Неточные совпадения
Плечами, грудью и спиной
Тянул он барку бечевой,
Полдневный зной его палил,
И
пот с него ручьями
лил.
Потом вдруг, на второй день Святой, понесло теплым ветром, надвинулись тучи, и три дня и три ночи
лил бурный и теплый дождь.
Чуприна развевалась по ветру, вся открыта была сильная грудь; теплый зимний кожух был надет в рукава, и
пот градом
лил с него, как из ведра.
— Которую все проливают, — подхватил он чуть не в исступлении, — которая льется и всегда лилась на свете, как водопад, которую
льют, как шампанское, и за которую венчают в Капитолии и называют
потом благодетелем человечества.
Мы то лежим в дрейфе, то лениво ползем узел, два вперед,
потом назад, ходим ощупью: тьма ужасная; дождь, как в Петербурге, уныло и беспрерывно
льет, стуча в кровлю моей каюты, то есть в ют.
Часов в семь утра мгновенно стихло, наступила отличная погода. Следующая и вчерашняя ночи были так хороши, что не уступали тропическим. Какие нежные тоны — сначала розового,
потом фиолетового, вечернего неба! какая грациозная, игривая группировка облаков! Луна бела, прозрачна, и какой мягкий свет
льет она на все!
Я подумал, что мне делать, да
потом наконец решил, что мне не о чем слишком тревожиться: утонуть нельзя, простудиться еще меньше — на заказ не простудишься; завтракать рано, да и после дадут; пусть себе
льет: кто-нибудь да придет же.
Меня понесли дальше; с проводников ручьями
лил пот.
Чем выше мы поднимались, тем больше иссякали ручьи и наконец пропали совсем. Однако глухой шум под камнями указывал, что источники эти еще богаты водой. Мало-помалу шум этот тоже начинал стихать. Слышно было, как под землей бежала вода маленькими струйками, точно ее
лили из чайника,
потом струйки эти превратились в капли, и затем все стихло.
Канцлер лукаво улыбался, а
потом сам задремал; дождь стал накрапывать, я покрылся пальто, стал было засыпать…
потом проснулся от прикосновения холодной воды… дождь
лил, как из ведра, черные тучи словно высекали огонь из скалистых вершин, дальние раскаты грома пересыпались по горам.
— Или опять: войди ты в лес — прохладно; выдь из лесу в поле —
пот с тебя градом
льет. Нужды нет, что в поле ветром тебя обдувает, а все-таки жарко.
Колокол
льют! Шушукаются по Сухаревке — и тотчас же по всему рынку, а
потом и по городу разнесутся нелепые россказни и вранье. И мало того, что чужие повторяют, а каждый сам старается похлеще соврать, и обязательно действующее лицо, время и место действия точно обозначит.
Он поработает, поработает да взглянет на меня, а
пот так градом и
льет с него.
Гребцы машут веслами медленно, мерно, как машина.
Пот градом
льет по загорелым лицам; им и нужды нет, что у Александра сердце заметалось в груди, что, не спуская глаз с одной точки, он уж два раза в забытьи заносил через край лодки то одну, то другую ногу, а они ничего: гребут себе с тою же флегмой да по временам отирают рукавом лицо.
Показал мне прием, начал резать, но клейкий кубик, смассовавшийся в цемент, плохо поддавался, приходилось сперва скоблить. Начал я. Дело пошло сразу. Не успел Иваныч изрезать половину, как я кончил и принялся за вторую.
Пот с меня
лил градом. Ладонь правой руки раскраснелась, и в ней чувствовалась острая боль — предвестник мозолей.
Потом таскался два года с польским войском,
лил кровь христианскую, спас от смерти пана Лисовского, — и все-таки не разбогател.
— Приказал валить столько дров, — тьфу, несообразный человек! Загрузит пароход по самую палубу, а
потом орет — машину, говорит, портишь часто… масло, говорит, зря
льешь…
«Я ждал. И вот в тени ночной
Врага почуял он, и вой
Протяжный, жалобный, как стон,
Раздался вдруг… и начал он
Сердито лапой рыть песок,
Встал на дыбы,
потом прилег,
И первый бешеный скачок
Мне страшной смертию грозил…
Но я его предупредил.
Удар мой верен был и скор.
