Неточные совпадения
По милости
Мужицкой нашей глупости
Сегодня ты начальствуешь,
А завтра мы Последышу
Пинка — и кончен бал!
В один стожище матерый,
Сегодня только сметанный,
Помещик пальцем ткнул,
Нашел, что сено мокрое,
Вспылил: «Добро господское
Гноить? Я вас, мошенников,
Самих сгною на барщине!
Пересушить сейчас!..»
Засуетился староста:
— Недосмотрел маненичко!
Сыренько: виноват! —
Созвал народ — и вилами
Богатыря кряжистого,
В присутствии помещика,
По клочьям разнесли.
Помещик успокоился.
Софья.
Сегодня, однако же, в первый раз здешняя хозяйка переменила со мною свой поступок. Услышав, что дядюшка мой делает меня наследницею, вдруг из грубой и бранчивой сделалась ласковою до самой низкости, и я
по всем ее обинякам вижу, что прочит меня в невесты своему сыну.
"В первый раз
сегодня я понял, — писал он
по этому случаю Пфейферше, — что значит слова: всладце уязви мя, которые вы сказали мне при первом свидании, дорогая сестра моя
по духу!
Вообще во всей истории Глупова поражает один факт:
сегодня расточат глуповцев и уничтожат их всех до единого, а завтра, смотришь, опять появятся глуповцы и даже,
по обычаю, выступят вперед на сходках так называемые «старики» (должно быть, «из молодых, да ранние»).
— Я хочу предостеречь тебя в том, — сказал он тихим голосом, — что
по неосмотрительности и легкомыслию ты можешь подать в свете повод говорить о тебе. Твой слишком оживленный разговор
сегодня с графом Вронским (он твердо и с спокойною расстановкой выговорил это имя) обратил на себя внимание.
«
Сегодня в десятом часу вечера приходи ко мне
по большой лестнице; муж мой уехал в Пятигорск и завтра утром только вернется. Моих людей и горничных не будет в доме: я им всем раздала билеты, также и людям княгини. Я жду тебя; приходи непременно».
— Все это хорошо, только, уж как хотите, мы вас не выпустим так рано. Крепости будут совершены
сегодня, а вы все-таки с нами поживите. Вот я сейчас отдам приказ, — сказал он и отворил дверь в канцелярскую комнату, всю наполненную чиновниками, которые уподобились трудолюбивым пчелам, рассыпавшимся
по сотам, если только соты можно уподобить канцелярским делам: — Иван Антонович здесь?
Она
сегодня похоронила свою родственницу: не такой день, чтобы
по гостям ходить.
Я как только в первый раз увидела тебя тогда, вечером, помнишь, как мы только что приехали сюда, то все
по твоему взгляду одному угадала, так сердце у меня тогда и дрогнуло, а
сегодня, как отворила тебе, взглянула, ну, думаю, видно, пришел час роковой.
— Кой черт улики! А впрочем, именно
по улике, да улика-то эта не улика, вот что требуется доказать! Это точь-в-точь как сначала они забрали и заподозрили этих, как бишь их… Коха да Пестрякова. Тьфу! Как это все глупо делается, даже вчуже гадко становится! Пестряков-то, может,
сегодня ко мне зайдет… Кстати, Родя, ты эту штуку уж знаешь, еще до болезни случилось, ровно накануне того, как ты в обморок в конторе упал, когда там про это рассказывали…
А сама-то весь-то день
сегодня моет, чистит, чинит, корыто сама, с своею слабенькою-то силой, в комнату втащила, запыхалась, так и упала на постель; а то мы в ряды еще с ней утром ходили, башмачки Полечке и Лене купить, потому у них все развалились, только у нас денег-то и недостало
по расчету, очень много недостало, а она такие миленькие ботиночки выбрала, потому у ней вкус есть, вы не знаете…
— А чего такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание, что ли? Все время теперь наше. Я уж часа три тебя жду; раза два заходил, ты спал. К Зосимову два раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего, придет!..
