Неточные совпадения
Вронский, несмотря на
свою легкомысленную с виду светскую жизнь, был
человек, ненавидевший беспорядок. Еще смолоду, бывши в корпусе, он испытал унижение отказа, когда он, запутавшись, попросил взаймы денег, и с тех пор он ни разу не
ставил себя в такое положение.
Во время его губернаторства тетка Анны, богатая губернская барыня, свела хотя немолодого уже
человека, но молодого губернатора со
своею племянницей и
поставила его в такое положение, что он должен был или высказаться или уехать из города.
— Нет, — перебил он и невольно, забывшись, что он этим
ставит в неловкое положение
свою собеседницу, остановился, так что и она должна была остановиться. — Никто больше и сильнее меня не чувствует всей тяжести положения Анны. И это понятно, если вы делаете мне честь считать меня за
человека, имеющего сердце. Я причиной этого положения, и потому я чувствую его.
Иные ужасно обиделись, и не шутя, что им
ставят в пример такого безнравственного
человека, как Герой Нашего Времени; другие же очень тонко замечали, что сочинитель нарисовал
свой портрет и портреты
своих знакомых…
Молодой гувернер Ивиных, Herr Frost, с позволения бабушки сошел с нами в палисадник, сел на зеленую скамью, живописно сложил ноги,
поставив между ними палку с бронзовым набалдашником, и с видом
человека, очень довольного
своими поступками, закурил сигару.
— Я вас понимаю и одобряю вас вполне. Мой бедный брат, конечно, виноват: за то он и наказан. Он мне сам сказал, что
поставил вас в невозможность иначе действовать. Я верю, что вам нельзя было избегнуть этого поединка, который… который до некоторой степени объясняется одним лишь постоянным антагонизмом ваших взаимных воззрений. (Николай Петрович путался в
своих словах.) Мой брат —
человек прежнего закала, вспыльчивый и упрямый… Слава богу, что еще так кончилось. Я принял все нужные меры к избежанию огласки…
— Да кто его презирает? — возразил Базаров. — А я все-таки скажу, что
человек, который всю
свою жизнь
поставил на карту женской любви и, когда ему эту карту убили, раскис и опустился до того, что ни на что не стал способен, этакой
человек — не мужчина, не самец. Ты говоришь, что он несчастлив: тебе лучше знать; но дурь из него не вся вышла. Я уверен, что он не шутя воображает себя дельным
человеком, потому что читает Галиньяшку и раз в месяц избавит мужика от экзекуции.
Он выучился искусно
ставить свое мнение между да и нет, и это укрепляло за ним репутацию
человека, который умеет думать независимо, жить на средства
своего ума.
«Мужественный и умный
человек. Во Франции он был бы в парламенте депутатом от
своего города. Ловцов — деревенский хулиган. Хитрая деревня посылает его вперед,
ставит на трудные места как
человека, который ей не нужен, которого не жалко».
Порою Самгин чувствовал, что он живет накануне открытия новой,
своей историко-философской истины, которая пересоздаст его, твердо
поставит над действительностью и вне всех старых, книжных истин. Ему постоянно мешали домыслить, дочувствовать себя и
свое до конца. Всегда тот или другой
человек забегал вперед, формулировал настроение Самгина
своими словами. Либеральный профессор писал на страницах влиятельной газеты...
Штатский
человек, выдернув штык и пошевелив Дьякона,
поставил ружье к ноге, вынул из кармана тряпочку или варежку, провел ею по штыку снизу вверх, потом тряпочку спрятал, а ладонью погладил
свой зад. Солдатик, подпрыгивая, точно резиновый, совал штыком в воздух и внятно говорил...
— Конечно, мужик у нас поставлен неправильно, — раздумчиво, но уверенно говорил Митрофанов. — Каждому
человеку хочется быть хозяином, а не квартирантом. Вот я, например, оклею комнату новыми обоями за
свой счет, а вы, как домохозяева, скажете мне: прошу очистить комнату. Вот какое скучное положение у мужика, от этого он и ленив к жизни
своей. А
поставьте его на собственную землю, он вам маком расцветет.
