Неточные совпадения
Вот кладут
ковер на телегу,
ставят в ноги ящик с самоваром.
Щель, сделавшаяся между партером и актерами, прикрытая сначала линючим
ковром ламартиновского красноречия, делалась больше и больше; июньская кровь ее размыла, и тут-то раздраженному народу
поставили вопрос о президенте. Ответом
на него вышел из щели, протирая заспанные глаза, Людовик-Наполеон, забравший все в руки, то есть и мещан, которые воображали по старой памяти, что он будет царствовать, а они — править.
После полудня, разбитая, озябшая, мать приехала в большое село Никольское, прошла
на станцию, спросила себе чаю и села у окна,
поставив под лавку свой тяжелый чемодан. Из окна было видно небольшую площадь, покрытую затоптанным
ковром желтой травы, волостное правление — темно-серый дом с провисшей крышей.
На крыльце волости сидел лысый длиннобородый мужик в одной рубахе и курил трубку. По траве шла свинья. Недовольно встряхивая ушами, она тыкалась рылом в землю и покачивала головой.
Отпраздновав несколько дней дома и наладив все, что без нее в домашнем хозяйстве приходило в расстройство, Марья Николаевна опять отправлялась пешком за сто верст
на свою фабрику, пока, наконец, в конце второго года явилась оттуда веселая и счастливая, с кульком основы, узоров и шерстей, и,
поставив в светлом углу бедной горницы ткацкий стан, начала дома ткать
ковры уже как опытная мастерица.
Все разбрелись куда попало, и
на месте остались только Кирилин, Ачмианов и Никодим Александрыч. Кербалай принес стулья, разостлал
на земле
ковер и
поставил несколько бутылок вина. Пристав Кирилин, высокий, видный мужчина, во всякую погоду носивший сверх кителя шинель, своею горделивою осанкою, важной походкой и густым, несколько хриплым голосом напоминал провинциальных полицеймейстеров из молодых. Выражение у него было грустное и сонное, как будто его только что разбудили против его желания.
Пять комнат, которые он занимал, по одной уж чистоте походили скорей
на модный магазин изящных вещей, чем
на жилую квартиру: драпировка, мраморные статуйки, пейзажи масляной работы, портреты, бронзовые вещи, мебель,
ковры, всего этого было пропасть, и все это, кажется, было расставлено с величайшей предусмотрительностию: так что, может быть, несколько дней обдумывалось, под каким углом повесить такую-то картинку, чтобы сохранить освещение, каким образом
поставить китайскую вазу так, чтобы каждый посетитель мог ее тотчас же заметить, и где расположить какой-нибудь угловой диван, чтобы он представлял полный уют.
Катерина сняла со стола старый
ковер, потом открыла сундук, вынула из него драгоценную скатерть, всю расшитую яркими шелками и золотом, и накрыла ею стол; потом вынула из шкафа старинный, прадедовский, весь серебряный поставец,
поставила его
на средину стола и отделила от него три серебряные чарки — хозяину, гостю и чару себе; потом важным, почти задумчивым взглядом посмотрела
на старика и
на гостя.
Тогда в окно светлицы той
Упал заката луч златой,
Играя
на ковер цветной;
Арсений голову склонил…
Но вдруг затрясся, отскочил,
И вскрикнул, будто
на змею
Поставил он пяту свою…
Увы! теперь он был бы рад,
Когда б быстрей, чем мысль иль взгляд,
В него проник смертельный яд!..
— В сказках не сказывают и в песнях не поют, — молвил Василий Борисыч, — а
на деле оно так. Посмотрели б вы
на крестьянина в хлебных безлесных губерниях… Он домосед, знает только курные свои избенки. И если б его
на ковре-самолете сюда, в ваши леса перенесть да
поставить не у вас, Патап Максимыч, в дому́, а у любого рядового крестьянина, он бы подумал, что к царю во дворец попал.
Вскочил черный, велел посадить Жилина в сторонке, не
на ковер, а
на голый пол, залез опять
на ковер, угощает гостей блинами и бузой. Посадил работник Жилина
на место, сам снял верхние башмаки,
поставил у двери рядком, где и другие башмаки стояли, и сел
на войлок поближе к хозяевам; смотрит, как они едят, слюни утирает.
Жена приехала с детишками. Пурцман отделился в 27-й номер. Мне, говорит, это направление больше нравится. Он
на широкую ногу устроился.
Ковры постелил, картины известных художников. Мы попроще. Одну печку
поставил вагоновожатому — симпатичный парнишка попался, как родной в семье. Петю учит править. Другую в вагоне, третью кондукторше — симпатичная — свой человек —
на задней площадке. Плиту
поставил. Ездим, дай бог каждому такую квартиру!
Выпили хорошо, закусили того лучше. Потом расселись в кружок
на большом
ковре. Сняв с козлов висевший над огнем котелок, ловец
поставил его возле. Татьяна Андревна разлила уху по тарелкам. Уха была
на вид не казиста; сварив бель, ловец не процедил навара, оттого и вышла мутна, зато так вкусна, что даже Марко Данилыч, все время с усмешкой пренебреженья глядевший
на убогую ловлю, причмокнул от удовольствия и молвил...
Горбатенькая тетя Леля, все еще не выпуская Дуниной руки, стояла посреди светлой, уютно убранной гостиной, обставленной мягкой, темно-красной мебелью, с пестрым недорогим
ковром на полу, с узким трюмо в простенке между двух окон, с массой портретов и небольших картин
на стенах. У письменного стола, приютившегося у одного из окон,
поставив ноги
на коврик шкуры лисицы, сидела, низко склонившись с пером в руке, пожилая женщина в черном платье.
Ее перенесли в полдень в последнюю палату,
поставили на катафалк из белого глазета серебром и золотом вышитый белый гроб с зажженными перед ним с трех сторон свечами в тяжелых подсвечниках, принесенных из церкви. Всю комнату убрали
коврами и пальмами из квартиры начальницы, превратив угрюмую лазаретную палату в зимний сад.
Но дети не замечают ни угроз матери, ни присутствия чужого человека. Они кладут котят
на ковер и поднимают оглушительный визг. Около них ходит роженица и умоляюще мяукает. Когда, немного погодя, детей тащат в детскую, одевают их,
ставят на молитву и поят чаем, они полны страстного желания поскорее отделаться от этих прозаических повинностей и опять бежать в кухню.
Отделав стены под мрамор, раззолотил карнизы, настлал дубовый мелкоштучный паркет, покрыл его шелковыми
коврами, над окнами развесил бархатные занавеси, а
на стену наклеил литографию Василья Логинова, в углу повесил клетку с перепелом, а
на окнах между кактусом и гелиотропом в полуразбитых чайниках
поставил стручковый перец да бальзамин.
Оставшись одна в запертой комнате, Платонида
поставила около покрытого
ковром сундука свечу и железный ящичек с трутом, серниками и огнивом, перекрестилась, легла
на этот сундук и, утомленная трехдневными хлопотами по похоронам, в ту же минуту крепко заснула.
Туда-сюда, взяли королеву под теплые мышки,
поставили на самаркандский
ковер, а она, как клейстер разваренный, так книзу и оседает. Нипочем не устоять. Всунули ее девушки под одеяльце, сами в ногах встали, пальцами фартушки теребят.