Неточные совпадения
Недурной наружности, в партикулярном платье,
ходит этак
по комнате, и в лице этакое рассуждение… физиономия… поступки, и здесь (вертит
рукою около лба)много, много всего.
Дай только, боже, чтобы
сошло с
рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто не ставил: на каждую бестию купца наложу доставить
по три пуда воску.
— А потому терпели мы,
Что мы — богатыри.
В том богатырство русское.
Ты думаешь, Матренушка,
Мужик — не богатырь?
И жизнь его не ратная,
И смерть ему не писана
В бою — а богатырь!
Цепями
руки кручены,
Железом ноги кованы,
Спина… леса дремучие
Прошли по ней — сломалися.
А грудь? Илья-пророк
По ней гремит — катается
На колеснице огненной…
Все терпит богатырь!
Ходили по рукам полемические сочинения, в которых объяснялось, что горчица есть былие, выросшее из тела девки-блудницы, прозванной за свое распутство горькою — оттого-де и пошла в мир «горчица».
Парамошу нельзя было узнать; он расчесал себе волосы, завел бархатную поддевку, душился, мыл
руки мылом добела и в этом виде
ходил по школам и громил тех, которые надеются на князя мира сего.
Степан Аркадьич с тем несколько торжественным лицом, с которым он садился в председательское кресло в своем присутствии, вошел в кабинет Алексея Александровича. Алексей Александрович, заложив
руки за спину,
ходил по комнате и думал о том же, о чем Степан Аркадьич говорил с его женою.
Косые лучи солнца были еще жарки; платье, насквозь промокшее от пота, липло к телу; левый сапог, полный воды, был тяжел и чмокал;
по испачканному пороховым осадком лицу каплями скатывался пот; во рту была горечь, в носу запах пороха и ржавчины, в ушах неперестающее чмоканье бекасов; до стволов нельзя было дотронуться, так они разгорелись; сердце стучало быстро и коротко;
руки тряслись от волнения, и усталые ноги спотыкались и переплетались
по кочкам и трясине; но он всё
ходил и стрелял.
Он, противно своей привычке, не лег в постель, а, заложив за спину сцепившиеся
руки, принялся
ходить взад и вперед
по комнатам.
Левин же между тем в панталонах, но без жилета и фрака
ходил взад и вперед
по своему нумеру, беспрестанно высовываясь в дверь и оглядывая коридор. Но в коридоре не видно было того, кого он ожидал, и он, с отчаянием возвращаясь и взмахивая
руками, относился к спокойно курившему Степану Аркадьичу.
«Неужели я нашел разрешение всего, неужели кончены теперь мои страдания?» думал Левин, шагая
по пыльной дороге, не замечая ни жару, ни усталости и испытывая чувство утоления долгого страдания. Чувство это было так радостно, что оно казалось ему невероятным. Он задыхался от волнення и, не в силах итти дальше,
сошел с дороги в лес и сел в тени осин на нескошенную траву. Он снял с потной головы шляпу и лег, облокотившись на
руку, на сочную, лопушистую лесную траву.
Незаметно получив
рукою в плисовом обшлаге трехрублевую бумажку, дьякон сказал, что он запишет, и, бойко звуча новыми сапогами
по плитам пустой церкви,
прошел в алтарь.
Месяца четыре все шло как нельзя лучше. Григорий Александрович, я уж, кажется, говорил, страстно любил охоту: бывало, так его в лес и подмывает за кабанами или козами, — а тут хоть бы вышел за крепостной вал. Вот, однако же, смотрю, он стал снова задумываться,
ходит по комнате, загнув
руки назад; потом раз, не сказав никому, отправился стрелять, — целое утро пропадал; раз и другой, все чаще и чаще… «Нехорошо, — подумал я, — верно, между ними черная кошка проскочила!»
Молча с Грушницким спустились мы с горы и
прошли по бульвару, мимо окон дома, где скрылась наша красавица. Она сидела у окна. Грушницкий, дернув меня за
руку, бросил на нее один из тех мутно-нежных взглядов, которые так мало действуют на женщин. Я навел на нее лорнет и заметил, что она от его взгляда улыбнулась, а что мой дерзкий лорнет рассердил ее не на шутку. И как, в самом деле, смеет кавказский армеец наводить стеклышко на московскую княжну?..
Он пробовал об этом не думать, старался рассеяться, развлечься, присел в вист, но все пошло как кривое колесо: два раза
сходил он в чужую масть и, позабыв, что
по третьей не бьют, размахнулся со всей
руки и хватил сдуру свою же.
Итак, отдавши нужные приказания еще с вечера, проснувшись поутру очень рано, вымывшись, вытершись с ног до головы мокрою губкой, что делалось только
по воскресным дням, — а в тот день случись воскресенье, — выбрившись таким образом, что щеки сделались настоящий атлас в рассуждении гладкости и лоска, надевши фрак брусничного цвета с искрой и потом шинель на больших медведях, он
сошел с лестницы, поддерживаемый под
руку то с одной, то с другой стороны трактирным слугою, и сел в бричку.
