Неточные совпадения
Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Все покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала
по узкой
дороге, или точнее
по следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать
в сторону и, наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: «
Барин, не прикажешь ли воротиться?»
Обошедши все дорожки, осмотрев каждый кустик и цветок, мы вышли опять
в аллею и потом
в улицу, которая вела
в поле и
в сады. Мы пошли
по тропинке и потерялись
в садах, ничем не огороженных, и рощах.
Дорога поднималась заметно
в гору. Наконец забрались
в чащу одного сада и дошли до какой-то виллы. Мы вошли на террасу и, усталые, сели на каменные лавки. Из дома вышла мулатка, объявила, что
господ ее нет дома, и
по просьбе нашей принесла нам воды.
И
господь его знает, совсем было слез, да
по дороге зацепил, видно, голяшкой за кирпичи, да как ногами бухнет
в окно…
И ну-ну-ну, ну-ну-ну:
по всем
по трем, вплоть до Питера, к Корзинкину прямо на двор. — Добро пожаловать. Куды какой его высокопревосходительство затейник, из-за тысячи верст шлет за какою дрянью. Только
барин доброй. Рад ему служить. Вот устерсы теперь лишь с биржи. Скажи, не меньше ста пятидесяти бочка, уступить нельзя, самим пришли
дороги. Да мы с его милостию сочтемся. — Бочку взвалили
в кибитку; поворотя оглобли, курьер уже опять скачет; успел лишь зайти
в кабак и выпить два крючка сивухи.
— Обыкновенно — продать. Чего вам еще? Главное, паныч у нас такой скаженный. Чего захотелось, так весь дом перебулгачит. Подавай — и все тут. Это еще без отца, а при отце… святители вы наши!.. все вверх ногами ходят.
Барин у нас инженер, может быть, слышали,
господин Обольянинов?
По всей России железные
дороги строят. Мельонер! А мальчишка-то у нас один. И озорует. Хочу поню живую — на тебе поню. Хочу лодку — на тебе всамделишную лодку. Как есть ни
в чем, ни
в чем отказу…
Эта игра кончилась наконец тем, что ходоки как-то пробрались во двор господского дома как раз
в тот момент, когда Евгений Константиныч
в сопровождении своей свиты отправлялся сделать предобеденный променад.
В суматохе, происходившей
по такому исключительному случаю, Родион Антоныч прозевал своих врагов и спохватился уже тогда, когда они загородили
дорогу барину. Картина получилась довольно трогательная: человек пятнадцать мужиков стояли без шапок на коленях, а говорки
в это время подавали свою бумагу.
Родион Антоныч раскланялся с дормезом,
в котором сидел Братковский, и уныло побрел к
господам музыкантам, размышляя
дорогой, куда он денет эту бесшабашную ораву. Пожалуй, еще стянут что-нибудь… Все это выдумки Прейна: нагнал орду дармоедов, а теперь изволь с ними возиться, когда работы без того
по горло.
Генерал тоже был недоволен детским легкомыслием набоба и только пожимал плечами. Что это такое
в самом деле? Владелец заводов — и подобные сцены… Нужно быть безнадежным идиотом, чтобы находить удовольствие
в этом дурацком катанье
по траве. Между тем время летит,
дорогое время, каждый час которого является прорехой
в интересах русского горного дела. Завтра нужно ехать на заводы, а эти
господа утешаются бог знает чем!
Всю
дорогу я с этими своими с новыми
господами все на козлах на тарантасе, до самой Пензы едучи, сидел и думал: хорошо ли же это я сделал, что я офицера бил? ведь он присягу принимал, и на войне с саблею отечество защищает, и сам государь ему,
по его чину, может быть, «вы» говорит, а я, дурак, его так обидел!.. А потом это передумаю, начну другое думать: куда теперь меня еще судьба определит; а
в Пензе тогда была ярмарка, и улан мне говорит...
Супруги скоро уехали;
в дороге между ними ссора продолжалась до такой степени сильно и такими голосами, что везшие их ямщики и стоявший на запятках почтальон
по временам ожидали, что
господа начнут драться, и все больше барыня, которая так и наскакивала на
барина.
— Небось некого
в Сибири
по дорогам грабить? — сказал Иоанн, недовольный настойчивостью атамана. — Ты, я вижу, ни одной статьи не забываешь для своего обихода, только и мы нашим слабым разумом обо всем уже подумали. Одежу поставят вам Строгоновы; я же положил мое царское жалованье начальным и рядовым людям. А чтоб и ты,
господин советчик, не остался без одежи, жалую тебе шубу с моего плеча!
Потом, помню, он вдруг заговорил, неизвестно
по какому поводу, о каком-то
господине Коровкине, необыкновенном человеке, которого он встретил три дня назад где-то на большой
дороге и которого ждал и теперь к себе
в гости с крайним нетерпением.
