Неточные совпадения
Насекомые сильно трещали в траве, так что это
походило больше
на пение
птиц.
Кругом высились горы с причудливыми гребнями и утесы, похожие
на человеческие фигуры, которым кто-то как будто приказал охранять сопки. Другие скалы
походили на животных,
птиц или просто казались длинной колоннадой. Утесы, выходящие в долину, увешанные гирляндами ползучих растений, листва которых приняла уже осеннюю окраску, были похожи
на портики храмов, развалины замков и т.д.
В лесу слышалась тревожная перекличка мелких
птиц, потом вдруг замолкли голоса пернатых, и все живое попряталось и притаилось. В движении тучи, медленном для неба и быстром для земли, было что-то грозное и неумолимое. Передний край ее был светлее остальных облаков и очень
походил на пенистый гребень гигантской волны, катившейся по небосклону. Облака сталкивались и сливались, потом расходились и зарождались вновь, постоянно меняя свои очертания.
Голос Павла звучал твердо, слова звенели в воздухе четко и ясно, но толпа разваливалась, люди один за другим отходили вправо и влево к домам, прислонялись к заборам. Теперь толпа имела форму клина, острием ее был Павел, и над его головой красно горело знамя рабочего народа. И еще толпа
походила на черную
птицу — широко раскинув свои крылья, она насторожилась, готовая подняться и лететь, а Павел был ее клювом…
Он сказал только два слова Арине Васильевне: «Напрасно, матушка!» и поспешно ушел; но не вдруг воротился в спальню, а несколько времени
походил один по зале, уже пустой, темной, посмотрел в отворенные семь окон
на спящую во мраке грачовую рощу,
на темневшую вдали урему, поприще его детских забав и охот, вслушался в шум мельницы, в соловьиные свисты, в крики ночных
птиц…
Шерстяная юбка была некрасиво смята, шляпа съехала набок, летняя накидка висела какой-то тряпкой, сложенный зонтик
походил на сломанное крыло
птицы; одним словом, все это не годилось для трагической обстановки, напоминая будничную дешевенькую суету.
Индюшка любила пожаловаться, когда была голодна, и требовала, чтобы Индюк непременно ее жалел. Среди других
птиц она
походила на старушку: вечно горбилась, кашляла, ходила какой-то разбитой походкой, точно ноги приделаны были к ней только вчера.
Рабочие
походили на мокрых
птиц, которые с тупым равнодушием смотрят
на свои мокрые опустившиеся крылья.
В этом было что-то фантастическое: две тройки мчались, как
птицы, с смертельным ужасом в глазах, ямщик
походил на мертвеца, застывшего
на облучке с вожжами в руках; седок стоял, сверкал глазами и размахивал флагом…
Эти разговоры взвинтили воображение, и мы невольно вздрагивали от каждого шороха в лесу. Меня всегда занимал вопрос об этих таинственных ночных звуках в лесу, которые
на непривычного человека нагоняют панику. Откуда они, и почему они не
походят ни
на один дневной звук? Скрипит ли старое дерево, треснет ли сухой сучок под осторожной лапой крадущегося зверя, шарахнется ли сонная
птица, — ничего не разберешь, а всего охватывает жуткое чувство страха, и мурашки бегут по спине.
Кто привык к паутине, плесени и цыганскому гиканью графских аппартаментов, тому странно было глядеть
на эту будничную, прозаическую толпу, нарушавшую своей обыденной болтовней тишину ветхих, оставленных покоев. Эта пестрая, шумная толпа
походила на стаю Скворцов, мимолетом опустившуюся отдохнуть
на заброшенное кладбище, или — да простит мне это сравнение благородная
птица! —
на стаю аистов, опустившихся в одни из сумерек перелетных дней
на развалины заброшенного замка.
Нахмурив седые брови и поглаживая бакены, фельдшер стал оглядывать старуху, а она сидела
на табурете сгорбившись и, тощая, остроносая, с открытым ртом,
походила в профиль
на птицу, которой хочется пить.
Проходили десятки лет, и всё день
походил на день, ночь
на ночь. Кроме диких
птиц и зверей, около монастыря не показывалась ни одна душа. Ближайшее человеческое жилье находилось далеко и, чтобы пробраться к нему от монастыря или от него в монастырь, нужно было пройти верст сто пустыней. Проходить пустыню решались только люди, которые презирали жизнь, отрекались от нее и шли в монастырь, как в могилу.