Можно было думать, что этот могучий рев влечет за собой отряд быстро скакавших полицейских, цоканье подков по булыжнику не заглушало, а усиливало рев. Отряд ловко дробился, через каждые десять, двадцать шагов от него отскакивал верховой и,
ставя лошадь
свою боком к
людям, втискивал их на панель, отталкивал за часовню, к незастроенному берегу Оки.
— Говоря о себе, не
ставьте себя наряду со мной, кузина: я урод, я… я… не знаю, что я такое, и никто этого не знает. Я больной, ненормальный
человек, и притом я отжил, испортил, исказил… или нет, не понял
своей жизни. Но вы цельны, определенны, ваша судьба так ясна, и между тем я мучаюсь за вас. Меня терзает, что даром уходит жизнь, как река, текущая в пустыне… А то ли суждено вам природой? Посмотрите на себя…
А осчастливить непременно и чем-нибудь хоть одно существо в
своей жизни, но только практически, то есть в самом деле, я бы
поставил заповедью для всякого развитого
человека; подобно тому, как я
поставил бы в закон или в повинность каждому мужику посадить хоть одно дерево в
своей жизни ввиду обезлесения России; впрочем, одного-то дерева мало будет, можно бы приказать сажать и каждый год по дереву.
Но
человек терпеливо, на обломках старого, строил новое здание крепче и
ставил фонарь и теперь зажигает опять огонь и, в
свою очередь, смеется над ветром.
Поставив себе вопрос о том, справедливо ли то православие, в котором он рожден и воспитан, которое требуется от него всеми окружающими, без признания которого он не может продолжать
свою полезную для
людей деятельность, — он уже предрешал его.
Он вспомнил, как он когда-то гордился
своей прямотой, как
ставил себе когда-то правилом всегда говорить правду и действительно был правдив, и как он теперь был весь во лжи — в самой страшной лжи, во лжи, признаваемой всеми
людьми, окружающими его, правдой.
Они не сделали этого, даже мешали делать это другим только потому, что они видели перед собой не
людей и
свои обязанности перед ними, а службу и ее требования, которые они
ставили выше требований человеческих отношений.
Он не на словах только, а в действительности целью
своей молодой жизни
ставил служение
людям.
Владимир Васильевич Вольф был действительно un homme très comme il faut, и это
свое свойство
ставил выше всего, с высоты его смотрел на всех других
людей и не мог не ценить высоко этого свойства, потому что благодаря только ему он сделал блестящую карьеру, ту самую, какую, желал, т. е. посредством женитьбы приобрел состояние, дающее 18 тысяч дохода, и
своими трудами — место сенатора.
Русское православие, которому русский народ обязан
своим нравственным воспитанием, не
ставило слишком высоких нравственных задач личности среднего русского
человека, в нем была огромная нравственная снисходительность.
Он именно
ставит в заслугу себе и
своим, что наконец-то они побороли свободу и сделали так для того, чтобы сделать
людей счастливыми.
Но уж так не умел
поставить себя этот болезненный
человек с самых первых
своих шагов еще в начале поприща, а затем и во всю
свою жизнь.
На биваке Дерсу проявлял всегда удивительную энергию. Он бегал от одного дерева к другому, снимал бересту, рубил жерди и сошки,
ставил палатку, сушил
свою и чужую одежду и старался разложить огонь так, чтобы внутри балагана можно было сидеть и не страдать от дыма глазами. Я всегда удивлялся, как успевал этот уже старый
человек делать сразу несколько дел. Мы давно уже разулись и отдыхали, а Дерсу все еще хлопотал около балагана.
К вечеру мы немного не дошли до перевала и остановились у предгорий Сихотэ-Алиня. На этот день на разведки я послал казаков, а сам с Дерсу остался на биваке. Мы скоро
поставили односкатную палатку, повесили над огнем чайник и стали ждать возвращения
людей. Дерсу молча курил трубку, а я делал записи в
свой дневник.
Не любит романский мир свободы, он любит только домогаться ее; силы на освобождение он иногда находит, на свободу — никогда. Не печально ли видеть таких
людей, как Огюст Конт, как Прудон, которые последним словом
ставят: один — какую-то мандаринскую иерархию, другой —
свою каторжную семью и апотеозу бесчеловечного pereat mundus — fiat justicia! [пусть погибнет мир, но да свершится правосудие! (лат.)]
