Опершись на плотину, Ленский
Давно нетерпеливо ждал;
Меж тем, механик деревенский,
Зарецкий жернов осуждал.
Идет Онегин с извиненьем.
«Но где же, — молвил с изумленьем
Зарецкий, — где ваш секундант?»
В дуэлях классик и педант,
Любил методу он из чувства,
И человека растянуть
Он позволял — не как-нибудь,
Но в строгих
правилах искусства,
По всем преданьям старины
(Что похвалить мы в нем должны).
Неточные совпадения
— Загадочных людей — нет, — их выдумывают писатели для того, чтоб позабавить вас. «Любовь и голод
правят миром», и мы все выполняем повеления этих двух основных сил.
Искусство пытается прикрасить зоологические требования инстинкта пола, наука помогает удовлетворять запросы желудка, вот и — все.
— Так и есть, по всем
правилам своего
искусства, значит, вел дело, — заговорил Веревкин, вытирая выступившие от смеха на глазах слезы.
У цирюльников было
правило продержать десять минут банку, чтобы лучше натянуло, но выходило на деле по-разному. В это время цирюльник уходил курить, а жертва его
искусства спокойно лежала, дожидаясь дальнейших мучений. Наконец терпения не хватало, и жертва просила окружающих позвать цирюльника.
Вопрос этот, впрочем, слишком еще нов в теории
искусства, и мы не хотим выставлять свое мнение как непреложное
правило.
Сейчас в карман, вынул книжку"
Искусство нравиться начальникам"и тут же вымолвил:"
Правила, ваше превосходительство, вот они-с".
Но, высказавши это, Тебеньков объясняет, что «почва», в его глазах, не что иное, как modus vivendi, как сборник известных
правил (вроде, например,"
Искусства нравиться женщинам"), на которые человек, делающий себе карьеру, может во всякое время опереться.
Ромашов вытащил шашку из ножен и сконфуженно
поправил рукой очки. Он был среднего роста, худощав, и хотя довольно силен для своего сложения, но от большой застенчивости неловок. Фехтовать на эспадронах он не умел даже в училище, а за полтора года службы и совсем забыл это
искусство. Занеся высоко над головой оружие, он в то же время инстинктивно выставил вперед левую руку.
Если три, четыре века тому назад, когда люди гордились своим военным
искусством, вооружением, когда убивать людей считалось доблестью, были такие люди, то ведь теперь таких людей нет, а все люди нашего времени не употребляют и не носят оружия, и все, исповедуя
правила человеколюбия, сострадания к ближним, желают того же, что и мы, — только возможности спокойной и мирной жизни.
И ни в чем еще не был виноват Алексей Степаныч: внушениям семьи он совершенно не верил, да и самый сильный авторитет в его глазах был, конечно, отец, который своею благосклонностью к невестке возвысил ее в глазах мужа; об ее болезненном состоянии сожалел он искренне, хотя, конечно, не сильно, а на потерю красоты смотрел как на временную потерю и заранее веселился мыслию, как опять расцветет и похорошеет его молодая жена; он не мог быть весел, видя, что она страдает; но не мог сочувствовать всем ее предчувствиям и страхам, думая, что это одно пустое воображение; к тонкому вниманию он был, как и большая часть мужчин, не способен; утешать и развлекать Софью Николавну в дурном состоянии духа было дело поистине мудреное: как раз не угодишь и попадешь впросак, не
поправишь, а испортишь дело; к этому требовалось много
искусства и ловкости, которых он не имел.
Люди были почтенные, обычливые и заявились в брагинский дом по всем
правилам сватовского
искусства, памятуя золотое
правило, что свату первая чарка и первая палка.
Рутинерам, даже самым бездарным, нечего бояться критики, служащей пассивною поверкою неподвижных
правил тупых школяров, — и в то же время — нечего надеяться от нее самым даровитым писателям, если они вносят в
искусство нечто новое и оригинальное.
Должно упомянуть, что за неделю до нашего отъезда была пущена в ход новая мельница. Увы, оправдались сомнения Болтуненка и других: вода точно шла тише по обводному каналу и не поднимала шести поставов; даже на два молола несравненно тише прежнего. Отец мой, разочарованный в
искусстве Краснова, прогнал его и поручил хоть кое-как
поправить дело старому мельнику.