— Нет, батюшка,
господь милостив! До этих храбрецов дошла весть, что верстах
в тридцати отсюда идет польская рать, так и давай бог ноги! Все кинулись назад,
по Волге за Нижний, и теперь на большой
дороге ни одного шиша не встретишь.
— Что это, боярин? Уж не о смертном ли часе ты говоришь? Оно правда, мы все под богом ходим, и ты едешь не на свадебный пир; да
господь милостив! И если загадывать вперед, так лучше думать, что не
по тебе станут служить панихиду, а ты сам отпоешь благодарственный молебен
в Успенском соборе; и верно, когда
по всему Кремлю под колокольный звон раздастся: «Тебе бога хвалим», — ты будешь смотреть веселее теперешнего… А!.. Наливайко! — вскричал отец Еремей, увидя входящего казака. Ты с троицкой
дороги? Ну что?
Неужели же не пора сдать
в архив это щеголянье, этот пошлый хлам вместе с известными фразами о том, что у нас, на Руси, никто с голоду не умирает, и езда
по дорогам самая скорая, и что мы шапками всех закидать можем? Лезут мне
в глаза с даровитостью русской натуры, с гениальным инстинктом, с Кулибиным… Да какая это даровитость, помилуйте,
господа? Это лепетанье спросонья, а не то полузвериная сметка.
В числе лиц, собравшихся 18 августа к двенадцати часам на площадку железной
дороги, находился и Литвинов. Незадолго перед тем он встретил Ирину: она сидела
в открытой карете с своим мужем и другим, уже пожилым,
господином. Она увидала Литвинова, и он это заметил; что-то темное пробежало
по ее глазам, но она тотчас же закрылась от него зонтиком.
А
господь его ведает, вор ли, разбойник — только здесь и добрым людям нынче прохода нет — а что из того будет? ничего; ни лысого беса не поймают: будто
в Литву нет и другого пути, как столбовая
дорога! Вот хоть отсюда свороти влево, да бором иди
по тропинке до часовни, что на Чеканском ручью, а там прямо через болото на Хлопино, а оттуда на Захарьево, а тут уж всякий мальчишка доведет до Луёвых гор. От этих приставов только и толку, что притесняют прохожих да обирают нас, бедных.
Талант и сам
по себе
дорог, но
в соединении с другими качествами: с умом, с сердечной добротой, с душевной чистотой, он представляется нам уже таким явлением, перед которым мы должны преклоняться.
Господа, выпьем за редкий талант и за хорошую женщину, Елену Ивановну!
Анна Петровна. Послушайте,
господин честный человек! Нелюбезно провожать даму и всю
дорогу говорить с нею только о своей честности! Может быть, это и честно, но,
по меньшей мере, скучно. Никогда с женщинами не говорите о своих добродетелях. Пусть они сами поймут. Мой Николай, когда был таким, как вы,
в женском обществе только пел песни и рассказывал небылицы, а между тем каждая знала, что он за человек.
По солнечной стороне Невского проспекта, часов около трех пополудни, вместе с прочею толпою, проходили двое мужчин
в шляпах и
в пальто с
дорогими бобровыми воротниками; оба пальто были сшиты из лучшего английского трико и имели самый модный фасон, но сидели они на этих двух
господах совершенно различно.
«Мой
дорогой Грегуар! Рекомендую тебе
господина Жуквича, с которым я познакомилась на водах. Он говорит, что знает тебя, и до небес превозносит. Он едет на житье
в Москву и не имеет никого знакомых. Надеюсь, что
по доброте твоей ты его примешь и обласкаешь. На днях я переезжаю
в Париж;
по России я очень скучаю и каждоминутно благословляю память о тебе!»
Русской крестьянин, надев солдатскую суму, встречает беззаботно смерть на неприятельской батарее или, не будучи солдатом, из одного удальства пробежит
по льду, который гнется под его ногами; но добровольно никак не решится пройти ночью мимо кладбищной церкви; а посему весьма натурально, что ямщик, оставшись один подле молчаливого
барина, с приметным беспокойством посматривал на кладбище, которое расположено было шагах
в пятидесяти от большой
дороги.
— Что тут сказать! — возразил Лежнев, — воскликнуть по-восточному: «Аллах! Аллах!» — и положить
в рот палец от изумления — вот все, что можно сделать. Он уезжает… Ну!
дорога скатертью. Но вот что любопытно: ведь и это письмо он почел за долг написать, и являлся он к тебе
по чувству долга… У этих
господ на каждом шагу долг, и все долг — да долги, — прибавил Лежнев, с усмешкой указывая на post-scriptum.