По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь
сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня ведь теперь дядя… Ну да к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат, себя чувствуешь?
А ведь Сонечка-то, пожалуй,
сегодня и сама обанкрутится, потому тот же риск, охота
по красному зверю… золотопромышленность… вот они все, стало быть, и на бобах завтра без моих-то денег…
— Что ж, и ты меня хочешь замучить! — вскричал он с таким горьким раздражением, с таким отчаянием во взгляде, что у Разумихина руки опустились. Несколько времени он стоял на крыльце и угрюмо смотрел, как тот быстро шагал
по направлению к своему переулку. Наконец, стиснув зубы и сжав кулаки, тут же поклявшись, что
сегодня же выжмет всего Порфирия, как лимон, поднялся наверх успокоивать уже встревоженную долгим их отсутствием Пульхерию Александровну.
— Из всех ваших полупьяных рассказов, — резко отрезал Раскольников, — я заключил положительно, что вы не только не оставили ваших подлейших замыслов на мою сестру, но даже более чем когда-нибудь ими заняты. Мне известно, что
сегодня утром сестра моя получила какое-то письмо. Вам все время не сиделось на месте… Вы, положим, могли откопать
по дороге какую-нибудь жену; но это ничего не значит. Я желаю удостовериться лично…
— Экой ты чудак! — небрежно перебил Базаров. — Разве ты не знаешь, что на нашем наречии и для нашего брата «неладно» значит «ладно»? Пожива есть, значит. Не сам ли ты
сегодня говорил, что она странно вышла замуж, хотя,
по мнению моему, выйти за богатого старика — дело ничуть не странное, а, напротив, благоразумное. Я городским толкам не верю; но люблю думать, как говорит наш образованный губернатор, что они справедливы.
Он усмехался, слушая наивные восторги, и опасливо смотрел через очки вниз. Спуск был извилист, крут, спускались на тормозах, колеса отвратительно скрежетали
по щебню. Иногда серая лента дороги изгибалась почти под прямым углом; чернобородый кучер туго натягивал вожжи, экипаж наклонялся в сторону обрыва, усеянного острыми зубами каких-то необыкновенных камней. Это нервировало, и Самгин несколько раз пожалел о том, что
сегодня Варвара разговорчива.
— Приехала
сегодня из Петербурга и едва не попала на бомбу; говорит, что видела террориста, ехал на серой лошади, в шубе, в папахе. Ну, это, наверное, воображение, а не террорист. Да и
по времени не выходит, чтоб она могла наскочить на взрыв. Губернатор-то — дядя мужа ее. Заезжала я к ней, — лежит, нездорова, устала.
—
Сегодня утром
по Николаю Второму с Петропавловской крепости стреляли картечью.
Захотелось
сегодня же, сейчас уехать из Москвы. Была оттепель, мостовые порыжели, в сыроватом воздухе стоял запах конского навоза, дома как будто вспотели, голоса людей звучали ворчливо, и раздирал уши скрип полозьев
по обнаженному булыжнику. Избегая разговоров с Варварой и встреч с ее друзьями, Самгин днем ходил
по музеям, вечерами посещал театры; наконец — книги и вещи были упакованы в заказанные ящики.
— «Хоть гирше, та инше», — сказал Дронов, появляясь в двери. — Это — бесспорно, до этого — дойдем. Прихрамывая на обе ноги
по очереди, —
сегодня на левую, завтра — на правую, но дойдем!
— Не надо сердиться, господа! Народная поговорка «Долой самодержавие!»
сегодня сдана в архив, а «Боже, царя храни»,
по силе свободы слова, приобрело такое же право на бытие, как, например, «Во лузях»…
— По-моему, все — настоящее, что нравится, что любишь. И бог, и царь, и все.
Сегодня — одно, завтра — другое. Ты хочешь уснуть? Ну, спи!
