Неточные совпадения
В одном из домов слободки, построенном на краю обрыва, заметил я чрезвычайное освещение;
по временам раздавался нестройный говор и крики, изобличавшие
военную пирушку. Я слез и подкрался к окну; неплотно притворенный ставень позволил мне видеть пирующих и расслушать их
слова. Говорили обо мне.
Кажется, чего бы лучше: воспитана девушка «в страхе да в добродетели»,
по словам Русакова, дурных книг не читала, людей почти вовсе не видела, выход имела только в церковь божию, вольнодумных мыслей о непочтении к старшим и о правах сердца не могла ниоткуда набраться, от претензий на личную самостоятельность была далека, как от мысли — поступить в
военную службу…
Много помог мне и уланский офицер, особливо когда я открыл ему раскаяние Филаретова. Вот истинно добрейший малый, который даже сам едва ли знает, за что под арестом сидит! И сколько у него смешных анекдотов! Многие из них я генералу передал, и так они ему пришли
по сердцу, что он всякий день, как я вхожу с докладом, встречает меня
словами:"Ну, что, как наш улан! поберегите его, мой друг! тем больше, что нам с
военным ведомством ссориться не приходится!"
— Однажды
военный советник (был в древности такой чин) Сдаточный нас всех перепугал, — рассказывал Капотт. — Совсем неожиданно написал проект"о необходимости устроения фаланстеров из солдат, с припущением в оных, для приплода, женского пола
по пристойности", и, никому не сказав ни
слова, подал его
по команде. К счастию, дело разрешилось тем, что проект на другой день был возвращен с надписью:"дурак!"
Очень много было говорено
по случаю моей книги о том, как я неправильно толкую те и другие места Евангелия, о том, как я заблуждаюсь, не признавая троицы, искупления и бессмертия души; говорено было очень многое, но только не то одно, что для всякого христианина составляет главный, существенный вопрос жизни: как соединить ясно выраженное в
словах учителя и в сердце каждого из нас учение о прощении, смирении, отречении и любви ко всем: к ближним и к врагам, с требованием
военного насилия над людьми своего или чужого народа.
Я видел уже себя отданным под суд, я слышал уже неизбежный приговор судей моих… в ушах моих раздавались ужасные
слова: «
По сентенции
военного суда, подпоручик Двинской, за самовольную отлучку от команды во время сражения с неприятелем…» Милосердый боже!..
— Очень хорошо. Вы храбрый и благородный офицер — я верю вашему честному
слову; но знаете ли, что, несмотря на это, вас должно,
по всем
военным законам, расстрелять как шпиона.
Генерал Гордон, изучивший
военное искусство,
по словам г. Устрялова, едва ли лучше Лефорта, постоянно, однако, жалуется на бестолковость и небрежность других начальников.
А эти шесть княжен и графиня-внучка — весь этот контингент невест, «умеющих, —
по словам Фамусова, — принарядить себя тафтицей, бархатцем и дымкой», «поющих верхние нотки и льнущих к
военным людям»?
Штатским господам,
по словам няни, легче было, потому что на них внимательного призрения не обращали — от них только требовался вид посмирнее, а от
военных больше требовалось — чтобы перед старшим воображалась смирность, а на всех прочих отвага безмерная хорохорилась.
Это была эстафета от полковника Пшецыньского, который объяснял, что, вследствие возникших недоразумений и волнений между крестьянами деревни Пчелихи и села Коршаны, невзирая на недавний пример энергического укрощения в селе Высокие Снежки, он, Пшецыньский, немедленно,
по получении совместного с губернатором донесения местной власти о сем происшествии, самолично отправился на место и убедился в довольно широких размерах новых беспорядков, причем с его стороны истощены уже все меры кротости, приложены все старания вселить благоразумие, но ни голос совести, ни внушения власти, ни
слова святой религии на мятежных пчелихинских и коршанских крестьян не оказывают достодолжного воздействия, — «а посему, — писал он, — ощущается необходимая и настоятельнейшая надобность в немедленной присылке
военной силы; иначе невозможно будет через день уже поручиться за спокойствие и безопасность целого края».
— Нет крепости, которую нельзя было бы взять, при отчаянной храбрости войска и при колоссальной жертве людьми, но Порт-Артур построен
по последнему
слову фортификационной науки и в этом смысле действительно может быть назван неприступным. Это подтвердил такой
военный авторитет, как генерал Куропаткин, который осматривал его ещё задолго до войны и в честь которого назван один из построенных там люнетов.
Словом, Ляоян уже давно приготовился к встрече врага на позициях, которые,
по отзывам знатоков фортификационного дела, представляют из себя последнее
слово военной обороны.
По словам знатока в
военном деле, в настоящее время окончился первый, так сказать подготовительный период войны, период наших тактических отступлений и, надо сознаться, некоторых неудач.
Жаждет получить Георгия и,
по её
словам, имеет свидетельство на право получения этого знака отличия
военного ордена за успешно произведённую разведку.
— Вот что, барышня, живет у вас барин, Михайла Аполлоныч Ранеев… мне знакомый, как был еще
военным… хотел бы
по этому делу с ним
слово замолвить. Ум хорошо, а два лучше. Нельзя ли к нему?
Блестяще исполняя свою миссию и искусно лавируя среди японцев, сторожевое охранение которых устроено
по последнему
слову военной науки, в шахматном порядке, он всё же не избег плена, был окружён и принуждён сдаться.
Донеслось до Петербурга известие о поражении, нанесенном генералу Фермору самим Фридрихом II у Цорндорфа, но донеслись также и
слова, произнесенные прусским королем — этим
военным гением тогдашнего времени
по адресу русских солдат...
Не помню, кто из двух, Колокольцов или Стасюлевич, в один день летом приехав к нам, рассказал про случившееся у них для
военных людей самое ужасное и необыкновенное событие: солдат ударил
по лицу ротного командира, капитана, академика. Стасюлевич особенно горячо, с сочувствием к участи солдата, которого ожидала,
по словам Стасюлевича, смертная казнь, рассказывал про это и предложил мне быть защитником на
военном суде солдата.
Он и принялся и с того начал, что молитвы распорядился не читать, но петь хором, дабы устранить всякие шалости, и то петь
по его команде. Взойдет он при полном молчании и, пока не скомандует, все безмолвствуют; скомандует: «Молитву!» и запоют. Но этот уже очень «по-военному» уставил; скомандует: «Молит-в-у-у!» Семинаристы только запоют «Очи всех, Господи, на Тя упов…» — он на половине
слова кричит: «Ст-о-ой!» и подзывает одного...