Неточные совпадения
Он бросился ловить ее; но мышь не сбегала с
постели, а мелькала зигзагами во все стороны, скользила из-под его пальцев, перебегала по руке и вдруг юркнула под подушку; он сбросил подушку, но в одно мгновение почувствовал, как что-то вскочило ему за пазуху, шоркает по
телу, и уже за спиной, под рубашкой.
Придя в себя, Клим изумлялся: как все это просто. Он лежал на
постели, и его покачивало; казалось, что
тело его сделалось более легким и сильным, хотя было насыщено приятной усталостью. Ему показалось, что в горячем шепоте Риты, в трех последних поцелуях ее были и похвала и благодарность.
Клим вошел в желтоватый сумрак за ширму, озабоченный только одним желанием: скрыть от Нехаевой, что она разгадана. Но он тотчас же почувствовал, что у него похолодели виски и лоб. Одеяло было натянуто на
постели так гладко, что казалось:
тела под ним нет, а только одна голова лежит на подушке и под серой полоской лба неестественно блестят глаза.
Так, однажды, соскочив с
постели и вытирая губкой потное
тело свое, Маргарита сказала одобрительно...
— Достань порошки… в кармане пальто, — говорила она, стуча зубами, и легла на
постель, вытянув руки вдоль
тела, сжав кулаки. — И — воды. Запри дверь. — Вздохнув, она простонала...
В доме, заслышав звон ключей возвращавшейся со двора барыни, Машутка проворно сдергивала с себя грязный фартук, утирала чем попало, иногда барским платком, а иногда тряпкой, руки. Поплевав на них, она крепко приглаживала сухие, непокорные косички, потом
постилала тончайшую чистую скатерть на круглый стол, и Василиса, молчаливая, серьезная женщина, ровесница барыни, не то что полная, а рыхлая и выцветшая
телом женщина, от вечного сиденья в комнате, несла кипящий серебряный кофейный сервиз.
— Боже мой! — говорил Райский, возвращаясь к себе и бросаясь, усталый и
телом и душой, в
постель. — Думал ли я, что в этом углу вдруг попаду на такие драмы, на такие личности? Как громадна и страшна простая жизнь в наготе ее правды и как люди остаются целы после такой трескотни! А мы там, в куче, стряпаем свою жизнь и страсти, как повара — тонкие блюда!..
В третьем, четвертом часу усталое вставанье с грязной
постели, зельтерская вода с перепоя, кофе, ленивое шлянье по комнатам в пенюарах, кофтах, халатах, смотренье из-за занавесок в окна, вялые перебранки друг с другом; потом обмывание, обмазывание, душение
тела, волос, примериванье платьев, споры из-за них с хозяйкой, рассматриванье себя в зеркало, подкрашивание лица, бровей, сладкая, жирная пища; потом одеванье в яркое шелковое обнажающее
тело платье; потом выход в разукрашенную ярко-освещенную залу, приезд гостей, музыка, танцы, конфеты, вино, куренье и прелюбодеяния с молодыми, средними, полудетьми и разрушающимися стариками, холостыми, женатыми, купцами, приказчиками, армянами, евреями, татарами, богатыми, бедными, здоровыми, больными, пьяными, трезвыми, грубыми, нежными, военными, штатскими, студентами, гимназистами — всех возможных сословий, возрастов и характеров.
Смердяков со страданием пошевельнулся всем
телом на
постели, но не заговорил первый, молчал, да и глядел уже как бы не очень любопытно.
— Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы все кинул. Покаюсь: пойду в пещеры, надену на
тело жесткую власяницу, день и ночь буду молиться Богу. Не только скоромного, не возьму рыбы в рот! не
постелю одежды, когда стану спать! и все буду молиться, все молиться! И когда не снимет с меня милосердие Божие хотя сотой доли грехов, закопаюсь по шею в землю или замуруюсь в каменную стену; не возьму ни пищи, ни пития и умру; а все добро свое отдам чернецам, чтобы сорок дней и сорок ночей правили по мне панихиду.
Белье содержалось в порядке особою кастеляншей; в наше время была m-me Скалой. У каждого была своя печатная метка: номер и фамилия. Белье переменялось на
теле два раза, а у стола и на
постель раз в неделю.