Надежный сук мой, как топор,
Широкий лоб его рассек…
Он застонал, как человек,
И опрокинулся. Но вновь,
Хотя
лила из раны кровь
Густой, широкою волной,
Бой закипел, смертельный бой!
— Ты на своего дяденьку Ивана Леонтьевича не очень смотри: они в Ельце все колобродники. К ним даже и в дома-то их ходить страшно: чиновников зазовут угощать, а
потом в рот силой
льют, или выливают за ворот, и шубы спрячут, и ворота запрут, и запоют: «Кто не хочет пить — того будем бить». Я своего братца на этот счет знаю.
А кровь все
льет и
льет; прижимает рану к боку, хочет зажать ее, но не унимается кровь; видно, глубоко поранил он руку. Закружилось у него в голове, в глазах черные мухи залетали;
потом и совсем потемнело; в ушах звон колокольный. Не видит он поезда и не слышит шума: одна мысль в голове: «Не устою, упаду, уроню флаг; пройдет поезд через меня… помоги, Господи, пошли смену…»
Опять эта беленькая собачка! Дворник не пожалел ее, стукнул головою об стену и бросил в яму, куда бросают сор и
льют помои. Но она была жива. И мучилась еще целый день. А я несчастнее ее, потому что мучаюсь целые три дня. Завтра — четвертый,
потом пятый, шестой… Смерть, где ты? Иди, иди! Возьми меня!
Через полминуты мне
льют в рот воду, водку и еще что-то.
Потом все исчезает.
Пот ручьями
лил с его красного, загоревшего лица.
— Поедем, Жилин, одни. Мочи нет, есть хочется, да и жара. На мне рубаху хоть выжми. — А Костылин — мужчина грузный, толстый, весь красный, а
пот с него так и
льет. Подумал Жилин и говорит...
Пошли мы в обход, по частому ельнику. Я уж уморился, да и труднее стало ехать. То на куст можжевеловый наедешь, зацепишь, то промеж ног елочка подвернется, то лыжа свернется без привычки, то на пень, то на колоду наедешь под снегом. Стал я уж уставать. Снял я шубу, и
пот с меня так и
льет. А Демьян как на лодке плывет. Точно сами под ним лыжи ходят. Ни зацепит нигде, ни свернется. И мою шубу еще себе за плечи перекинул и всё меня понукает.
Смолк наш царь
Алексеич Петр,
В три ручья с него
Льет холодный
пот.
Скачут, вертя́тся, кружáтся. Градом
льет со всех
пот. Ходит по горнице и чуть не тушит свечей ветер от раздувающихся радельных рубах и от маханья пальмовыми ветвями. А Дуня все сидит, все молчит.
Земля изображала из себя пекло. Послеобеденное солнце жгло с таким усердием, что даже Реомюр, висевший в кабинете акцизного, потерялся: дошел до 35,8° и в нерешимости остановился… С обывателей
лил пот, как с заезженных лошадей, и на них же засыхал; лень было вытирать.
Спустившись еще ближе к воде, он выбрал один из самых крупных лежавших там камней и с усилием стал втаскивать его наверх. Камень подавался туго. С горбуна градом
лил пот.
Эти-то глаза первые выразили Савину то, что он
потом услышал из уст
Лили.
Сергей Андреич выпустил из пальцев рисунок, и, колыхаясь углами, он тихо опустился на пол.
Потом отец повернулся и быстро вышел, и в столовой послышался его громкий и удаляющийся голос: «Обедайте без меня! Мне необходимо съездить по делу». А Павел подошел к умывальнику и начал
лить воду на руки и лицо, не чувствуя ни холода, ни воды.
И с этим она поставила на уборный стол флакон и, вероятно, хотела идти вслед за мужем в те самые двери, в которые он вышел, но Пик предупредил ее: он бросился вперед, схватил в передней свой плащ и шляпу и выбежал на улицу. На дворе уже темнело и
лил проливной дождь. Пик ничего этого не замечал; он шел и свистал, останавливался у углов, не зная, за который из них поворотить, и
потом опять шел и свистал, и вдруг расхохотался.
Да и поставил кий. Он походил, походил,
пот так с него и
льет.
Дождь
льет, и молнья сверкает, а я то сижу, то хожу один по покою, а
потом падаю на колени и молюсь: «Господи!