Неточные совпадения
Она вышла в столовую под предлогом распоряжения и нарочно громко
говорила, ожидая, что он придет сюда; но он не вышел, хотя она слышала, что он выходил к дверям кабинета, провожая
правителя канцелярии.
— Нет, — Радеев-то, сукин сын, а? Послушал бы ты, что он
говорил губернатору, Иуда! Трусова, ростовщица, и та — честнее! Какой же вы,
говорит,
правитель, ваше превосходительство! Гимназисток на улице бьют, а вы — что? А он ей — скот! — надеюсь,
говорит, что после этого благомыслящие люди поймут, что им надо идти с правительством, а не с жидами, против его, а?
— Не знаю, это так ли-с! — начал
говорить Вихров (ему очень уж противна показалась эта битая и избитая фраза молодого
правителя канцелярии, которую он, однако, произнес таким вещим голосом, как бы сам только вчера открыл это), — и вряд ли те воеводы и наместники были так дурны.
— Поставьте вопрос так-с! — продолжал
правитель канцелярии и затем начал уж что-то такое тише
говорить, так что Вихров расслушать даже не мог, тем более, что из залы послышались ему как бы знакомые сильные шаги.
Покуда был у него
правителем канцелярии Пантелей Душегубцев, то он без всякой нужды вверенный ему град спалил, а сам, стоя на вышине и любуясь пожаром,
говорил: пускай за мое злочестие пострадают!
В настоящее время предметом его преследования был
правитель канцелярии губернатора, и он
говорил, что не умрет без того, чтоб не разбить ему в кровь его мордасово, и что будто бы это мордасово и существовать без того не может на божьем мире.
Начальника теперь присылают: миллион людей у него во власти и хотя бы мало-мальски дело понимать мог, так и за то бы бога благодарили, а то приедет, на первых-то порах тоже, словно степной конь, начнет лягаться да брыкаться: «Я-ста,
говорит, справедливости ищу»; а смотришь, много через полгода, эту справедливость такой же наш брат, суконное рыло,
правитель канцелярии, оседлает, да и ездит…
— Графу очень хорошо известно, что приятно государю и что нет, — объяснил он, видимо, стараясь все своротить на графа, который, с своей стороны, приложив ухо к двери, подслушивал, что
говорит его
правитель дел и что Крапчик.
— Он был у меня!.. — доложил
правитель дел, хотя собственно он должен был бы сказать, что городничий представлялся к нему, как стали это делать, чрез две же недели после начала ревизии, почти все вызываемые для служебных объяснений чиновники, являясь к
правителю дел даже ранее, чем к сенатору, причем, как
говорили злые языки, выпадала немалая доля благостыни в руки Звездкина.
Сей же
правитель, поляк, не по-владычнему дело сие рассмотреть изволил, а напустился на меня с криком и рыканием,
говоря, что я потворствую расколу и сопротивляюсь воле моего государя.
— Но как вы можете знать, что мне
говорил правитель канцелярии?
Попробуй только перестать, будучи
правителем или чиновником, лгать, подличать, участвовать в насилиях, казнях; будучи священником, перестать обманывать; будучи военным, перестать убивать; будучи землевладельцем, фабрикантом, перестать защищать свою собственность судами и насилиями, и ты тотчас лишишься того положения, которое, ты
говоришь, навязано тебе и которым ты будто бы тяготишься.
Человек этот высказывает то, что знают, но старательно скрывают все умные
правители. Он
говорит прямо, что люди, служащие в войске, служат ему и его выгоде и должны быть готовы для его выгоды убивать своих братьев и отцов.
— Гм… да… гостеприимен… «Только,
говорит, так как я за обедом от трудов отдыхаю, так люблю, чтоб у меня было весело. На днях,
говорит, у меня, для общего удовольствия,
правитель канцелярии целую ложку кайенского перцу в жидком виде проглотил».
— А ведь я ловко-таки продернул их! —
говорит он
правителю канцелярии.
— Знаете ли что? —
говорит он однажды
правителю канцелярии.
— Я вам
говорю! — придирается он к
правителю канцелярии.
Загадка не давалась, как клад. На все лады перевертывал он ее, и все оказывалось, что он кружится, как белка в колесе. С одной стороны, складывалось так: ежели эти изъятия, о которых
говорит правитель канцелярии, — изъятия солидные, то, стало быть, мне мат. С другой стороны, выходило и так: ежели я никаких изъятий никогда не знал и не знаю и за всем тем чувствую себя совершенно хорошо, то, стало быть, мат изъятиям.
— А знаете ли что? —
говорит Дмитрий Павлыч вслух
правителю канцелярии, — я полагаю, что это будет очень недурно, если я, так сказать, овладею движением…
Все его оставили, все избегают. Баронесса ощущает нервные припадки при одном его имени; супруг ее
говорит: «Этот человек испортил мою Marie!» — и без церемонии называет Митеньку государственною слякотью; обыватели, завидевши его на улице, поспешно перебегают на другую сторону; долго крепился
правитель канцелярии, но и тот наконец не выдержал и подал в отставку.
Во всем городе только и
говорили о кандидатах, обедах, уездных предводителях, балах и судьях.
Правитель канцелярии гражданского губернатора третий день ломал голову над проектом речи; он испортил две дести бумаги, писав: «Милостивые государи, благородное NN-ское дворянство!..», тут он останавливался, и его брало раздумье, как начать: «Позвольте мне снова в среде вашей» или: «Радуюсь, что я в среде вашей снова»… И он
говорил старшему помощнику...
