Неточные совпадения
Тетушка Анны Сергеевны, княжна Х……я, худенькая и маленькая женщина с сжатым
в кулачок лицом и неподвижными злыми глазами под седою накладкой, вошла и, едва поклонившись гостям, опустилась
в широкое бархатное кресло, на которое никто, кроме ее, не имел права садиться. Катя
поставила ей скамейку под ноги: старуха не поблагодарила ее, даже не взглянула на нее, только пошевелила руками под желтою шалью, покрывавшею почти все ее тщедушное тело. Княжна любила желтый
цвет: у ней и на чепце были ярко-желтые ленты.
Народ подпрыгивал, размахивая руками, швырял
в воздух фуражки, шапки. Кричал он так, что было совершенно не слышно, как пара бойких лошадей губернатора Баранова бьет копытами по булыжнику. Губернатор торчал
в экипаже,
поставив колено на сиденье его, глядя назад, размахивая фуражкой, был он стального
цвета, отчаянный и героический, золотые бляшки орденов блестели на его выпуклой груди.
Они сели оба. У Вихрова смутно мерцали перед глазами: какая-то серенькая комната, дама на картине, нюхающая
цветок, огромное яйцо, привязанное на ленте под лампадой… Прежняя женщина
в это время принесла две свечи и
поставила их на столик; вскоре за ней вошла еще другая женщина, как видно, несколько поопрятнее одетая; она вошла и села невдалеке от Павла. Он осмотрел ее тусклыми глазами… Она ему никакой не показалась.
Нелли
в этот вечер была как-то особенно грустна и даже чем-то озабочена. Как будто она видела дурной сон и задумалась о нем. Но подарку Маслобоева она очень обрадовалась и с наслаждением поглядывала на
цветы, которые
поставили перед ней
в стакане.
— «Ну, черт с тобой!»
Поставил он рубль
в цвет и
в масть
в круглую.
Ее одевают
в газ,
в блонды, убирают
цветами и, несмотря на слезы, на бледность, влекут, как жертву, и
ставят — подле кого же? подле пожилого человека, по большей части некрасивого, который уж утратил блеск молодости.
— Это очень мило и не марко: для мужского кабинета надобно выбирать непременно темные
цвета: светлые скоро портятся от дыму. А вот здесь,
в маленьком пассаже, который ведет из будущего вашего кабинета
в спальню, я устрою боскет — не правда ли, это будет прекрасно? Там
поставлю одно кресло, так, чтобы я могла, сидя на нем, читать или работать и видеть вас
в кабинете.
Приказано было метрдотелю, чтобы ввесть меня
в оранжерею при доме и напротив самого зала, куда государь войдет,
в углу где-нибудь между
цветами поставить.
Приведите их
в таинственную сень и прохладу дремучего леса, на равнину необозримой степи, покрытой тучною, высокою травою;
поставьте их
в тихую, жаркую летнюю ночь на берег реки, сверкающей
в тишине ночного мрака, или на берег сонного озера, обросшего камышами; окружите их благовонием
цветов и трав, прохладным дыханием вод и лесов, неумолкающими голосами ночных птиц и насекомых, всею жизнию творения: для них тут нет красот природы, они не поймут ничего!
Ямки втягивались
в горле у девочки при каждом дыхании, жилы надувались, а лицо отливало из розоватого
в легонький лиловатый
цвет. Эту расцветку я сразу понял и оценил. Я тут же сообразил,
в чем дело, и первый мой диагноз
поставил совершенно правильно и, главное, одновременно с акушерками, — они-то были опытны: «У девочки дифтерийный круп, горло уже забито пленками и скоро закроется наглухо…»
Вот видишь ли: любовь я
в мысли
ставлюТак высоко, так свято понимаю
И для меня ее так нежен
цвет,
Что от малейшего прикосновенья
Легко мрачится он и увядает.