Прудон, конечно, виноват,
поставив в
своих «Противоречиях» эпиграфом: «Destruam et aedificabo»; [«Разрушу и воздвигну» (лат.).] сила его не в создании, а в критике существующего. Но эту ошибку делали спокон века все, ломавшие старое:
человеку одно разрушение противно; когда он принимается ломать, какой-нибудь идеал будущей постройки невольно бродит в его голове, хотя иной раз это песня каменщика, разбирающего стену.
Университет, впрочем, не должен оканчивать научное воспитание; его дело —
поставить человека à même [дать ему возможность (фр.).] продолжать на
своих ногах; его дело — возбудить вопросы, научить спрашивать.
Если Ронге и последователи Бюше еще возможны после 1848 года, после Фейербаха и Прудона, после Пия IX и Ламенне, если одна из самых энергических партий движения
ставит мистическую формулу на
своем знамени, если до сих пор есть
люди, как Мицкевич, как Красинский, продолжающие быть мессианистами, — то дивиться нечему, что подобное учение привез с собою Чаадаев из Европы двадцатых годов.
И, поглядывая в книгу, он излагал содержание следующего урока добросовестно, обстоятельно и сухо. Мы знали, что в совете он так же обстоятельно излагал
свое мнение. Оно было всегда снисходительно и непоколебимо. Мы его уважали, как
человека, и добросовестно готовили ему уроки, но история представлялась нам предметом изрядно скучным. Через некоторое время так же честно и справедливо он взвесил
свою педагогическую работу, —
поставил себе неодобрительный балл и переменил род занятий.
Но,
ставя бога грозно и высоко над
людьми, он, как и бабушка, тоже вовлекал его во все
свои дела, — и его и бесчисленное множество святых угодников. Бабушка же как будто совсем не знала угодников, кроме Николы, Юрия, Фрола и Лавра, хотя они тоже были очень добрые и близкие
людям: ходили по деревням и городам, вмешиваясь в жизнь
людей, обладая всеми свойствами их. Дедовы же святые были почти все мученики, они свергали идолов, спорили с римскими царями, и за это их пытали, жгли, сдирали с них кожу.
Ставят непременным условием, чтобы поселенец был хозяином, между ссыльными же чаще, чем в какой-либо другой среде, встречаются
люди, которые по натуре неспособны быть хозяевами и чувствуют себя на
своем месте, когда служат в работниках.
Ужели
поставим его близ удостоившегося наилестнейшия надписи, которую
человек низ изображения
своего зреть может?
— Потому глубочайшее уважение, — продолжала также серьезно и важно Аглая в ответ почти на злобный вопрос матери, — потому что в стихах этих прямо изображен
человек, способный иметь идеал, во-вторых, раз
поставив себе идеал, поверить ему, а поверив, слепо отдать ему всю
свою жизнь.
Перед отъездом Михалевич еще долго беседовал с Лаврецким, пророчил ему гибель, если он не очнется, умолял его серьезно заняться бытом
своих крестьян,
ставил себя в пример, говоря, что он очистился в горниле бед, — и тут же несколько раз назвал себя счастливым
человеком, сравнил себя с птицей небесной, с лилией долины…
— Надо засылать ходоков, старички, — повторял Филипп Чеботарев, когда собирались
человек пять-шесть. — Страда в половине, которые семьи управились с кошениной, а ежели есть
свои мужики, так
поставят сено и без старика. Надо засылать.
Пошли обычные при подобном случае сцены.
Люди ставили самовар, бегали, суетились. Евгения Петровна тоже суетилась и летала из кабинета в девичью и из девичьей в кабинет, где переодевался Николай Степанович, собиравшийся тотчас после чая к
своему начальнику.
Но я находился в раздраженном состоянии
человека, проигравшего более того, что у него есть в кармане, который боится счесть
свою запись и продолжает
ставить отчаянные карты уже без надежды отыграться, а только для того, чтобы не давать самому себе времени опомниться. Я дерзко улыбнулся и ушел от него.