Коля, нахмурившись, злой, одним толчком ловко сбитого
тела соскочил с кровати, почти не касаясь ее. Теперь он стоял на коврике у
постели голый, стройный, прекрасный — во всем великолепии своего цветущего юношеского
тела.
Он убил ее, и когда посмотрел на ужасное дело своих рук, то вдруг почувствовал омерзительный, гнусный, подлый страх. Полуобнаженное
тело Верки еще трепетало на
постели. Ноги у Дилекторского подогнулись от ужаса, но рассудок притворщика, труса и мерзавца бодрствовал: у него хватило все-таки настолько мужества, чтобы оттянуть у себя на боку кожу над ребрами и прострелить ее. И когда он падал, неистово закричав от боли, от испуга и от грома выстрела, то по
телу Верки пробежала последняя судорога.
Гибким движением всего
тела она поднялась с дивана, подошла к
постели, наклонилась к лицу матери, и в ее матовых глазах мать увидала что-то родное, близкое и понятное.
Спят еще чиновники крутогорские, утомленные тянувшимся за полночь преферансом; спят негоцианты, угоревшие от излишнего употребления с вечера водки и тенерифа; откупщик разметал на
постели нежное свое
тело, и снится ему сон…
Но пота не появлялось; напротив,
тело становилось все горячее и горячее, губы запеклись, язык высох и бормотал какие-то несвязные слова. Всю остальную ночь Надежда Владимировна просидела у его
постели, смачивая ему губы и язык водою с уксусом. По временам он выбивался из-под одеяла и пылающею рукою искал ее руку. Мало-помалу невнятное бормотанье превратилось в настоящий бред. Посреди этого бреда появлялись минуты какого-то вымученного просветления. Очевидно, в его голове носились терзающие воспоминания.
Семь часов вечера. Чудинов лежит в
постели; лицо у него в поту; в
теле чувствуется то озноб, то жар; у изголовья его сидит Анна Ивановна и вяжет чулок. В полузабытьи ему представляется то светлый дух с светочем в руках, то злобная парка с смердящим факелом. Это — «ученье», ради которого он оставил родной кров.
Егор Егорыч немножко соснут; с ними это бывает; они и прежде всегда были, как малый ребенок! — успокаивал ее тот, и дня через два Егор Егорыч в самом деле как бы воспрянул, если не
телом, то духом, и, мучимый мыслью, что все эти дни Сусанна Николаевна сидела около его
постели и скучала, велел взять коляску, чтобы ехать в высившиеся над Гейдельбергом развалины когда-то очень красивого замка.
— Люблю я тихой зимней ночью одна быть; запрёшь дверь наглухо, в горнице — темно, только лампадка чуть брезжит, а в
постели тепло, как в парном молоке; лежишь и слушаешь всем
телом: тихо-тихо, только мороз о стену бьёт!
…Обложенный подушками, весь окутанный мокрыми полотенцами, Кожемякин сидел на
постели, стараясь держать голову неподвижно, а когда шевелил ею, по всему
телу обильно разливалась тупая, одуряющая боль, останавливая сердце, ослепляя глаза.
А потом, в комнате Матвея, Пушкарь, размахивая руками, страшно долго говорил о чём-то отцу, отец сидел на
постели в азяме, без шапки, а Палага стояла у двери на коленях, опустив плечи и свесив руки вдоль
тела, и тоже говорила...
Итак, мы лишились нашего начальника. Уже за несколько дней перед тем я начинал ощущать жалость во всем
теле, а в ночь, накануне самого происшествия, даже жена моя — и та беспокойно металась на
постели и все говорила: «Друг мой! я чувствую, что с его превосходительством что-нибудь неприятное сделается!» Дети тоже находились в жару и плакали; даже собаки на дворе выли.
Татьяна Власьевна, собственно, не должна была бы вынести всех этих испытаний, которые валились на ее седую голову одно за другим, но она, наперекор всему, быстро начала поправляться, точно в это семидесятилетнее дряхлое
тело были вдохнуты новая жизнь и сила, которая живила и укрепляла его; наоборот, Феня слегла в
постель и разнемогалась с каждым днем все сильнее.
Чувствуя во всем
теле слабость, он лег в
постель и минут через пять крепко уснул.