Расспросивши подробно будочника, куда можно
пройти ближе, если понадобится, к собору, к присутственным местам, к губернатору, он отправился взглянуть на реку, протекавшую посредине города, дорогою оторвал прибитую к столбу афишу, с тем чтобы, пришедши домой, прочитать ее хорошенько, посмотрел пристально на проходившую
по деревянному тротуару даму недурной наружности, за которой следовал мальчик в военной ливрее, с узелком в
руке, и, еще раз окинувши все глазами, как бы с тем, чтобы хорошо припомнить положение места, отправился домой прямо в свой нумер, поддерживаемый слегка на лестнице трактирным слугою.
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший,
ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в
руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье
по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
Папа и maman
ходили рука об
руку по гостиной и о чем-то тихо разговаривали.
— Il ne fallait pas danser, si vous ne savez pas! [Не нужно было танцевать, если не умеешь! (фр.)] — сказал сердитый голос папа над моим ухом, и, слегка оттолкнув меня, он взял
руку моей дамы,
прошел с ней тур по-старинному, при громком одобрении зрителей, и привел ее на место. Мазурка тотчас же кончилась.
Долго еще оставшиеся товарищи махали им издали
руками, хотя не было ничего видно. А когда
сошли и воротились
по своим местам, когда увидели при высветивших ясно звездах, что половины телег уже не было на месте, что многих, многих нет, невесело стало у всякого на сердце, и все задумались против воли, утупивши в землю гульливые свои головы.
Меннерс
прошел по мосткам до середины, спустился в бешено-плещущую воду и отвязал шкот; стоя в лодке, он стал пробираться к берегу, хватаясь
руками за сваи.
Катерина Ивановна, как и всегда, чуть только выпадала свободная минута, тотчас же принималась
ходить взад и вперед
по своей маленькой комнате, от окна до печки и обратно, плотно скрестив
руки на груди, говоря сама с собой и кашляя.
И вот снится ему: они идут с отцом
по дороге к кладбищу и
проходят мимо кабака; он держит отца за
руку и со страхом оглядывается на кабак.
Оно
ходила взад и вперед
по своей небольшой комнате, сжав
руки на груди, с запекшимися губами и неровно, прерывисто дышала.
Разумихин, разумеется, был смешон с своею внезапною, спьяну загоревшеюся страстью к Авдотье Романовне; но, посмотрев на Авдотью Романовну, особенно теперь, когда она
ходила, скрестив
руки,
по комнате, грустная и задумчивая, может быть, многие извинили бы его, не говоря уже об эксцентрическом его состоянии.
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему, не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего
ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал;
по делу видно…
Он зажал двугривенный в
руку,
прошел шагов десять и оборотился лицом к Неве,
по направлению дворца.
Затем села в тревожном ожидании возвращения Разумихина и робко стала следить за дочерью, которая, скрестив
руки, и тоже в ожидании, стала
ходить взад и вперед
по комнате, раздумывая про себя.
Во все время этой сцены Андрей Семенович то стоял у окна, то
ходил по комнате, не желая прерывать разговорa; когда же Соня ушла, он вдруг подошел к Петру Петровичу и торжественно протянул ему
руку.
Контора была от него с четверть версты. Она только что переехала на новую квартиру, в новый дом, в четвертый этаж. На прежней квартире он был когда-то мельком, но очень давно. Войдя под ворота, он увидел направо лестницу,
по которой
сходил мужик с книжкой в
руках; «дворник, значит; значит, тут и есть контора», и он стал подниматься наверх наугад. Спрашивать ни у кого ни об чем не хотел.
Авдотья Романовна то садилась к столу и внимательно вслушивалась, то вставала опять и начинала
ходить,
по обыкновению своему, из угла в угол, скрестив
руки, сжав губы, изредка делая свой вопрос, не прерывая ходьбы, задумываясь.
А тут Катерина Ивановна,
руки ломая,
по комнате
ходит, да красные пятна у ней на щеках выступают, — что в болезни этой и всегда бывает: «Живешь, дескать, ты, дармоедка, у нас, ешь и пьешь, и теплом пользуешься», а что тут пьешь и ешь, когда и ребятишки-то
по три дня корки не видят!
— Потом поймешь. Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила… смогла переступить. Ты на себя
руки наложила, ты загубила жизнь… свою (это все равно!) Ты могла бы жить духом и разумом, а кончишь на Сенной… Но ты выдержать не можешь и, если останешься одна,
сойдешь с ума, как и я. Ты уж и теперь как помешанная; стало быть, нам вместе идти,
по одной дороге! Пойдем!
Раскольников встал и начал
ходить по комнате.
Прошло с минуту. Соня стояла, опустив
руки и голову, в страшной тоске.