Однако философские открытия, которые я делал, чрезвычайно льстили моему самолюбию: я часто воображал себя великим
человеком, открывающим для блага всего человечества новые истины, и с гордым сознанием
своего достоинства смотрел на остальных смертных; но, странно, приходя в столкновение с этими смертными, я робел перед каждым, и чем выше
ставил себя в собственном мнении, тем менее был способен с другими не только выказывать сознание собственного достоинства, но не мог даже привыкнуть не стыдиться за каждое
свое самое простое слово и движение.
Митеньку она боялась, потому что знала, что уж если этот
человек чего захочет, то не станет много разговаривать, не станет горячиться, а просто ехиднейшим образом подкопается подо все существование и изведет, измучит вконец, покуда не
поставит на
своем.
И что ж! в это самое время находились
люди, которые
ставили ополченцам сапоги с картонными подметками, продавали в
свою пользу волов, пожертвованных на мясную порцию для нижних чинов, снабжала солдат кремневыми ружьями, в которых, вместо кремня, была вставлена выкрашенная чурочка, и т. д.
Ужели можно предположить, что, поступая таким образом, эти
люди понимали, что они обездоливают и продают то самое государство, которое их приютило,
поставило под защиту
своих законов и даже дало средства нажиться?
Ей казалось, что Рыбину, пожилому
человеку, тоже неприятно и обидно слушать речи Павла. Но, когда Рыбин спокойно
поставил Павлу
свой вопрос, она не стерпела и кратко, но настойчиво сказала...
— А-а! Подпоручик Ромашов. Хорошо вы, должно быть, занимаетесь с
людьми. Колени вместе! — гаркнул Шульгович, выкатывая глаза. — Как стоите в присутствии
своего полкового командира? Капитан Слива,
ставлю вам на вид, что ваш субалтерн-офицер не умеет себя держать перед начальством при исполнении служебных обязанностей… Ты, собачья душа, — повернулся Шульгович к Шарафутдинову, — кто у тебя полковой командир?
Я вообще
человек нрава мягкого и скромного, спокойствие
своей души
ставлю выше всего и ненавижу, когда какое-нибудь обстоятельство назойливо тревожит мою совесть.
Хотя поток времени унес далеко счастливые дни моей юности, когда имел я счастие быть вашим однокашником, и фортуна
поставила вас, достойно возвыся, на слишком высокую, сравнительно со мной, ступень мирских почестей, но, питая полную уверенность в неизменность вашу во всех благородных чувствованиях и зная вашу полезную, доказанную многими опытами любовь к успехам русской литературы, беру на себя смелость представить на ваш образованный суд сочинение в повествовательном роде одного молодого
человека, воспитанника Московского университета и моего преемника по службе, который желал бы поместить
свой труд в одном из петербургских периодических изданий.
Никогда потом в
своей жизни не мог припомнить Александров момента вступления в училище. Все впечатления этого дня походили у него в памяти на впечатления
человека, проснувшегося после сильнейшего опьянения: какие-то смутные картины, пустячные мелочи и между ними черные провалы. Так и не мог он восстановить в памяти, где выпускных кадет переодевали в юнкерское белье, одежду и обувь, где их
ставили под ранжир и распределяли по ротам.
— Такая же, как между всякой философией и религией: первая учит познавать сущность вещей посредством разума, а религия преподает то, что сказано в божественном откровении; но путь в достижении того и другого познания в мистицизме иной, чем в других философских системах и в других вероучениях, или, лучше сказать, оба эти пути сближены у мистиков: они в
своей философии ум с его постепенным ходом, с его логическими выводами
ставят на вторую ступень и дают предпочтение чувству и фантазии, говоря, что этими духовными орудиями скорее и вернее
человек может достигнуть познания сущности мирового бытия и что путем ума
человек идет черепашьим шагом, а чувством и созерцанием он возлетает, как орел.
— Нет, я не поеду!.. Мамаша желала, чтобы мы здесь остались, и я останусь! — произнесла она решительно: как натура артистическая, Муза была до некоторой степени эгоистка и искусство
свое ставила превыше всех отношений к самым близким ей
людям.