
штурман, и вахтенный офицер, стоявшие
на мостике, напряженно
смотрели в бинокли
на горизонт, который становился темнее и темнее, и эта чернота захватывала все большее и большее пространство, распространяясь вширь и медленно поднимаясь кверху.
Капитан то и дело выходил наверх и поднимался
на мостик и вместе с старшим
штурманом зорко
посматривал в бинокль
на рассеянные по пути знаки разных отмелей и банок, которыми так богат Финский залив. И он и старший
штурман почти всю ночь простояли наверху и только
на рассвете легли спать.
И Володя с глубоким уважением, полный искреннего сочувствия,
посмотрел на старика-штурмана и словно бы чувствовал себя виноватым за то, что он флотский и что у него впереди жизнь, полная самых розовых надежд.
— Широта N 10° 20’ и долгота W 20° 32’, — отвечал Ашанин,
посматривая на старшего
штурмана.