Неточные совпадения
— Ты вот что, Аграфенушка… гм… ты, значит, с Енафой-то поосторожней, особливо насчет еды. Как раз еще окормит чем ни на есть… Она эк-ту уж стравила одну слепую деушку из Мурмоса. Я ее вот так же на исправу привозил… По-нашему, по-скитскому, слепыми прозываются деушки, которые вроде тебя. А красивая была… Так
в лесу и
похоронили сердешную. Наши скитские матери тоже всякие бывают… Чем с тобою ласковее будет Енафа, тем больше ты ее опасайся. Змея она подколодная, пряменько сказать…
— Да, смотри тут, как темно всё. Уж я бился, бился! Поймал кобылу одну, обротал, а своего коня пустил; думаю, выведет. Так что же ты думаешь? Как фыркнет, фыркнет, да носом по земи… Выскакал вперед, так прямо
в станицу и вывел. И то спасибо уж светло вовсе стало; только успели
в лесу коней
схоронить. Нагим из-зa реки приехал, взял.
В грудах обломков и пепла найдено было 11 трупов. Детей клали
в один гроб по несколько. Похороны представляли печальную картину:
в телегах везли их на Мызинское кладбище. Кладбищ
в Орехово-Зуеве было два: одно Ореховское, почетное, а другое Мызинское, для остальных. Оно находилось
в полуверсте от церкви
в небольшом сосновом
лесу на песчаном кургане. Там при мне
похоронили 16 умерших
в больнице и 11 найденных на пожарище.
— И место у вас только угодливое! — любовалась воеводша на высокий красивый берег Яровой, под которым приютилась своими бревенчатыми избушками Дивья обитель. — Одна благодать… У нас,
в Усторожье, гладко все, а здесь и река, и
лес, и горы. Умольное место… Ох-хо-хо! Мужа
похороню, так сама постригусь
в Дивьей обители, попадья. Будет грешить-то…
— Ха! — сказал он, продолжая глядеть на меня этим тяжелым взглядом. — За веру!.. Бога вспомнили… Давно это было… Не хотел ребенка
хоронить на православном кладбище… Теперь жену зарыл
в яму, завалил камнями, без креста, без молитвы…
Лес, камни… и люди, как камни…
В городке этом нашли казаки много добра, скотины, ковров, мехов и меду много,
похоронили мертвых, отдохнули, забрали добро с собой и поплыли дальше. Недалеко проплыли, смотрят — на берегу как город стоит, войска конца-края не видать, и все войско окопано канавой, и канава
лесом завалена. Остановились казаки. Стали думать; собрал Ермак круг. «Ну, что, ребята, как быть?»
— Дело выходит неосновательное, может, и
в самом деле погоня. Как-никак, милая Аннушка, возьми-ка ты, брат, деньги,
схорони их себе
в подол и поди за куст, спрячься. Не ровен час, если нападут, проклятые, так ты беги к матери и отдай ей деньги, пускай она их старшине снесет. Только ты, гляди, никому на глаза не попадайся, беги где
лесом, где балочкой, чтоб тебя никто не увидел. Беги себе, да бога милосердного призывай. Христос с тобой!
Но не слушают бедные русские крестьяне этих обольстительных речей и по-прежнему ходят они за десятки верст
в свои ветхие, разрушающиеся храмы и
хоронят прах своих кровных
в глуши
лесов.
Посоветовались между собой и положили: череп
в саване
похоронить по христианскому долгу, на высоте против долины,
в которую одиннадцать дев требовали к себе двенадцатую, и поставить на могиле деревянный крест; тело же сапожника, ради Отца Небесного, которого он поминал при кончине, не бросать на съедение вороньям и волкам
в поле, а зарыть просто, как еретика,
в темном ущелье
леса, неподалеку от долины.