Лотохин. Так и скажет. У мещанских девиц такое
правило: «Коли уж денег не возьму, так осрамлю по крайности». И надо правду сказать, что срамить они мастерицы и довели это
искусство до высокой виртуозности.
«Все не в совершенстве прекрасное в действительности — дурно; все сколько-нибудь сносное в
искусстве — превосходно» — вот
правило, на основании которого мы судим.
Портрет снимается с человека, который нам дорог и мил, не для того, чтобы сгладить недостатки его лица (что нам за дело до этих недостатков? они для нас незаметны или милы), но для того, чтобы доставить нам возможность любоваться на это лицо даже и тогда, когда на самом деле оно не перед нашими глазами; такова же цель и значение произведений
искусства: они не
поправляют действительности, не украшают ее, а воспроизводят, служат ей суррогатом.
Писать я тогда не умел, так как отец весьма серьезно смотрел на
искусство чистописания и требовал, чтобы к нему прибегали хотя и поздно, но по всем
правилам под руководством мастера выписывать палки и оники.
Он и не подозревал, что могли существовать уже определённые
правила для
искусства, которое так много затрудняло его.
Это противно моим
правилам и моему
искусству.
— Молчи, пожалуйста! Твое дело галстуки повязывать да воротнички выставлять — и только. Я заговорил об особых
правилах классического
искусства; известны ли они вам, Виктор Павлыч?
— Пожалуйста, Матрена Матвевна, не сбивайтесь в репликах, то есть: это последние слова каждого лица, к которым надобно очень прислушиваться. Это — главное
правило сценического
искусства. «Театр представляет богатый павильон на одной из парижских дач». Вам начинать, Матрена Матвевна!
И что говорил о театре и об актерах Кукин, то повторяла и она. Публику она так же, как и он, презирала за равнодушие к
искусству и за невежество, на репетициях вмешивалась,
поправляла актеров, смотрела за поведением музыкантов, и когда в местной газете неодобрительно отзывались о театре, то она плакала и потом ходила в редакцию объясняться.
Затем во все то время, как сестра его портила,
поправляла, и опять портила, и снова
поправляла свое общественное положение, он поднимался по службе, схоронил мать и отца, благословивших его у своего гроба; женился на состоятельной девушке из хорошей семьи и, метя в сладких мечтах со временем в министры, шел верною дорогой новейших карьеристов, то есть заседал в двадцати комитетах, отличался
искусством слагать фразы и блистал проповедью прогресса и гуманности, доводящею до сонной одури.
Гордые преданиями, эти старинные тактики не хотели допустить никаких нововведений в военном
искусстве и твердо держались
правил Семилетней войны. Лазаретов и магазинов в армии было мало, а между тем, обозы с ненужными вещами генералов и офицеров затрудняли движение армии; редкий из офицеров имел одну лошадь; один офицер возил с собой фортепьяно, другой не мог обойтись без француженки. Такая-то армия с криками «побьем французов» выступила в поход.
Правила веры в Бога милостивого: люби Бога, царя, отечество, ближнего и исполняй Божеские и царские законы не криводушно; это — изволите видеть — первая и самая главная наука, а к ней должно еще знать: историю отечества, всемирную историю, географию, статистику, математику, рисование, черчение планов, инженерное и артиллерийское
искусство и понимать для одной необходимости иностранные языки…
Впоследствии я рассказывал о своем разговоре с ним нескольким инженерам, и все они нашли, что указания Никитина в корне игнорировали самые элементарные
правила горного
искусства.
— Господи! пошли мне дух терпения и смирения с этим бешеным. Вот видите, господин цейгмейстер: я возьму под одну мышку «Славянскую Библию», «Institutio rei militaris» и «Ars navigandi» [«
Правила военного дела» и «
Искусство кораблевождения» (лат.).] под другую…
Представим себе двух людей, вышедших со шпагами на поединок по всем
правилам фехтовального
искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг, один из противников, почувствовав себя раненым — поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею.
Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение этого страшного орудия, которое не спрашивая
правил военного
искусства, уничтожало французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.