Коллинс
говорит еще больше; он утверждает, что «царя Алексея Михайловича можно было бы поставить в числе самых добрых и мудрых
правителей, если бы все его благие намерения не направлялись к злу боярами и шпионами, которые, подобно густому облаку, окружают его» (Коллинс, стр. 13).
Говорят даже, какой-то титулярный советник, когда сделали его
правителем какой-то отдельной небольшой канцелярии, тотчас же отгородил себе особенную комнату, назвавши ее «комнатой присутствия», и поставил у дверей каких-то капельдинеров с красными воротниками, в галунах, которые брались за ручку дверей и отворяли ее всякому приходившему, хотя в «комнате присутствия» насилу мог уставиться обыкновенный письменный стол.
— Какое? Я не знаю, собственно, какое, — отвечал с досадою Эльчанинов, которому начинали уже надоедать допросы приятеля, тем более, что он действительно не знал, потому что граф, обещаясь, никогда и ничего не
говорил определительно; а сам он беспрестанно менял в голове своей места: то воображал себя
правителем канцелярии графа, которой у того, впрочем, не было, то начальником какого-нибудь отделения, то чиновником особых поручений при министре и даже секретарем посольства.
Николай Иванович. Я пришел сказать тебе одно, главное: первое, что в таких делах хуже переделать, чем не доделать; и во-вторых, то, что в этом деле надо поступать, как сказано в Евангелии, не думать вперед: я так сделаю, я то скажу, «и когда поведут вас к
правителям, не думайте, что будете
говорить, дух божий будет
говорить в вас». То есть не тогда делать, когда рассудил, что так надо, а когда всем существом чувствуешь, что не можешь поступить иначе.
«Меня спросят, —
говорит автор, — что я за
правитель или законодатель, что смею писать о политике?
— Прозванье уж у нас ему, кормилец, такое идет: до девок, до баб молодых был очень охоч. Вот тоже эдак девушку из Дмитрева от матки на увод увел, а опосля, как отпустил, и велел ей на лешего сговорить. Исправник тогда об этом деле спознал — наехал: ну, так будь же ты,
говорит, и сам леший; так,
говорит, братцы-мужички, и зовите его лешим. А мы, дураки, тому и рады: с правителей-то его тем времечком сменили — посмелей стало… леший да леший… так лешим и остался.
— Узнал я тебя, Аггей, —
говорит правитель, — знаешь ли ты меня?
То, что делает животное, то, что делает ребенок, дурачок и иногда человек взрослый под влиянием боли и раздражения, то есть огрызается и хочет сделать больно тому, кто ему сделал больно, это признается законным правом людей, называющих себя
правителями. Разумный человек не может не понимать того, что всякое зло уничтожается противным ему добром, как огонь водой, и вдруг делает прямо противоположное тому, что
говорит ему разум. И закон, будто бы произведение мудрости людей [?],
говорит ему, что так и надо.
Правители учат и
говорят, что насилие власти охраняет всех людей от насилий и обид дурных людей, что как только насилия властей прекратятся, так немедленно им на смену начнут злые люди убивать и мучить добрых.
«Я очень сожалею о том, что должен предписывать отобрание произведений труда, заключение в тюрьму, изгнание, каторгу, казнь, войну, то есть массовое убийство, но я обязан поступить так, потому что этого самого требуют от меня люди, давшие мне власть», —
говорят правители.
Рассуждение Нефоры было согласно с тем, что думал и сам
правитель. Он и сам не видал никакого другого выхода и готов был на уступку, но еще продолжал немножко колебаться, как вдруг случилось новое обстоятельство, которое понудило
правителя подчиниться внушениям Нефоры. В то самое время, как Нефора с ним
говорила, на площади, со стороны Игл Клеопатры, показались три замечательные фигуры, которых и вид и движения — все было необыкновенно.
— «Я не краду, не граблю, не убиваю», —
говорит правитель, министр, генерал, судья, земельный собственник, торговец, солдат, полицейский.
Встревоженные люди беспрестанно меняли свое настроение, переходя от надежды к отчаянию: то они верили, что Зенон придет и при нем, как при человеке, который хорошо знаком всем знатным людям, суровость
правителя изменится; то
говорили: «Что может заставить Зенона покинуть спокойную жизнь и отдать себя добровольно нашей печальной судьбе?» Епископ и его приближенные люди тоже считали это совсем невозможным, тем более что они и не считали Зенона за христианина.
Его вталкивают в заседание
правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок;
говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но
правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более чем он,
говорят не те слова, которые им нужно бы было
говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
По возвращении домой после пира у
правителя, где Нефора виделась и
говорила с епископом, она бросилась в постель, но, несмотря на поздний час ночи, не могла заснуть: известие о том, что отвергшего ее художника Зенона нет в числе христиан, которые должны явиться передвигателями горы и подвергнуться, по всем вероятиям, всеобщему посмеянию, поразило Нефору и отогнало от нее покой.
Вообще как гражданский
правитель Трубецкой походил, пожалуй, на Альберта Брольи, о котором Реклю
говорит, что «по мере того, как он приходил в волнение, он начинал пыхтеть, свистать, харкать, кричать и трещать, гнев его походил на гнев восточного евнуха, который не знает, чем излить досаду». Но Трубецкой имел еще перевес перед Брольи, потому что знал такие слова, которых Брольи, конечно, не знал, да, без сомнения, и не посмел бы употребить с французами.
Признавая ложность этого взгляда на историю, другой род историков
говорит, что власть основана на условной передаче
правителям совокупности воль масс, и что исторические лица имеют власть только под условиями исполнения той программы, которую молчаливым согласием предписала им воля народа. Но в чем состоят эти условия, историки эти не
говорят нам, или если и
говорят, то постоянно противоречат один другому.