— Вчера этот господин убеждал нас, что сибирские маслоделы продают масло японцам, заведомо зная, что оно пойдет в Германию, — говорил он, похлестывая стеком
по сапогу. —
Сегодня он обвинил меня и капитана Загуляева в том, что мы осудили невинных…
Да,
сегодня она у него, он у ней, потом в опере. Как полон день! Как легко дышится в этой жизни, в сфере Ольги, в лучах ее девственного блеска, бодрых сил, молодого, но тонкого и глубокого, здравого ума! Он ходит, точно летает; его будто кто-то носит
по комнате.
«В самом деле, сирени вянут! — думал он. — Зачем это письмо? К чему я не спал всю ночь, писал утром? Вот теперь, как стало на душе опять покойно (он зевнул)… ужасно спать хочется. А если б письма не было, и ничего б этого не было: она бы не плакала, было бы все по-вчерашнему; тихо сидели бы мы тут же, в аллее, глядели друг на друга, говорили о счастье. И
сегодня бы так же и завтра…» Он зевнул во весь рот.
— Не знаю, чему приписать, что вы
сегодня пели, как никогда не пели, Ольга Сергеевна,
по крайней мере, я давно не слыхал. Вот мой комплимент! — сказал он, целуя каждый палец у нее.
— Вот видите, один мальчишка, стряпчего сын, не понял чего-то по-французски в одной книге и показал матери, та отцу, а отец к прокурору. Тот слыхал имя автора и поднял бунт — донес губернатору. Мальчишка было заперся, его выпороли: он под розгой и сказал, что книгу взял у меня. Ну, меня
сегодня к допросу…
— Бабушка! заключим договор, — сказал Райский, — предоставим полную свободу друг другу и не будем взыскательны! Вы делайте, как хотите, и я буду делать, что и как вздумаю… Обед я ваш съем
сегодня за ужином, вино выпью и ночь всю пробуду до утра,
по крайней мере
сегодня. А куда завтра денусь, где буду обедать и где ночую — не знаю!
— И только с воздухом… А воздухом можно дышать и в комнате. Итак, я еду в шубе… Надену кстати бархатную ермолку под шляпу, потому что вчера и
сегодня чувствую шум в голове: все слышится, будто колокола звонят; вчера в клубе около меня по-немецки болтают, а мне кажется, грызут грецкие орехи… А все же поеду. О женщины!
— Так. Вы мне дадите право входить без доклада к себе, и то не всегда: вот
сегодня рассердились, будете гонять меня
по городу с поручениями — это привилегия кузеней, даже советоваться со мной, если у меня есть вкус, как одеться; удостоите искреннего отзыва о ваших родных, знакомых, и, наконец, дойдет до оскорбления… до того, что поверите мне сердечный секрет, когда влюбитесь…
— Вы говорите, не проси денег, а
по вашей же милости я сделал
сегодня подлость: вы меня не предуведомили, а я стребовал с него
сегодня жалованье за месяц.
— Ах, нет, что
сегодня, про то не сказал. Да я всю неделю так боюсь. Хоть бы проиграть, я бы помолилась, только бы с плеч долой, да опять по-прежнему.
Порешив с этим пунктом, я непременно, и уже настоятельно, положил замолвить тут же несколько слов в пользу Анны Андреевны и, если возможно, взяв Катерину Николаевну и Татьяну Павловну (как свидетельницу), привезти их ко мне, то есть к князю, там помирить враждующих женщин, воскресить князя и… и… одним словом,
по крайней мере тут, в этой кучке,
сегодня же, сделать всех счастливыми, так что оставались бы лишь один Версилов и мама.
—
По моему обычаю, дошел, гуляя, до твоей квартиры и даже подождал тебя у Петра Ипполитовича, но соскучился. Они там у тебя вечно ссорятся, а
сегодня жена у него даже слегла и плачет. Посмотрел и пошел.