Когда любил я и когда во мне
Другой, неясный образ зарождался,
Я, чтоб любви священное начало
Борьбою двух явлений не нарушить,
Спешил расстаться с той, кого любил…
Если иностранные Писатели доныне говорят, что
в России нет Среднего состояния, то пожалеем об их дерзком невежестве, но скажем, что Екатерина даровала сему важному состоянию истинную политическую жизнь и цену: что все прежние его установления были недостаточны, нетверды и не образовали полной системы; что Она первая обратила его
в государственное достоинство, которое основано на трудолюбии и добрых нравах и которое может быть утрачено пороками [См.: «Городовое Положение».]; что Она первая
поставила на его главную степень
цвет ума и талантов — мужей, просвещенных науками, украшенных изящными дарованиями [Ученые и художники по сему закону имеют право на достоинство Именитых Граждан.]; и чрез то утвердила законом, что государство, уважая общественную пользу трудолюбием снисканных богатств, равномерно уважает и личные таланты, и признает их нужными для своего благоденствия.
Без умиления нельзя было глядеть на батеньку и маменьку. Они, батенька, утирали слезы радости; а они, маменька, клали земные поклоны и тут же
поставили большую свечу. Пан Тимофтей получил не
в счет мерку лучшей пшеничной муки и мешок гороху, а Петруся, после обеда, полакомили бузинным
цветом,
в меду вареным.
И держался он с нею особенно, кланялся очень низко, водил ее под руку к столу и посылал ей летом через сторожа
цветы, но наедине оставаться с нею избегал, из опасения
поставить ее
в неловкое положение.
По желанию дедушки отслужили благодарственный молебен, потом долго обедали — и для Веры началась ее новая жизнь. Ей отвели лучшую комнату, снесли туда все ковры, какие только были
в доме,
поставили много
цветов; и когда она вечером легла
в свою уютную, широкую, очень мягкую постель и укрылась шелковым одеялом, от которого пахло старым лежалым платьем, то засмеялась от удовольствия.
Будьте искренны, — если бы человек, не старик, не тягчимый болезнями, но добрый,
в цвете лет, полюбил вас всем сердцем, преданный во власть вашу безусловно,
в вас бы
поставил одну свою отраду, цель жизни и всё свое блаженство, неужли бы вы ему
в пользу не склонились ниже к малейшей взаимности?
Стало быть, красна она была не потому, что
в церкви душно и тесно. Ее маленькую головку мучил вопрос местничества! Я внял мольбам суетной девочки и, осторожно расталкивая народ, провел ее до самого амвона, где был уже
в сборе весь
цвет нашего уездного бомонда.
Поставив Оленьку на подобающее ее аристократическим поползновениям место, я стал позади бомонда и занялся наблюдениями.
Солнце только что выплыло из-за горизонта, переливавшего золотисто-пурпурными
цветами, и, ослепительное, медленно поднималось по голубому небосклону, то прячась
в белоснежных перистых, быстро несущихся облаках, то снова показываясь из-за них и заливая блеском полосу моря, на котором сверкали зайчики. Ветер заметно стихал, и скоро на обоих спутниках-корветах, почти одновременно,
поставили топселя и лиселя с одной стороны.
И, не слушая речей Дуни, вышла из комнаты, велела
поставить самовар и, заварив липового
цвета с малиной, напоила свою любимицу и, укутав ее
в шубу, положила
в постель.
— Ох уж эти мне затеи! — говорила она. — Ох уж эти выдумщики! Статочно ль дело по ночам
в лодке кататься! Теперь и
в поле-то опасно, для того что росистые ночи пошли, а они вдруг на воду… Разум-от где?.. Не диви молодым, пожилые-то что? Вода ведь теперь холодна, давно уж олень копытом
в ней ступил. Долго ль себя остудить да нажить лихоманку. Гляди-ка, какая стала —
в лице ни кровинки. Самовар поскорее
поставлю, липового
цвету заварю. Напейся на ночь-то.
Я давно уже не видела ее такой возбужденной и хорошенькой… Она позвала Матеньку, заставила ее принести воды и
поставила цветы в стакан, не переставая любоваться ими.
— Чего не знал-то?.. Ведь Аксюту он вылечил, на ноги
поставил, страшно смотреть было, какая была! Краше, как говорится,
в гроб кладут, а теперь опять
цвести и добреть начала…
Этот Домбрович верно и рассчитывал запугать меня, взять силой, а потом срывать
цветы удовольствия,
поставивши меня
в безвыходное положение.