Опять Арефа очутился
в узилище, — это было четвертое
по счету. Томился он
в затворе монастырском у игумена Моисея, потом сидел
в Усторожье у воеводы Полуекта Степаныча, потом на Баламутском заводе, а теперь попал
в рудниковую тюрьму. И все напрасно… Любя
господь наказует, и нужно любя терпеть. Очень уж больно
дорогой двоеданы проклятые колотили: места живого не оставили. Прилег Арефа на соломку, сотворил молитву и восплакал. Лежит, молится и плачет.
Он,
господа, тоже здесь, то есть не на бале, но почти что на бале; он,
господа, ничего; он хотя и сам
по себе, но
в эту минуту стоит на
дороге не совсем-то прямой; стоит он теперь — даже странно сказать — стоит он теперь
в сенях, на черной лестнице квартиры Олсуфья Ивановича.
Если же как-нибудь,
по ошибке, заходил мнением своим
в контру
господину Голядкину и потом замечал, что сбился с
дороги, то тотчас же поправлял свою речь, объяснялся и давал немедленно знать, что он все разумеет точно таким же образом, как хозяин его, мыслит так же, как он, и смотрит на все совершенно такими же глазами, как и он.
— Да плохо то, что, когда
по отъезде нашего достопочтенного депутата хватились большого колокола У Ивана Великого, колокола на месте не оказалось. Бросились
по Серпуховской
дороге и догнали депутата. «Вы
господин Субочев?» — «Я». Стали обыскивать, а колокол-то у него
в заднем кармане.
Олень и Куница оказались такими клячами, что мы едва дотащились до Старой Конюшенной, а
барин беспрестанно приказывал сдерживать лошадей
по причине дурной
дороги, которая
в самом деле разрушалась от весеннего солнца.
На первых порах крепко меня лакеи утесняли: все-таки вроде как благородный, был офицером, недавно
в конторе
барином сидел. Но ненадолго. Во-первых, я и сам с острыми зубами, а во-вторых, есть у меня
дорогая способность: во всякую жизнь вживаться. И еще чем я внушил им уважение — это познаниями
по судебной части. У лакеев постоянно дела у мировых судей и
в съезде. Все больше
в области дебоша и неуплаченных счетов.
Тот только потупился, слова не сказал. Видят, что дело их не выгорело. Один и говорит: «Я теперь
в свою волость пойду», а другой: «Мне идти некуда. Одна
дорога — бродяжья. Ну, только нам теперь вместе идти нехорошо. Прощайте,
господа». Взяли котелки, всю свою амуницию, пошли назад. Отошли вверх
по реке верст пяток, свой огонек развели.
Через три дня после того
господа важные из Петербурга должны были
по дороге проехать: ревизию делали, так перед их проездом все надо было
в порядок привести.
— Да-с. Сторож Николай сидел у ворот и сказал мне, что
господ дома нет и что они на охоте. Я изнемогал от усталости, но желание видеть жену было сильнее боли. Пришлось, ни минуты не отдыхая, идти пешком к месту, где охотились.
По дороге я не пошел, а отправился лесочками… Мне каждое дерево знакомо, и заблудиться
в графских лесах мне так же трудно, как
в своей квартире.
Кучер, не могший во всю
дорогу справиться с лошадьми, даже у подъезда барского дома не заметил, что
барина нет между теми, кого он привез, и отсутствие Бодростина могло бы долго оставаться необъяснимым, если бы Жозеф, ворвавшись
в дом, не впал
в странный раж. Он метался
по комнатам, то стонал, то шептал, то выкрикивал...
— И чтобы тебе
в голову не пришло жаловаться кому бы то ни было на хозяина или разыскивать родных и друзей! Слышишь?
По дороге не смей ни с кем вступать
в разговоры! За первое слово, обращенное к чужим, я тебя так отхлещу моей плеткой, что у тебя раз навсегда отпадет охота искать спасения. — И произнеся эту внушительно-суровую речь,
господин Злыбин захлопотал с отъездом.
— Что
по дороге в каменоломни поймана,
господин полковник. Сама заявляет, что коммунистка.
— Мы вот с
господином Дубенским рассудили перехватить вас, Арсений Кирилыч,
по дороге в усадьбу. Пожалуй, отсюда прямо на чугунку укатите… Вас ждут депеши. С моим личным делом я повременю… А письма моего вы разве не получили?
За 30–40 верст я знал всех помещиков и знал их собак. Ни у одного из них не было такого водолаза. Откуда же он мог взяться здесь,
в глухом лесу, на
дороге,
по которой никто никогда не ездил и только возили дрова? Отстать от какого-нибудь проезжего он едва ли мог, потому что
по этой
дороге проезжать
барам было некуда.