С того дня, как Илья познакомился с Олимпиадой, ему казалось, что дом Филимонова стал ещё грязнее и тесней. Эта теснота и грязь вызывали у него чувство физического отвращения, как будто
тела его касались холодные, скользкие руки. Сегодня это чувство особенно угнетало его, он не мог найти себе места в доме, пошёл к Матице и увидал бабу сидящей у своей широкой
постели на стуле. Она взглянула на него и, грозя пальцем, громко прошептала, точно ветер подул...
Илья снова не ответил ей. Имя божие в её устах породило в нём острое, но неясное, неуловимое словом чувство, и оно противоречило его желанию обнять эту женщину. Матица упёрлась руками в
постель, приподняла своё большое
тело и подвинула его к стене. Потом она заговорила равнодушно, каким-то деревянным голосом...
Однажды в праздник Лунёв пришёл домой бледный, со стиснутыми зубами и, не раздеваясь, свалился на
постель. В груди у него холодным комом лежала злоба, тупая боль в шее не позволяла двигать головой, и казалось, что всё его
тело ноет от нанесённой обиды.
Он вскинулся всем
телом, вытянув вперёд руки. У
постели его стоял Доримедонт с палкой в руке.
Почти до рассвета он сидел у окна; ему казалось, что его
тело морщится и стягивается внутрь, точно резиновый мяч, из которого выходит воздух. Внутри неотвязно сосала сердце тоска, извне давила тьма, полная каких-то подстерегающих лиц, и среди них, точно красный шар, стояло зловещее лицо Саши. Климков сжимался, гнулся. Наконец осторожно встал, подошёл к
постели и бесшумно спрятался под одеяло.
Он стоял у
постели с дрожью в ногах, в груди, задыхаясь, смотрел на её огромное, мягкое
тело, на широкое, расплывшееся от усмешки лицо. Ему уже не было стыдно, но сердце, охваченное печальным чувством утраты, обиженно замирало, и почему-то хотелось плакать. Он молчал, печально ощущая, что эта женщина чужда, не нужна, неприятна ему, что всё ласковое и хорошее, лежавшее у него в сердце для неё, сразу проглочено её жадным
телом и бесследно исчезло в нём, точно запоздалая капля дождя в мутной луже.
Болтаясь по колена в холодной грязи, надсаживая грудь, я хотел заглушить воспоминания и точно мстил себе за все те сыры и консервы, которыми меня угощали у инженера; но все же, едва я ложился в
постель, голодный и мокрый, как мое грешное воображение тотчас же начинало рисовать мне чудные, обольстительные картины, и я с изумлением сознавался себе, что я люблю, страстно люблю, и засыпал крепко и здорово, чувствуя, что от этой каторжной жизни мое
тело становится только сильнее и моложе.
Подняв голову, испуганно следит за ней Линочка и бесшумно прячется в одеяло: и тихонько поскрипывает
постель, давая место старому
телу, и снова в постепенности зарождаются вздохи и шепот, точно какую-то стену прогрызает осторожная и пугливая мышь.
И о матери ни разу не подумал, а что-то собирался думать о ней — изменил матери Саша; о Линочке не подумал и не дал ни любви, ни внимания своей чистой
постели, знавшей очертания еще детского его, тепленького
тела — для любви к чужой девушке изменил и дому и сестре.
Похолодевшая от страха, дрожа всем
телом и предчувствуя что-то ужасное, Надежда Федоровна стояла у
постели и спрашивала...
Я просыпаюсь после полуночи и вдруг вскакиваю с
постели. Мне почему-то кажется, что я сейчас внезапно умру. Почему кажется? В
теле нет ни одного такого ощущения, которое указывало бы на скорый конец, но душу мою гнетет такой ужас, как будто я вдруг увидел громадное зловещее зарево.
Жутко. Закрываю окно и бегу к
постели. Щупаю у себя пульс и, не найдя на руке, ищу его в висках, потом в подбородке и опять на руке, и все это у меня холодно, склизко от пота. Дыхание становится все чаще и чаще,
тело дрожит, все внутренности в движении, на лице и на лысине такое ощущение, как будто на них садится паутина.
Когда Наталья, помолясь убедительным шёпотом, легла в
постель и, по честной привычке здорового
тела, предложила себя мужу, он притворился спящим.