Всего краше, всего светлее было то, что он в высшей степени понял, что «можно страдать страхом
по документу» и в то же время оставаться чистым и безупречным существом, каким она
сегодня передо мной открылась.
Вчера вечером я получил от него
по городской почте записку, довольно для меня загадочную, в которой он очень просил побывать к нему именно
сегодня, во втором часу, и «что он может сообщить мне вещи для меня неожиданные».
Но, однако же, у него уцелело моей руки два документа, все записки
по две строчки, и, уж конечно, они тоже свидетельствуют; это я
сегодня хорошо понял.
«Раз начну и тотчас опять в водоворот затянусь, как щепка. Свободен ли я теперь, сейчас, или уж не свободен? Могу ли я еще, воротясь
сегодня вечером к маме, сказать себе, как во все эти дни: „Я сам
по себе“?».
— О, без сомнения, каждый по-своему! И что оригинальнее всего: эти превосходные характеры умеют иногда чрезвычайно своеобразно озадачивать; вообрази, Анна Андреевна вдруг огорошивает меня
сегодня вопросом: «Люблю ли я Катерину Николаевну Ахмакову или нет?»
Мне о всем этом сообщил
сегодня утром, от ее лица и
по ее просьбе, сын мой, а ее брат Андрей Андреевич, с которым ты, кажется, незнаком и с которым я вижусь аккуратно раз в полгода.
Он сказал, что деньги утащил
сегодня у матери из шкатулки, подделав ключ, потому что деньги от отца все его,
по закону, и что она не смеет не давать, а что вчера к нему приходил аббат Риго увещевать — вошел, стал над ним и стал хныкать, изображать ужас и поднимать руки к небу, «а я вынул нож и сказал, что я его зарежу» (он выговаривал: загхэжу).
— Я это знаю от нее же, мой друг. Да, она — премилая и умная. Mais brisons-là, mon cher. Мне
сегодня как-то до странности гадко — хандра, что ли? Приписываю геморрою. Что дома? Ничего? Ты там, разумеется, примирился и были объятия? Cela va sanà dire. [Это само собой разумеется (франц.).] Грустно как-то к ним иногда бывает возвращаться, даже после самой скверной прогулки. Право, иной раз лишний крюк
по дождю сделаю, чтоб только подольше не возвращаться в эти недра… И скучища же, скучища, о Боже!
Сегодня положено обедать на берегу. В воздухе невозмутимая тишина и нестерпимый жар. Чем ближе подъезжаешь к берегу, тем сильнее пахнет гнилью от сырых кораллов, разбросанных
по берегу и затопляемых приливом. Запах этот вместе с кораллами перенесли и на фрегат. Все натащили себе их кучи. Фаддеев приводит меня в отчаяние: он каждый раз приносит мне раковины; улитки околевают и гниют. Хоть вон беги из каюты!
Он, конечно, пришел познакомиться с русскими, редкими гостями здесь, как и тот майор, адъютант губернатора, которого привел
сегодня утром доктор Ведерхед…» — «Проводник ваш
по колонии, — сказал Вандик, — меня нанял ваш банкир, с двумя экипажами и с осьмью лошадьми.
Кончив завтрак, он
по одной таблице припоминает, какое число и какой день
сегодня, справляется, что делать, берет машинку, которая сама делает выкладки: припоминать и считать в голове неудобно.
Наши съезжали
сегодня на здешний берег, были в деревне у китайцев, хотели купить рыбы, но те сказали, что и настоящий и будущий улов проданы. Невесело, однако, здесь. Впрочем, давно не было весело: наш путь лежал или
по английским портам, или у таких берегов, на которые выйти нельзя, как в Японии, или незачем, как здесь например.
Когда убрали наконец все, адмирал сказал, что он желал бы сделать полномочным два вопроса
по делу, которое его привело сюда, и просит отвечать
сегодня же.
Сегодня, с кочующих
по морю лодок, опять набралась на фрегат куча корейцев.