Извозчики все повеселели, скачут
по улицам, кричат друг другу: «Барин приехал, барин приехал…» Половые в трактирах тоже сияют, выбегают на улицу, из трактира в трактир перекликаются: «Барин приехал, барин приехал!» Цыгане с ума
сошли, все вдруг галдят, машут
руками.
Она до обеда не показывалась и все
ходила взад и вперед
по своей комнате, заложив
руки назад, изредка останавливаясь то перед окном, то перед зеркалом, и медленно проводила платком
по шее, на которой ей все чудилось горячее пятно.
Лидия тоже улыбнулась, а Клим быстро представил себе ее будущее: вот она замужем за учителем гимназии Макаровым, он — пьяница, конечно; она, беременная уже третьим ребенком,
ходит в ночных туфлях, рукава кофты засучены до локтей, в
руках грязная тряпка, которой Лидия стирает пыль, как горничная,
по полу ползают краснозадые младенцы и пищат.
Самгин встал, догадываясь, что этот хлыщеватый парень, играющий в революцию, вероятно, попросит его о какой-нибудь услуге, а он не сумеет отказаться. Нахмурясь, поправив очки, Самгин вышел в столовую, Гогин, одетый во фланелевый костюм, в белых ботинках, шагал
по комнате, не улыбаясь, против обыкновения, он пожал
руку Самгина и, продолжая
ходить, спросил скучным голосом...
Клим вздрогнул, представив тело Лидии в этих холодных, странно белых
руках. Он встал и начал
ходить по комнате, бесцеремонно топая; он затопал еще сильнее, увидав, что Диомидов повернул к нему свой синеватый нос и открыл глаза, говоря...
Дома его ждал толстый конверт с надписью почерком Лидии; он лежал на столе, на самом видном месте. Самгин несколько секунд рассматривал его, не решаясь взять в
руки, стоя в двух шагах от стола. Потом, не
сходя с места, протянул
руку, но покачнулся и едва не упал, сильно ударив ладонью
по конверту.
— Я тоже не могла уснуть, — начала она рассказывать. — Я никогда не слышала такой мертвой тишины. Ночью
по саду
ходила женщина из флигеля, вся в белом, заломив
руки за голову. Потом вышла в сад Вера Петровна, тоже в белом, и они долго стояли на одном месте… как Парки.
А вообще Самгин жил в тихом умилении пред обилием и разнообразием вещей, товаров, созданных
руками вот этих, разнообразно простеньких человечков, которые не спеша
ходят по дорожкам, посыпанным чистеньким песком, скромно рассматривают продукты трудов своих, негромко похваливают видимое, а больше того вдумчиво молчат.
Его волновала жалость к этим людям, которые не знают или забыли, что есть тысячеглавые толпы, что они
ходят по улицам Москвы и смотрят на все в ней глазами чужих. Приняв рюмку из
руки Алины, он ей сказал...
— Петровна, — сказала Тося,
проходя мимо ее, и взмахнула
рукой, точно желая ударить старушку, но только указала на нее через плечо большим пальцем. Старушка, держа в
руках по бутылке, приподняла голову и кивнула ею, — лицо у нее было остроносое, птичье, и глаза тоже птичьи, кругленькие, черные.
За нею, наклоня голову, сгорбясь, шел Поярков, рядом с ним, размахивая шляпой, пел и дирижировал Алексей Гогин; под
руку с каким-то задумчивым блондином
прошел Петр Усов, оба они в полушубках овчинных; мелькнуло красное, всегда веселое лицо эсдека Рожкова рядом с бородатым лицом Кутузова; эти — не пели, а, очевидно, спорили, судя
по тому, как размахивал
руками Рожков; следом за Кутузовым шла Любаша Сомова с Гогиной; шли еще какие-то безымянные, но знакомые Самгину мужчины, женщины.
Прихрамывая, качаясь, но шагая твердо и широко, раздвигая людей, как пароход лодки, торопливо
прошел трактирщик и подрядчик
по извозу Воронов, огромный человек с лицом, похожим на бараний курдюк, с толстой палкой в
руке.
Иногда, чаще всего в час урока истории, Томилин вставал и
ходил по комнате, семь шагов от стола к двери и обратно, —
ходил наклоня голову, глядя в пол, шаркал растоптанными туфлями и прятал
руки за спиной, сжав пальцы так крепко, что они багровели.
Иногда, вечерами, если не было музыки, Варавка
ходил под
руку с матерью
по столовой или гостиной и урчал в бороду...
Она вырвалась; Клим, покачнувшись, сел к роялю, согнулся над клавиатурой, в нем
ходили волны сотрясающей дрожи, он ждал, что упадет в обморок. Лидия была где-то далеко сзади его, он слышал ее возмущенный голос, стук
руки по столу.
Изредка являлся Томилин, он
проходил по двору медленно, торжественным шагом, не глядя в окна Самгиных; войдя к писателю, молча жал
руки людей и садился в угол у печки, наклонив голову, прислушиваясь к спорам, песням.