Потом, раскинув руки, свалился на бок, замер, открыв окровавленный, хрипящий рот; на столе у
постели мигала свеча, по обезображенному
телу ползали тени, казалось, что Алексей всё более чернеет, пухнет. В ногах у него молча и подавленно стояли братья, отец шагал по комнате и спрашивал кого-то...
выделывая в то же время мастерские па из французской кадрили. Но дух его, стремящийся к рассеянию, недолго торжествовал над болеющим
телом. Ревматизм от сильного движения разыгрался: учитель повалился на
постель и начал первоначально охать, потом стонать и, наконец, заплакал.
Домине Галушкинский, редкий наставник наш, говаривал, что любовь есть неизъяснимое чувство; приятнее, полезнее и восхитительнее паче прочих горячих напитков; так же одуряющее самую умнейшую голову, вводящее, правда, часто в дураки: но состояние глупости сей так приятно, так восхитительно, так… Тут у нашего реверендиссиме кровь вступала в лицо, глаза блистали, как метеоры, он дрожал всем
телом, задыхался… и падал в
постель, точно как опьянелый.
Во-первых, пострадавшим дали по большой рюмке водки с перцем для согретия
тела и исправления желудка по причине всего претерпенного, приказали лечь в
постели и закутаться, чтобы вспотеть.
В это время Аксютка фыркнула таким неприлично-громким смехом, что опять должна была спрятать голову в подушки
постели, из которых она целый час, несмотря на угрозы Дуняши и ее тетки, не могла вынуть ее без того, чтобы не прыснуть, как будто разрывалось чтò в ее розовой груди и красных щеках. Ей так смешно казалось, что все перепугались, — и она опять прятала голову, и будто в конвульсиях елозила башмаком и подпрыгивала всем
телом.
Он несколько раз вставал с
постели, прислушиваясь к тишине в доме, к шуму дождя за окнами и охлаждая своё горячее
тело. Но не раздавалось в тишине желанного звука осторожных шагов.
Но вдруг среди этих дум, озарённый одной догадкой или предчувствием, он вздрогнул всем
телом, быстро вскочил на ноги и, подбежав к двери своей комнаты, отпер её. Потом, улыбаясь, снова лёг в
постель и стал смотреть на дверь, думая про себя с надеждой и восторгом: «Это бывает… бывает…»
Он изогнулся всем
телом, чтобы коснуться железной продольной перекладины
постели, и, нащупав ее спрятанной в длинном рукаве сумасшедшей рубахи кистью руки, начал быстро и сильно тереть рукав об железо.
В комнате пахнет гниющим пером
постели, помадой, пивом и женщиной. Ставни окна закрыты, в жарком сумраке бестолково маются, гудят большие черные мухи. В углу, перед образом Казанской божьей матери, потрескивая, теплится лампада синего стекла, точно мигает глаз, искаженный тихим ужасом. В духоте томятся два
тела, потные, горячие. И медленно, тихо звучат пустые слова — последние искры догоревшего костра.
Препятствие возбуждало Бурмистрова. Он всем
телом вспомнил мягкую теплую
постель и вздрогнул от холода.
Они оба начали злиться и взвизгивать — но тут неслышно явилась Паша, сунула в дверь руку с зажженной лампой, — Четыхер принял лампу, поднял ее над головой и осветил поочередно Бурмистрова на
постели, с прижатыми к груди руками и встрепанной головой, изломанное
тело Симы на полу, а около печи Артюшку. Он стоял, положив ладони на дуло ружья, и лицо его улыбалось кривой бессменной улыбкой.
Петр Дмитрич разделся и лег на свою
постель. Он молча закурил папиросу и тоже стал следить за мухой. Взгляд его был суров и беспокоен. Молча минут пять Ольга Михайловна глядела на его красивый профиль. Ей казалось почему-то, что если бы муж вдруг повернулся к ней лицом и сказал: «Оля, мне тяжело!», то она заплакала бы или засмеялась, и ей стало бы легко. Она думала, что ноги поют и всему ее
телу неудобно оттого, что у нее напряжена душа.
Машинально отыскал он руками большой гвоздь, вбитый для чего-то в верху перегородки, возле которой
постлали постель его, схватился за него и, повиснув на нем всем
телом, кое-как добрался до щели, из которой выходил едва заметный свет в его комнату.