Неточные совпадения
По стенам даже ползали не знакомые нам насекомые, не родные клопы и
тараканы, а какие-то длинные жуки со множеством ног.
По стенам красовались голубые обои, правда все изодранные, а под ними в трещинах копошились тараканы-прусаки в страшном количестве, так что стоял неумолкаемый шорох.
Ни одна суздальская картина не залепляла чистых бревенчатых
стен; в углу перед тяжелым образом в серебряном окладе теплилась лампадка; липовый стол недавно был выскоблен и вымыт; между бревнами и
по косякам окон не скиталось резвых прусаков, не скрывалось задумчивых
тараканов.
Но в самый разгар моих литературных упражнений матушка вскочила как ужаленная. Я взглянул инстинктивно на
стену и тоже обомлел: мне показалось, что она шевелится, как живая.
Тараканы и клопы повылезли из щелей и, торопясь и перегоняя друг друга, спускались
по направлению к полу. Некоторые взбирались на потолок и сыпались оттуда градом на стол, на лавки, на пол…
На кухне было тепло, стоял какой-то особенный сытный запах,
по стенам медленно ползали
тараканы, звенели сверчки, жужжало веретено, и «пани Будзиньская», наша кухарка, рассказывала разные случаи из своего детства.
Потом, как-то не памятно, я очутился в Сормове, в доме, где всё было новое,
стены без обоев, с пенькой в пазах между бревнами и со множеством
тараканов в пеньке. Мать и вотчим жили в двух комнатах на улицу окнами, а я с бабушкой — в кухне, с одним окном на крышу. Из-за крыш черными кукишами торчали в небо трубы завода и густо, кудряво дымили, зимний ветер раздувал дым
по всему селу, всегда у нас, в холодных комнатах, стоял жирный запах гари. Рано утром волком выл гудок...
В темноте он покидал сверху лапти и лег на спину, глядя на перемет над печкой, чуть видневшийся над его головой, и прислушиваясь к
тараканам, шуршавшим
по стене, ко вздохам, храпенью, чесанью нога об ногу и к звукам скотины на дворе.
Мне стало не
по себе. Лампа висела сзади нас и выше, тени наши лежали на полу, у ног. Иногда хозяин вскидывал голову вверх, желтый свет обливал ему лицо, нос удлинялся тенью, под глаза ложились черные пятна, — толстое лицо становилось кошмарным. Справа от нас, в
стене, почти в уровень с нашими головами было окно — сквозь пыльные стекла я видел только синее небо и кучку желтых звезд, мелких, как горох. Храпел пекарь, человек ленивый и тупой, шуршали
тараканы, скреблись мыши.
По стенам лениво путешествовали
тараканы, объедая хлебный мякиш, которым были приклеены к штукатурке картинки из журналов; унылые мухи летали повсюду, скучно жужжа, и засиженные ими картинки смотрели тёмными пятнами с грязно-серого фона
стен.
И засыпал он с угрюмо сведенными бровями и готовым для угрозы пальцем, но хмельной сон убивал волю, и начинались тяжелые мучения старого тела. Водка жгла внутренности и железными когтями рвала старое, натрудившееся сердце. Меркулов хрипел и задыхался, и в хате было темно, шуршали
по стенам невидимые
тараканы, и дух людей, живших здесь, страдавших и умерших, делал тьму живой и жутко беспокойной.
Он устало опустился на лавку. Подали самовар, стали пить чай.
Тараканы бегали
по стенам, в щели трещал сверчок, на печи ровно дышали спящие ребята. Гром гремел теперь глуше, молнии вспыхивали синим светом, дождь продолжал лить.
Мы пили чай с миндальным печеньем, разговаривали и смеялись тихонько, чтоб не разбудить Юлию Ипполитовну.
По отставшим от
стен обоям тянулись зубчатые трещины. Задумчиво сидели, неожиданно явившись откуда-то, черные
тараканы.
Сверчок кричал через сени, на улице кто-то кричал и пел,
тараканы шелестили
по столу,
по образам, и
по стенам, толстая муха билась у него
по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Словом, пошла тут жисть
по всему королевству. Судья не судит, купец не зазывает, трактиры паутиной заплело, свадеб не играют, ребят не крестят, именин не справляют, в гости не ходят… В пустую молчанку только
тараканов на
стене бить интересно.