Едем
в тарантасе
по дороге. Мужики
в телегах сворачивают
в стороны и, когда мы проезжаем мимо, почтительно кланяются. Это вообще все встречные мужики, которые никого из нас даже не знали, — просто потому, что мы были
господа. К этому мы уж привыкли я считали это очень естественным. И если мужик проезжал мимо нас, глядя нам
в глаза и не ломая шапки, мне становилось на душе неловко и смутно, как будто это был переодетый мужиком разбойник.
— У нас одно место! — вздыхает Филаретов. — Пошли мы на постоялый двор к Абраму Мойсеичу. Туда всякий раз ходим. Место такое каторжное, чтоб ему пусто! Чай, сам знаешь… Как поедешь
по большой
дороге в Дунькино, то вправе будет именье
барина Северина Францыча, а еще правее Плахтово, а промеж них и будет постоялый двор. Чай, знаешь Северина Францыча?
— Вот что,
дорогой Иван Алексеевич, — начал горячее Палтусов и подался вперед корпусом, — взбесился я на этих купчишек, вот на умытых-то, что
в баре лезут, по-английски говорят! Если б вы видели гнусную, облизанную физиономию братца моей доверительницы, когда он явился ко мне с угрозой ареста и уголовного преследования! Я хотел было повести дело просто, по-человечески. А потом озорство меня взяло… Никаких объяснений!.. Пускай арестуют!
Не таков ли и этот фон Раббек? Таков или не таков, но делать было нечего. Офицеры приоделись, почистились и гурьбою пошли искать помещичий дом. На площади, около церкви, им сказали, что к
господам можно пройти низом — за церковью спуститься к реке и идти берегом до самого сада, а там аллеи доведут куда нужно, или же верхом — прямо от церкви
по дороге, которая
в полуверсте от деревни упирается
в господские амбары. Офицеры решили идти верхом.
Судебный следователь Гришуткин, старик, начавший службу еще
в дореформенное время, и доктор Свистицкий, меланхолический
господин, ехали на вскрытие. Ехали они осенью
по проселочной
дороге. Темнота была страшная, лил неистовый дождь.
— Мои сказки, не так, как у иных, длятся тысячу и одну ночь, — того и смотри, как сон
в руку. Нет, я скорей отгадчик. Давно известно, что мельник и коновал ученики нечистого. Вот, например, с позволения вашего молвить,
господин оберст-вахтмейстер, я знаю, зачем вы идете
по этой
дороге со мною.
По дороге, при пересадке на станции Казатин, сел я
в купе первого класса,
в котором ехал какой-то
господин.
— Желание вам добра. Коли вы обижаетесь слышать то, о чем вы хотели бы меня спросить и зачем вы шли
по этой
дороге, так я буду молчать. А я было спросту думал подарить вас еще
в прибавок тем,
в чем вы нуждаетесь, — именно утешеньицем и надеждою. Извините меня,
господин оберст-вахтмейстер! (Здесь Фриц поклонился.)
— Мешок с казной да ларец с ожерельями, запястьями, перстнями и кольцами с камнями самоцветными
Господь Бог мне
по дороге послал на нашу сиротскую долю, я
в дупле дубовом все схоронил, так показать тебе надобно…
— Да,
господина Зибенбюргера. Сверх того,
по дальнейшим моим соображениям и надежде, что при чести, которую я… со временем… буду иметь лично ознакомиться с моим
дорогим родственником, генералом… министром… я буду удостоверен
в сильном покровительстве его охранным листом и другими вернейшими способами, даю слово содержать тайну до трех часов завтрашнего дня. Ну вот как я щедр и великодушен! даже до четырех часов. Уф! это многого мне стоит.
Она хорошо знала, что «большие
господа»
в это время видят чуть ли не первый сон, а потому
по дороге зашла к знакомой жене местного околодочного надзирателя.
— Она была сужена тебе самим великим князем, — говорил между прочим хитрый дворецкий, — на этом
господин Иван Васильевич положил свое слово отцу твоему, как шли походом во Тверь. Жаль, коли достанется другому! Зазорно, коли невеста царевича достанется немчину-лекарю! Скажет народ: пил мед царевич,
по устам текло, да
в рот не попало; выхватил стопу
дорогую из его рук иноземный детина!
— Я не желаю компрометировать ни тебя, ни себя, — заметил он ей, — не все поймут то горячее чувство, которое я питаю к тебе, а догадавшись о нашей связи, могут истолковать ее
в дурную сторону для тебя и особенно для меня. Люди злы, а нам с ними жить. Мне даже делать между ними карьеру. Если ты любишь меня, то наша связь останется по-прежнему тайной. Поверь мне, что это даже пикантнее. При настоящей полной моей и твоей свободе тайна ни чуть ни стеснительна. Мы над нею
господа. Так ли, моя
дорогая?